Не время умирать

Как необходимо действовать именно в этой ситуации – ни в одном учебнике, ни в одной монографии нет. Наука бубнит, что нет неслыханных преступлений, с наукой не спорят. Но есть обычные, а есть… ну вот такие. И придется думать самим, ученые мужи тут не помогут.

«И главное – зачем он это делает? Каковы мотивы? Убийцы убивают, чтобы убрать свидетеля, из мести, со злости, чтобы ограбить. Воры обирают, насильники – тут понятно. Почему все вместе – и грабеж, и истязание, и убийство?»

И почему никто его не видел? Ведь в парке и в окрестностях полно народу: прохожие, водители, железнодорожники, медики санаториев, родственники больных, прочие. Агентура надежная – и ни одного сигнала. И ведь негодяй орудует не под покровом темноты – засветло. И обирает жертв… Он же просто обязан с вещами попасться кому-то на глаза – а он не попадается.

От злости, бессилия Катерина дернулась, повернулась – венский стул пронзительно заскрипел. Она обмерла, притаилась – и, лишь убедившись, что не разбудила соседа на диване, снова принялась размышлять. И чем больше думала, тем больше впадала в отчаяние.

«Надо начать хотя бы с чего-то. Делать то, что положено при грабежах, – прорабатывать портних, перекупщиков и толкучки… Нет, глупости. Не станет торговка скупать такую одежду. У них острый глаз, даже застиранную кровь разглядят, в особенности если принесет мужчина. К тому же – что искать? Никто не знает, во что именно были одеты убитые».

Предыдущие жертвы не опознаны. Но это как раз поправимо, установление личности – дело техники, и не таких опознавали. Да и до гестапо в деле обезображивания жертв новому фашисту далеко.

Известно, что последнюю жертву звали Любой. Это имя, глотая слезы, повторял в забытьи мальчишка, тащивший тело по дороге, ныне запертый в палате, обколотый для надежности транквилизатором. За что-то извиняется перед ней, уже мертвой, бормочет, плача, про скрипку и цветы. Конечно, не он убийца, но будут проверены и его личность, и обстоятельства знакомства, и детали общения с погибшей.

Катерина достаточно опытна, чтобы с уверенностью утверждать, что именно его назначат виновным и в двух других эпизодах – пока не найдутся более подходящие кандидатуры.

Цинизм – можно и так сказать. Но это необходимость. Все ради того, чтобы Люба стала последней жертвой.

«Хорошо бы, чтобы последняя…» Введенская почувствовала, что проваливается в долгожданный сон, но тут вспомнила, что кое-что забыла. Приподнявшись на локте, позвала:

– Борис Ефимович, спите?

– И давно.

– Вы про нож просили напомнить.

Было слышно, как Симак потягивается, хрустя суставами.

– Ах да. Нож был очень острый.

– И только?

– Тебе мало? – тотчас с радостью прицепился медик.

Введенская, спохватившись, призналась, что нет-нет, вполне хватит.

– С коротким, широким, толстым лезвием.

– Чтобы при ударе не сломалось.

– Пожалуй.

– Сапожницкий или переплетный?

– Варианты разные. В любом случае с коротким лезвием носить и скрывать удобно.

– Предусмотрительно, но все-таки таскаться с ножом по улицам…

– Почему бы и нет, если он, например, сапожник? Или другое: может, и не таскается, а имеет где-то в парке тайник. Логично?

– И весьма.

– Вот и прочесывайте парк, прилегающие лесополосы. Вообще же, Катерина, молись, чтобы Волин как можно скорее выздоровел.

– Почему?

– Потому что дело это тухлое, нездоровое, точно не для тебя.

– Я следователь.

Симак, ворочаясь, чтобы устроиться поудобнее, ответил лишь:

– Засим спокойной ночи. – И почти тотчас засопел носом.

«Старый мизогин… [11] Нож, значит. Сапожный или переплетный, в любом случае с коротким лезвием. Уточнить по предыдущим жертвам, проверить характеры раневых каналов, следы надрезов…»

Усталость навалилась плотной периной, даже дышать стало лень. Она отключилась.

Глава 3

Еще один осмотр, проведенный уже в светлое время суток, к картине мало что прибавил. Обнаружили нечто похожее на ложе, где было изнасилование, но в отсутствие факта такового не было и оснований так называть. Другой эксперт, не Симак – тот сослался на то, что его дежурство завершилось, а сам он стар и болен, – признал:

11

Женоненавистник.

– Ничего. Чуть примятая трава, даже следов борьбы почти никаких.

Яковлев вставил:

– Неравные весовые категории.

– Не острите, товарищ лейтенант, – брезгливо оборвала Введенская.

Кашин, откашлявшись, предположил:

– Может, просто вызывает доверие. Знаете, есть такие люди, которых подпускают без опаски – и вот.

– Весьма вероятно. – Введенская обратилась к Яковлеву: – Вы – осматривать окрестности.

– Еще раз?

– Именно. Товарищ Кашин, пускайте Анчара, я с вами.

Анчар вел уверенно, но, как и сказал давеча Кашин, в одном месте замешкался, точно сомневаясь, кружил, чуть не втыкаясь носом землю. Старшина проговорил:

– Опять тут же. – И вдруг легко, как молодой, кинулся на колени. – Товарищ лейтенант. След.

То ли поскользнувшись, то ли потеряв бдительность, идущий наляпал на клочке влажной земли отчетливые отпечатки. Проводник, растянув ладонь, прикинул размер:

– Тридцать сантиметров. Сорок пятый.

Катерина подсчитала:

– Под два метра ростом. Приметный человек.

Кашин добавил:

– И вот, глубина разная. Хромой.

– Тоже должно бросаться в глаза. – Катерина, не совладав с нервами, хрустнула пальцами. – Высокий, хромой, с вещами. Кто-то же должен был его видеть?

Они проследовали к железнодорожным путям, проводник то и дело сдерживал собаку, и оба, останавливаясь, принюхивались, присматривались. Так добрались до насыпи.

– Здесь нашли удавку, – недовольно пояснил Кашин.

– Павел Иванович, что не так?

Тот как будто ждал вопроса:

– Да вот, товарищ лейтенант…

– Катерина, – раздраженно позволила она.

– Катерина, вчера я заметил следы, точно человек шел на цыпочках, то есть он бежал. Теперь же мы с вами видим следы, показывающие, что он шел. Что же он, шел-шел да вдруг помчался сломя голову?

– Понимаю, Павел Иванович. Спасибо, будем думать.

Анчар, такой же недовольный, как и его боевой товарищ, с раздражением нюхал и нюхал землю – пока Кашин наконец не отозвал его, опасаясь за драгоценные собачьи рецепторы. Пес сделал вид, что подчинился, но сам все равно то и дело утыкался в землю и все забирал, забирал в сторону от пути, по которому они пришли, тянул в лес.