Небесный почтальон Федя Булкин
Шрифт:
– Так и снова кушать дай человеку, бабушка! Тебе жалко?!
Если Бог ты, бабушка, если взял ты на себя за всех такую ответственность, то хотя бы накорми людей досыта! Поля засей, реки налей, животных там всяких съедобных сделай побольше! Не один творог на завтрак человеку давай, но хоть раз в неделю порадуй человека мороженым! Почему лето у него раз в году? День рождения раз в году? Новый год раз в году?! Почему арбуз даже, бабушка, раз в году! Ему жалко арбузов человечеству на зиму голодную?!
– Не хватало только Феди в советчики…
– Не хватало!
– Добрый
– Кто?
– Бог-то твой?
– Добрый, Федя.
– Просто глухой и старенький, слепенький, память девичья?
– А?
– Как ты, бабушка?
– Что?
Ничего не слышит…
Ничего не видит…
До бабушки хоть допроситься можно. Попросишь раз один – промолчит. Попросишь второй – промолчит. Только на третий раз, как за рукав ее дернешь, спохватится:
– Что, Феденька?
…Вот и Бог, наверное, так же…
Может, и виднее Богу, да что-то уж очень несчастливых последнее время много развелось на земле. Как раньше у нас при царизме.
Точно, старенький Бог, как бабушка. А у Бога советчики все – министры подлые. Так и в сказках во всех получается. Докладывают Богу плохие сведения, что все хорошо, а он верит.
Соберет Бог на собрание злых министров своих. Ну, скажет, говорите, как дела на земле? Нет ли войн, бедствий стихийных, болезней каких? Все ли люди довольны? Все ли счастливы?
А министры все жирные, как у нас в телевизоре, удивительно даже мне, как такие толстые в «Юность» влезают?! Вот и начинают Богу докладывать: все хорошо сейчас на земле. Люди все довольные. Благодарят за все. Спасибо передают. А люди на земле в колокола бьют, до Бога через министров этих дозвониться не могут.
А Бог-то глухенький, старенький, как моя бабушка. Ей что ни скажи, она верит. Я вчера чашку разбил, она даже и не услышала.
«А что это, – говорит Бог министрам своим, – в колокола будто на земле бьют? Не пожар ли у них?»
«Да какой пожар, Господи! – крестятся подлые. – Это вас они прославляют!»
Вот и не знает Бог, как плохо людям на земле живется. Что не всем по справедливости достается, а только всем достается, и достается как следует…
– Ладно уж, я подумаю, бабушка…
– Что подумаешь, Федя?
– Может, и пойду после школы в Божьи советчики.
Из тетради Фединой: о мира создании
– А ты была маленькой, бабушка?
– Была, Федя, как же не была. Маленькой была да старенькой выросла.
– И мама была?
– И мама была.
– И папа был?
– И папа был.
Все были и умерли, кроме нас с бабушкой…
– И Бог был?
– А Бог, Федя, всегда есть. И сейчас в окошко на тебя смотрит, может быть: ешь ли кашу?
– Я ем кашу, ем!
– Ну и где ты ешь?
– Я по кругу ем ее, постепенно… Просто ждать приходится, сама видишь, пока каша в новый круг по тарелке распластится…
Бог терпел, нам велел, вот и я терплю, и ты, бабушка, потерпи!
Вот не нравится мне, что Бог все время за мной подсматривает.
Выйдет бабушка, а все равно при нем кашу обратно в кастрюльку не переложишь. И задвигаю от него занавеску, чтобы бабушке или папе с мамой он на меня не жаловался.А в обед и сам ничего Бог не видит. Тоже занавеску задвинул – туч согнал. Спать, наверное, лег. Под дождь всегда лучше спится. А мне – скучно.
– А ты порисуй пока, Федя, а там, бог даст, прояснится, погулять пойдем.
– Ладно уж, порисую.
Только не очень что-то у меня рисовать выходит, хотя и стараюсь я. Посмотрела бабушка рисунок мой и спрашивает: лошадка, что ли?
Ну какая лошадка, какая лошадка?! Разве у лошадок усы такие бывают? И хвост у лошадей всегда веником… Просто бабушка старенькая, ей глаза за стеклами велики. Ей сквозь стекла эти толстенные усов не видно. Каждый рисунок подписывать мне приходится, чтобы понятней.
ПУНЯ!
С подписями только бабушка, кто тут кто, узнает. Ничего, говорит, Феденька, сам Господь, когда маленький был, рисовать не очень умел…
Плохо сперва получалось у него. Вместо коров с лошадками – динозавры всякие хищные, не очень красивые…
Ничего себе «не очень» – страшенные! Видал я их, когда с папой в музей палеонтологический ходили. Драконы сущие! Я такому драконищу на один укус. Даже папе с таким бы не справиться…
Правду говорит бабушка. Совсем Бог вначале рисовать не умел. Каля-маля одни.
Трацетопсы да ихтиандоры…
– Федь, ты где?
– Где, где… под столом сижу, спрятался…
– От кого это, Федя, спрятался?
– От кого, от кого… от Бога.
– Что же ты натворил, что от Бога прятки?
– Камнем кинулся…
– В кого это кинулся?
– В кого, в кого?.. Ну, в него…
– Докинул?
– Докинул…
Полетел камень! Высоко полетел, прям сюда отрикошило рикошетом…
– Вылезай из-под стола-то, кидок, холодненьким приложу. Ох ты, шишка какая…
Еще бы! Не просто так-то кидал, не дурак же я. Далеко Бог засел. До окна школьного можно камень кулаком докинуть, а до неба докинуть – тут нужна конструкция целая.
Долго мастерил я эту конструкцию. «Богомет» называется. Поставил доску на три кирпича, на один конец снаряд-камень, до солнца лететь, где окно его. Бабушка «око» говорит небесное, но я думаю, окно это все-таки, просто как на корабле оно, круглое. Днем, если надоест Богу за мной подглядывать, занавеской дождливой день задвинет, а ночью – как вторые занавески у нас с бабушкой, поплотнее. На занавеске звезды. Окно это, точно вам говорю!
Положил я снаряд, вниз доска, как весы, опустилась. Тут и я! Да как прыгну на другой конец, камень высоко взлетел, вот сюда приземлился, где бабушка теперь холодную лапу куриную держать приложила.
– Много, Федь, людей в Бога камнями кидались, ни один не докинул. Бумеранги одни…
Знаю я, что такое бумеранг этот. Как тарелка пластмассовая летучая. Если правильно кидать научиться, в руки обратно прилететь должна. Но тарелка – это тарелка. А тут камнем по голове! Целый рог вырос, так разве можно?!