Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Небесное пламя (Божественное пламя)
Шрифт:

Он проснулся. Я видел, что Александр открыл глаза. Он понимал, что означает этот дикий шум на берегу: теперь они почувствовали, каково остаться без него. Я не виню Александра за то, что он медлил, дав им прочувствовать глубину потери. Галера почти подошла к причалу, когда он поднял руку и помахал ею.

Они ревели, выкрикивали приветствия и просто хохотали. Шум стоял оглушительный. Что до меня, то я глядел во все глаза на трех военачальников, ждавших у причала. Я видел, чей взгляд царь встретил первым.

Александра ждал паланкин с навесом. Когда к нему поднесли носилки, царь остался недоволен и, повернувшись,

сказал что-то, чего я не расслышал в грохоте общей радости, все еще оставаясь на галере. Мне показалось, с паланкином что-то не так. Конечно, все всегда делается неправильно, когда приходится полагаться на кого-то другого, подумалось мне. Что там на сей раз?

Сходя по трапу, я заметил коня, которого уже вели к царю.

– Так-то лучше, – заявил Александр. – Теперь вы уж точно увидите, жив я или умер.

Кто-то подставил ладони, помогая ему сесть на коня, и Александр взлетел в седло, где застыл выпрямившись, как на параде. Полководцы шли рядом; я надеялся, они додумаются последить за тем, чтобы он не упал. До прошлого вечера он всего только раз поднялся на ноги – чтобы помочиться.

Потом подбежали воины.

Они нахлынули огромной вопящей волной, пропахшей застарелым потом, въевшимся в кожу под солнцем Индии. Военачальников оттеснили, словно те были простыми крестьянами, мешавшими на пути. К счастью, конь Александра имел самый спокойный нрав. Воины цеплялись за ноги царя, целовали кайму его хитона, благословляли его или просто пялились, подобравшись ближе. Наконец нескольким телохранителям удалось прорваться сквозь толпу – они знали, единственные на этом берегу, его подлинное состояние. Расталкивая сборище, они повели коня прямо к приготовленному для Александра шатру.

Я пробивался сквозь давку, точно кошка, застрявшая под воротами. Воины были настолько возбуждены, что даже не замечали, как гнусный перс пихает их что есть мочи. Я слышал уже довольно рассказов тех, кто видел боевые раны в грудь, о том, что человек будет жить, пока не попытается встать. Потом раненый выплевывает немного крови и моментально падает замертво. Примерно в двадцати шагах от шатра, когда я почти уже догнал его, Александр натянул поводья.

«Он понимает, что сейчас упадет», – подумал я и быстрее заработал локтями.

– Остальной путь я пройду, – сказал он. – Просто чтобы каждый видел своими глазами: я еще жив!

Так он и сделал. Двадцать шагов превратились в пятьдесят, ибо воины буквально рвали его на части, хватали за руки, тянули к себе, желая Александру здоровья и счастья. Они срывали цветы с ближайших кустов – эти вощеные индские цветы с тяжелым, приторным запахом – и бросали ему. Кто-то похитил цветочные гирлянды из местных храмов… Александр держался прямо, широко улыбаясь. Он никогда не отвергал любви.

Наконец Александр вошел в свой шатер. Лекарь по имени Критодем, сошедший с галеры вместе со мною, поспешил вслед за ним. Выскочив обратно и увидев меня рядом, он сказал:

– Рана кровоточит, но не сильно. Из какого только материала он создан?

– Я пригляжу за ним, едва уйдут полководцы.

С собою я привез суму со всем необходимым. Птолемей и Кратер вышли довольно скоро. Теперь, подумалось мне, начинается настоящее ожидание.

Толпа бесновалась у шатра. Кажется, они воображали, что Александр сейчас будет принимать их, но стражник не давал им подойти близко. Я ждал.

Вершины

пальм окрасились черным на фоне закатного неба, когда из шатра вышел Гефестион.

– Багоас где-то здесь? – спросил он у стражи.

Я выскочил вперед.

– Царь начинает уставать; ему хотелось бы устроиться на ночь.

«Начинает уставать! – думал я. – Ему следовало лечь еще час назад».

Внутри было жарко. По обыкновению, Александр полулежал на подушках. Подойдя, я поправил их. Рядом с кроватью стояла чаша для вина.

– О, Аль-Скандер! – взмолился я. – Ты же знаешь, что лекарь запретил тебе пить вино, если идет кровь…

– Всего глоток. И кровь уже не течет.

Царь нуждался в отдыхе, а не в вине. Я уже послал за водой, чтобы обтереть его губкой.

– Что ты делал с этой повязкой? – спросил я. – Посмотри, она сбилась набок!

– Так, ничего, – отвечал Александр. – Гефестион хотел взглянуть на рану.

Я просто ответил:

– Не лги мне. Она присохла.

Смочив ткань, я снял ее, протер губкой грудь Александру, умастил рану мазью, наложил чистую повязку и послал за ужином. Александр едва мог есть, настолько он устал за день. Закончив, я тихонько устроился в углу; он привык засыпать, когда я сижу где-то рядом.

Немного спустя, уже в полудреме, Александр глубоко вздохнул. Я тихо подошел ближе. Губы его шевелились. Я подумал уже, что он просит меня позвать Гефестиона, чтобы тот посидел у его ложа, – но он шепнул лишь:

– Еще столько работы…

Глава 24

Мало-помалу Александр поправлялся. В лагерь прибыли посланники маллов, желавшие договориться о сдаче. Царь потребовал привести ему тысячу заложников, но, когда те прибыли, счел это знаком доброй воли и отпустил всех до единого.

Из индских земель явились процессии, нагруженные дарами: золотые чаши, наполненные жемчугом, сундуки из редкостных пород дерева, полные пряностей, расшитые балдахины, золотые ожерелья с рубинами, слоны… Чудеснейшим же из подарков были ручные тигры, вскормленные с человеческих рук еще в ту пору, когда были слепыми котятами, – они важно расхаживали взад-вперед на серебряных цепях. Александр счел их более царственными животными, чем даже львы, и заявил, что и сам хотел бы взрастить одного такого, если б у него хватило времени должным образом заботиться о питомце.

Ради каждой встречи с послами ему приходилось подниматься с постели и усаживаться на трон, как если бы он чувствовал себя превосходно. Послы всегда говорили долго и витиевато, и каждую речь требовалось переложить на греческий; затем Александр отвечал, и его слова также перетолковывались. Потом он принимал дары… Я боялся, что тигры учуют запах его крови.

Рана высохла, хотя по-прежнему вселяла в меня ужас одним своим видом. Однажды утром царь – довольный, словно ребенок, вынувший изо рта молочный зуб, – со словами: «Смотри-ка, что я вытащил» – показал мне огромный осколок ребра. После этого боль уже не была такой острой, но кожа все еще приставала к сухожилиям, те – к костям и, как сказал врачеватель, к легкому внутри. Силы возвращались к Александру постепенно, и еще долго от боли он не мог глубоко вдохнуть или поднять руку, что, однако, не удерживало его от работы, скопившейся за время похода.

Поделиться с друзьями: