Не женись, лётчик!

– Что?

– Сто шестьдесят третий раз рассказываю свою историю и каждый раз начинаю с «берёзовки», а вот комментатор у меня первый, – впрямь, как на «панели».

Я взглянул на круглые модернистские часы с металлическим циферблатом над входной дверью – до матча оставалось почти четыре часа, редакторы наверняка уже состряпали 3-4 варианта текстов, за импровизацией дело не станет, а добираться до стадиона сейчас, в такую жарищу… сидя в прохладном барчике даже думать об этом не хотелось. Я поёрзал на стуле, усаживаясь поудобнее. Да, сегодняшняя компания не из приятных, но и не худшая, чтож, пусть травит свои байки.

Восприняв моё молчание как знак согласия, Васильков третий сделал глубокий вдох, со скрипом расправил грудную клетку и приступил к рассказу:

– Притирались мы с ним друг к другу на «цигарке».

– На чём? – я усмехнулся.

– Ну, в ОЛиМПИКе…

– Что ещё за олимпик? Не понимаю, – не смог удержаться от этого вопроса, понимая, разумеется, что это пилотский сленг, для затравки, так сказать. Осознать, что так легко вписался в игру по правилам Кондратия, было, мягко говоря, неприятно, поэтому я добавил. – Опустите эту часть.

– Никак не возможно, – назидательно изрёк бывший пилот, приблизившись ко мне и быстро моргая, – порядок есть порядок. Э, да я вижу, Вы вообще не в курсе истории современного самолётостроения.

– Ну и что? – бог с ним, пусть воображает, что я готов его слушать. Изобразил жест капитуляции. – Ладно, просвещайте.

– А-атлична-а-а! – тоном заправского ринг-анонсера продолжил Кондратий. – Значит, когда изобрели переброску на сверхдальние расстояния и понастроили вокзалов, появились чудаки, которым, видите ли, такой способ перемещения показался скучным, они наслаждались тем, что годами колесили в одиночестве или в компании по космосу. Конечно, развлечение не из дешёвых, но, видимо, того стоило: постепенно их набралось на целое сообщество, они расконсервировали какие смогли верфи, строили поначалу космические шхуны да яхты. Поначалу власти относились к этому как к забаве пресытившихся богатеев, а вот когда какая-то отсталая цивилизация напала на одну из дальних планет по старинке, с неба, – он потыкал для драматического эффекта указательным пальцем сверху вниз, – вот тогда это хобби оказалось как нельзя более кстати. Власти перекупили большую часть верфей, перепрофилировали под военное кораблестроение, одновременно создав Службу свободных космических полётов, окрестив пилотов и прочих корабельных трудяг по старинке лётчиками и задавшись стратегическим вопросом: как бы сделать так, чтобы в открытом космосе перемещаться и быстро, и не по магистралям. Вы вот наверняка много раз переброской пользовались, так?

Я кивнул. Кто ж в наше время считает, сколько раз куда транспортировал своё тело и разум – по делам, по личной надобности, удобно ведь!

– А в чём, в сущности, недостаток переброски? – он выдержал паузу. Я непонимающе молчал: да какие в этом способе перемещения могут быть недостатки? Пришёл на вокзал, принял бесплатное противоперегрузочное (так именуют препарат компенсации возможных последствий), дождался своего рейса (автоматика на чужой не пропустит, как ни пытайся), разместился в кабине, ощутил имитацию движения поезда или метро – кому как нравится, пара секунд и выходи на другом вокзале, на другой планете. Хоть каждый час перемещайся, была б охота. И багаж, ежели с ним привычнее, получи тут же, без нервов и очереди, и питомца своего домашнего (хоть целый выводок!) в целости и сохранноси забери. Ни тебе путаницы, ни пересадок, ни потерь, один сплошной комфорт и удовольствие. Во мне росло возмущение, Кондратий это почувствовал и поспешно сам себе ответил. – Нужен приёмник и передатчик, а следовательно, такой способ ограничивает человечество в главном – стремлении к открытию новых миров, жажде, так сказать, первопроходства.

Я поймал себя на том, что уже сижу, на моргая и подперев рукой подбородок – да, рассказчик из него был хорош, запустил-таки у меня цепочку ассоциаций: мне сразу припомнилось, как на первых порах, когда ещё существовала «девятка», то есть первые девять объединённых обитаемых людьми планет, на поиски новых отправляли таким же образом экспедиции в свободное перемещение. Когда сообразили, что это ошибка, человек 70 отправили, большинство до сих пор так и путешествуют в своём каком-то измерении небытия (теоретически они могут оставаться там вечно), какие-то уже материализовались на вокзале отправления – кто сразу, кто много лет спустя.

– Полёты в космосе такого недостатка лишены, зато были в те времена ограничены скоростью света и продолжительностью жизни членов экипажа. И тут одна премудрая голова (по гроб жизни буду ей благодарен и столько же проклинать буду) додумалась таймер-кабину в корпус обычного самолёта засунуть и – нате вам! – самолёт, то есть, по-старому, космический корабль, летит, время течёт, а со стороны смотришь: преодоление скорости света, – да, покивал я в ответ, тогда же был открыт эффект Андерсена-Губенко: в условиях отсутствия гравитации время течёт иначе и затраты на обслуживание таймер-кабины практически нулевые, так что при определённых условиях космонавты прибывали на другую планету по абсолютному времени раньше, чем стартовали. Это я ещё из школьного курса физики знал. Кондратий удовлетворённо кивнул в ответ. – Первая модель такого самолёта называлась ААА.

– Аппарат антивременной Андерсена, – в тон ему отозвался я.

– Точно, сейчас как тренажёр для салаг используется, – он одобрительно поднял бокал, как тост произнёс и сделал большой глоток. – Потом всякие ТопоЛя да ГРОЗы были, их я не застал, наш первый с Герой полёт состоялся на ОЛиМПИКе – облегчённой летательной машине паравременной интегрированной космической. Её ещё «цигаркой» прозвали за внешнюю конфигурацию: с носа мощный такой «мундштук», с кормы пламя, внешний корпус из лёгкого тугоплавкого материала, который при абсолютном нуле бороздками такими покрывается, издалека на надписи похожими, в общем, выглядел аппарат что твоя газетная самокрутка.

– Чего? – опешил я от неожиданного сравнения: и слова-то такие со школы позабыл, кому же такое в голову пришло? – Газетная что?

– Газета, – бывший пилот показал в воздухе её размеры, продолжая держать пустеющий бокал, – когда бумагу ещё использовали для передачи информации при помощи отпечатанных знаков, могла использоваться и по разным другим назначениям, в частности, из неё вручную сворачивали для курения папиросы, их ещё называли «цигарками», «козьими ножками».

– Вы курите? – брезгливо поморщился я.

– Это, брат, история! – почти осуждающе произнёс он. – В своё время были они популярными в народе, особенно во времена Великой отечественной. А Вам историю планеты, где живёте, не мешало бы подтянуть.

Тоже мне, эрудит! Я чуть не обиделся, а он, видимо, почувствовав и это, как бы сам себя перебив, вернулся к рассказу:

– Ну и вот, значит, сели мы, как учили, в «цигарку» эту, – он закинул ногу на ногу и, залпом допив свою «берёзовку», демонстративно вытянул за спину пустой бокал и тут же не глядя принял вместо него новый полный (спелись, голубчики: бармен, судя по всему, знал заранее, к какой фразе «повторить»). В принципе, я-то не против, напиток выбран хоть и редкий ввиду сезонности, но не популярный и потому вполне демократичный по цене. Кондратий поставил запотевший бокал на стол и продолжил значительно бодрее: по-видимому, исторический экскурс завершился, и он приступил к основной части, – познакомились: Герман Куруч пилот и командир, Кондратий Васильков штурман и связист, задание получили, машина исправна, полпути позади, метеоров напритягивали порядочно, пора корпус чистить. А, нужно сказать, ты хоть как в космосе летай, гадов этих нацепляется немерено от мелкой мелочи до вполне приличных объектов, и чтобы не стать похожим на комету и безопасно для окружающих прибыть в пункт назначения в расчётное время, требуется один-два раза приостановиться и особым образом поманеврировать. Погоняли мы свой ОЛиМПИК взад-назад, один, размером с мяч, в районе хвоста как пришитый за нами мотается. Гера тогда говорит: «Лезть надо». Я ему: «Ты чего? На курсе не скажется, пока летим, глядишь, отобьёмся, а нет – так на подлётных манёврах отгоним или сам в атмосфере сгорит». А он своё: «Лезть надо», прямо как наш первый главный техник. Ну, думаю, максималист ты подростковый, раз тебе надо, сам и лезь, а он и правда засобирался! И надо же ему было так неудачно из кормового шлюза выйти, что этот метеор траекторию сменил и стал теперь вокруг Германа вращаться, по нисходящей траектории причём! И главное, приборы спутник этот наш нечаянный фиксируют, я его вижу, а Гера – нет! Так и сяк крутится мой командир, а всё без толку, ещё минута и бомбанёт его этот мусор космический, а последствия такого контакта, скажу я Вам, всегда непредсказуемы. Делать нечего, командую Гере закрепиться по-штормовому, даю подвижку метров на двести с разворотом на 40-10-90 градусов (дал «прикурить», так сказать) и очень удачно: стартовым пламенем метеор сбило с первого раза, а командир мой, вернувшись на свой пост, долго в себя приходил, прежде чем признать, что я с самого начала прав был.

В общем, по обоюдному согласию в бортовом журнале решили происшествие не фиксировать, с заданием справились на «хорошо», по результатам послеполётного обследования были признаны сложившимся экипажем. И доверили нам тогда новейшее транспортное средство – «оковалок», то бишь, самолёт класса «ОК-ноль К» с трогательным кодовым названием «Нимфа». Потому, что большой, в закапсулированном состоянии нескладный, словом, безобразие в космическом масштабе. В полёте же, в развёрнутом состоянии они считались в то время непревзойдёнными по скорости и, не побоюсь этого сравнения, изяществу. Это теперь о них только специалисты помнят, потому что очень быстро им на смену пришли усовершенствованные самолёты, гораздо более простые в управлении. И потому нас на турмаршруты определили, после мы на каботаже маялись – вот тогда у нас ещё один случай произошёл, о котором особо рассказать хочу. Нет, с туристами, само собой приключения случались, а этот эпизод, можно сказать, судьбоносным стал в нашей с Германом истории, – он пригубил берёзовки. – Как сейчас помню: везём срочный груз на Авириту Малую в самый пик транзитных перевозок, тяжело летим (пожадничали авиритцы, на 20% перекрыли расчётный норматив), а мы ж были люди подневольные, объём перевозок обсуждать права не имеющие. Выруливаем кое как на самый сложный участок пути – слышим в трёхминутной паузе «СОС», судя по координатам, в нескольких часах пути (а нужно сказать, в те времена промежуточные станции техпомощи только начинали строить, и перед Авиритой Малой на сутки полёта, как назло, ни одной) и никого по близости, а тут ещё авиритцы подгоняют. Герман мой командует смену курса, рассчитываю, докладываю, что если с терпящими бедствие серьёзно, то к сроку точно не успеть. Он мне: «Семь бед – один ответ. Подумаешь, полгодика за «спасибо» в счёт неустойки авиритцам полетаем. Сыты, одеты, не капает – и ладно!» – и вот манипулирует себе на пульте. Подходим к терпящему бедствие, – Кондратий для наглядности выдвинул на середину стола бокал и, постукивая массивной ладонью по краю, – тоже «Нимфа», тоже гружёная, тоже на Авириту, но – чтоб тебя! – все три отражателя начисто снесло! – Кондратий взвихрил содержимое бокала и отправил половину жидкости в себя. – Это сейчас рейсовые полёты по безопасности приближаются к переброске, потому что все крупные объекты со свободной траекторией либо отловлены и пристроены, либо занесены в каталоги, а раньше предсказать столкновение с «гастролёром» таким было весьма сложно. Затормозить же или экстренно развернуть перегруженную «Нимфу» вообще чревато серьёзным ущербом, по сравнению с которым отражатели, даже все три – тьфу! Связываемся с потерпевшим пилотом, мозгуем, как быть, чтобы оттащить поближе к техпомощи, единственный, по мнению, Германа выход – бросить часть груза с обеих «Нимф» с буем и маяком, взять второй «оковалок» на буксир до Авириты, а дальше или после за грузом вернёмся, или авиритцы сами его поймают, а может кто из пролетающих к ним толкнёт. Сбрасываем по 27 контейнеров и радёшеньки к пункту назначения почти по графику. Авиритцы, скажу я Вам, народ пр-равильный, – слегка захмелев, Кондратий, сжав губы, потряс тяжёлым кулаком в знак уважения к этой расе, – а на родной базе вместо цветов ждала нас нахлобучка, – он со вздохом потёр шею, – как будто мы разгильдяи какие первостатейные, от полётов временно отстранили, «Нимфу» передали новому экипажу. Мы тогда подумали уже, что всё, прощай космос, но оказалось, «наверху» наше геройство иначе оценили, и через день пришло уведомление о нашем участии в конкурсе на статус членов экипажа разведгруппы. Вдохновившись перспективами, мы постарались попасть в основную группу из двадцати человек и тут выяснилось, что все 20 и есть единственный экипаж «Пинты-2». Германа во вторых пилотах оставили, штурмана ему посильнее назначили, а меня, благодаря развитым радистским навыкам, в акустики откомандировали. Очень я тогда пожалел, что согласился и Куруча на это дело подбил. Припомнил тогда родной «оковалок», «цигарку» и целых два года жил этими воспоминаниями. Экспедиции наши оказывались успешными, Гера даже медальку какую-то заработал, мне тоже знак какой-то перепал… Хватит об этом! На третий год…

Конец ознакомительного фрагмента.