Небесное пламя (Божественное пламя)

– Позволь, я попробую.

Он говорил уверенно, на греческом, который был выучен явно не в классе.

– Он новый, поэтому жесткий. – Александр, отработавший дневную норму греческого, ответил по-македонски.

Незнакомец присел на корточки рядом с ним:

– Совсем как настоящий, как у взрослых. Его сделал твой отец?

– Конечно нет. Дорей-критянин. Он не может сделать мне критский лук – они из рога, только мужчины могут их согнуть. Лук мне сделает Корраг.

– Зачем ты расстегиваешь пряжку?

– Ремень слишком длинный, – пояснил Александр.

– А по-моему, как раз. Хотя ты меньше. Давай я сделаю.

– Я прикидывал. Нужно укоротить на две дырки.

– Ты сможешь увеличить его, когда подрастешь. Кожа твердая, но я смогу помочь. Мой отец сейчас у царя.

– Зачем он там? – спросил Александр.

– Не знаю, он велел мне ждать здесь.

– Он заставляет тебя говорить по-гречески целый день?

– Мы все дома говорим по-гречески, – ответил мальчик. – Мой отец – гость и друг царя. Когда я стану старше, мне придется быть при дворе.

– А ты не хочешь?

– Не очень, мне нравится дома. Посмотри вон на тот холм, не первый, а следующий, – сказал мальчик, – все это наша земля. Ты вообще не говоришь по-гречески?

– Говорю, если хочу. И перестаю, когда надоедает.

– Ну, ты говоришь почти так же хорошо, как я. Зачем тогда говорить на македонском? Люди подумают, что ты деревенщина.

– Мой наставник заставляет меня носить эту одежду, чтобы я был похож на спартанца, – объяснил Александр. – У меня есть хорошее платье; я надеваю его только по праздникам.

– В Спарте всех мальчиков бьют.

– О да, он однажды и мне пустил кровь. Но я не плакал.

– У наставника нет права бить тебя, он должен только рассказать все твоему отцу. Во сколько он вам обошелся?

– Он дядя моей матери, – сказал Александр.

– Гм, понимаю. Мой отец купил педагога специально для меня.

– Когда тебя бьют, ты учишься терпеть боль. Это пригодится на войне.

– На войне? – изумился мальчик. – Но тебе всего шесть лет.

– А вот и нет! Мне будет восемь в следующем месяце Льва.

– И мне тоже. Но тебе не дашь больше шести.

– Ох, дай я сам сделаю, ты слишком копаешься!

Александр дернул за перевязь. Ремень скользнул обратно в пряжку.

– Дурак, я почти что сделал, – рассердился незнакомец.

Александр грубо выругался по-македонски. Мальчик застыл от изумления и весь обратился в слух. Александр, в запасе которого было предостаточно подобных выражений, почувствовал, какое вызывает почтение, и не умолкал. Дети сидели на корточках, и забытый колчан лежал между ними.

– Гефестион! – донесся громовой крик от колонн портика.

Мальчики отпрыгнули в стороны, как дерущиеся собаки, на которых вылили ведро воды.

Когда прием у царя закончился, благородный Аминтор с огорчением заметил, что его сын покинул портик, где ему велено было оставаться, вторгся на площадку царевича и отобрал у того игрушку. В этом возрасте с мальчишек ни на секунду нельзя спускать глаз. Аминтор упрекал себя за тщеславие; ему нравилось всюду показывать сына, но брать его сюда было глупо. Злясь на себя, он зашагал к мальчикам, ухватил сына за шиворот и отвесил ему оплеуху.

Александр уже забыл, из-за чего вышла ссора.

– Не бей его! – крикнул он. – Меня никто не обижал. Он подошел, чтобы помочь.

– Очень великодушно с твоей стороны, Александр, заступиться за него. Но он ослушался.

Мальчики обменялись быстрыми взглядами, смущенные изменчивостью человеческой судьбы. Преступника поволокли прочь.

Прошло шесть лет, прежде чем они встретились снова.

– Александру не хватает прилежания и дисциплинированности, – сказал Тимант-грамматик.

Большинство набранных Леонидом учителей считали попойки в зале слишком утомительным делом и с отговорками, забавлявшими македонцев, спасались в своих комнатах, там они спали или беседовали друг с другом.

– Может быть, – кивнул учитель музыки Эпикрат. – Но лошадь оценивают не по тому, как она ходит под уздой.

– Мальчик занимается, только когда хочет, – поддержал разговор математик Навкл. – Поначалу ему все было мало. Он может вычислить высоту дворца по его полуденной тени, и, если спросить его, сколько человек в пятнадцати фалангах, он даст ответ залпом. Но мне так и не удалось увлечь его красотой чисел. А тебе, Эпикрат?

Музыкант, худой смуглый эфесский грек, с улыбкой покачал головой:

– Твои числа служат пользе, а мои – чувству [24] . Как мы знаем, музыка нравственна; моя задача – воспитать царя, а не музыканта-виртуоза.

– Со мной он дальше не продвинется, – мрачно предрек математик. – Я сказал бы, что сам не знаю, зачем я здесь нужен, но кто мне поверит.

Взрыв хохота, сдобренного непристойностями, донесся из зала. Там какой-то местный талант в меру сил улучшал традиционную застольную песню. На седьмой раз гуляки загорланили хором.

24

Числа и их соотношения играли важную роль в теории античной музыки.

– Да, нам хорошо платят, – сказал Эпикрат. – Но столько же я мог бы заработать в Эфесе как педагог или как музыкант. Здесь я – маг, фокусник. Я вызываю грезы. Я приехал не для того, и все же мне это любопытно. Тебя это никогда не занимало, Тимант?

Тимант фыркнул. Он находил сочинения Эпикрата слишком новомодными и чересчур эмоциональными. Афинянин Тимант превосходил всех остальных чистотой своего стиля; фактически он был учителем Леонида. Чтобы приехать в Пеллу, Тимант закрыл свою школу, посчитав работу в ней обременительной для своего возраста и радуясь возможности обеспечить себе остаток дней. Он прочитал все, достойное прочтения, и когда-то в молодости понимал, о чем пытаются сказать поэты.

– Мне представляется, – сказал Тимант, – что здесь, в Македонии, устали от страстей. В дни моего ученичества много говорили о культуре Архелая. Кажется, вместе с непрерывными войнами, начавшимися после, хаос вернулся. Не скажу, что двор здесь вовсе лишен утонченности, но в целом мы среди дикарей. Вы знаете, что юноши в этой стране считаются взрослыми, когда убьют вепря и человека? Похоже, что мы перенеслись в древнюю Трою.

– Это облегчит твою задачу, – заметил Эпикрат, – когда ты дойдешь до Гомера.