Небо № 7

Оказывается, Эмиль сдал маме, что я поймала такси в неизведанном направлении, оставив Женю одну дома, что мама считала вообще недопустимым, ну и самое ужасное, она видела Друга из Бронкса, в планы которого не входило видеть меня той ночью.

Мама не могла мне простить не секс с Максом (потому что прав на него даже у меня было больше, чем у нее), а ложь.

Мне самой было мерзотно от факта этого вранья.

Но как можно в трезвом, да даже пьяном, уме сказать маме, что ты уехала в гостиницу «Космос» на встречу с маминым знакомым?

Вот вам и полеты в небо за счастьем.

Мы сидели за столом и завтракали. Я даже не успела принять душ, потому как аппетит разыгрался не по-детски — я готова была смести полхолодильника.

— Судя по тому, сколько ты ешь — к полудню ты вычитаешь себе новый диагноз — булимию. В справочнике фельдшера еще остались болезни, которых у тебя нет?

— Да, — сказала я с набитым ртом, — у меня еще нет подагры и старческого склероза, ну и импотенции тоже не наблюдается.

Мой телефон раскалывался от звонка Друга из Бронкса. Я предпочла ему бутерброд.

Телефон кричал радостной мелодией из рекламы «Пежо». Paaaa-rty, paaa-aaaa-rty! [10]

Мама задала вопрос в лоб, в бровь, в глаз и в вынос мозга одновременно:

— Ты с ним виделась после этого? Вы общаетесь?

— Да нет… Что ты…

Закон подлости решил напомнить о своем существовании. Телефон расползся в вибрации по столу, показывая то мне, то маме имя на дисплее — МММ.

10

Party — вечеринка.

Но хуже было не имя, а мелодия, стоящая на него — никто, кроме такой дуры, как я, не мог поставить песню Alsou — Always on my mind. [11]

Обычно я ставила самую позорную мелодию на человека, чьего звонка ждала больше, чем пришествия Миссии. Так я расплачивалась в жизни за радость минутным позором. Воспитание души, в котором Лотман не участвует.

И еще, не берите меня в шпионаж и в разведку!

Я была расколота на сотни постыдных частиц.

— Ну да! Я влюбилась! Для него это, наверное, просто секс! И я не знаю, что с этим делать!

11

Always on my mind — всегда в моих мыслях.

— Жить! — радостно сказала мама.

Она нашла мне работу — отныне до первого сентября я секретарь у Нонны Брушевской, руководительницы одного из проектов по озеленению г. Москвы.

Я улыбнулась, вспомнив, как Фима нагадил на зеленый коврик возле канцелярского магазина «Комус», и представила себе свою работу, уже видела себя, деловито берущую трубку и проносящую Нонне кофе по свистку.

— Мам, а вот мне просто интересно, зачем вообще получать высшее образование, если все равно приходится начинать с кофе?

— Потому что почти все начинается с кофе. Как утро.

Вам, наверное, интересно, почему за месяц единственный человек, с которым я общалась, был Друг из Бронкса?

Все просто.

Мне просто очень больно сказать, что я проиграла. Смотреть, как мои сверстники будут хвастаться только что полученными дипломами и обручальными кольцами?

Я же аутсайдер.

Спустя пару часов я уже сидела в приемной Нонны, за маленьким столиком, с почти доисторическим компьютером.

Все, что требовалось освоить, — это как пользоваться кофеваркой и какую кнопку нажать, чтобы перевести звонок. Одним словом, много мозгов не надо.

Я завела на рабочем столе папку и складывала туда краткие характеристики персонажей, которых списывала с приходящих к Нонне людей.

Все шло не так плохо, мы с Максом флиртовали по телефону, обменивались трогательными колкостями, но предложений увидеться от него не было. Я свыклась с новым диагнозом «поимели и бросили», который обязательно внесу в медицинские справочники!

И все было бы вообще прелестно, если бы одним утром не пришел один старый мужлани-ще на переговоры к старушке Нонне, у которой я планировала выпытать максимум информации про Макса.

— Добрый день! Нонна Владимировна вас примет через пять минут. Что-нибудь хотите? Чая? Кофе? Вот, присаживайтесь, — начала я прыгать вокруг него, как коктейльная собачка.

Так сильно и так много мне последний раз приходилось унижаться в шестом классе, когда физрук не хотел мне ставить зачет за прогулы. Но там цель хоть что-то оправдывала.

— Не хочу я сидеть, я к Нонне хочу побыстрее, понимаешь ты меня? О… — посмотрел он на меня и чуть ли не пальцами начал тыкать. — У тебя глаза, как коровы из рекламы молока «Домик в деревне»! Цвет один в один!

У него зазвенел телефон. А у меня в ушах от ярости.

— Да, я заехал к этой жирной суке, из-за одной подписи я ебашил полдня! — кричал он себе в мобильный. — Да я тебе говорю, что она жирная и на левой руке у нее бородавка. Ща погоди, тут от нее выходят!

Он влетел в кабинет.

Меня распирало.

Тут Нонна связалась со мной по громкой связи и начала отчитывать, почему я не предложила ему хотя бы воды.

Я не выдержала и зашла в кабинет:

— Ноныч, ты меня прости, что на «ты» при людях, но этот гондон только что назвал тебя жирной сукой, а мне сказал, что мои глаза, как у рогатого скота!

Нонна покраснела и вскочила из-за стола:

— Даже если бы он меня назвал жопой с пальцем и вылил бы весь словарь русского мата, ты должна была молчать. Ты соображаешь, кто это?

— Гондон старый.

— Он из префектуры ЦАО, он и должен быть гондоном. Ты могла бы не заступаться за мою честь, ты не понимаешь, что мы теряем миллионы из-за таких, как ты… И пока ты тут, ты будешь лизать жопу всем, кто будет входить, потому что это, мать твою, важные люди. А ты тут кто?

— Нонныч, я не знаю, кто я… Но ты и правда жирная сука! И заметь, это не мешает быть ему гондоном.

Я вышла, хлопнув дверью!

Так свежо и хорошо мне давно не было.

Yahoo.ею! Кайф! Свобода! Безденежье!

Мама предложила мне выйти в окно. Или в дверь, но с вещами. До ее возвращения из Франкфурта оставалось дня два максимум. Эмиль не появлялся дома уже почти неделю, и я с чистой совестью перестала пополнять холодильник.

Вообще с едой в моей семье странные отношения. В один прекрасный день мы с отцом, открыв холодильник, обнаружили там пару бумажек денег и записку: «Хотите есть? Пойдите и купите. Магазин через дорогу». Так мама начала писать свои женские романы, а мы — бороться с гастритом.