Небо № 7

Это самая снежная зима из всех, что я помню. Казалось, небо хочет превратить нас в пломбир. Из Сахары слепит вафельный рожок. Мне захотелось съесть целый мир, он казался мне очень аппетитным.

Это еще одно сомнительное приложение к беременности.

На выезде из Москвы меня остановили.

— Можно, пожалуйста, ваши документы! — Меня окружили сразу несколько сотрудников правоохранительных органов.

Я была уверена, что сейчас они заставят меня подуть в трубочку — они, мне кажется, перед Новым годом берут кредиты и потом досрочно гасят их из средств, заработанных в новогоднюю ночь.

Это такая ночь, что алкоголя в крови нет только у беременных.

— Выйдите, пожалуйста, из машины, руки за голову! Эта машина несколько часов назад была заявлена в угон.

— Да вы что, издеваетесь! Возьмите документы и проверьте. Это недоразумение какое-то. Ей-богу, посмотрите, у меня в сумке билет на самолет — я опаздываю, отпустите меня, пожалуйста.

Второй сотрудник взял с заднего сиденья мою сумку. Улыбнулся, увидев имя в паспорте.

— Ну что, поехали в отделение, будете давать показания!

Как в американских боевиках мне был разрешен только один звонок — оперуполномоченный Орлов отобрал у меня мобильный еще в милицейской «Тойоте». Странно, я думала, что они в основном на «Фордах» разъезжают.

У меня есть один звонок.

Кому позвонить?

Ответ, который напрашивался сам собой, — семь цифр Макса. И быть ему обязанной до конца дней? Пустить псу под хвост те слезы и стенания, одинокий Новый год и бытье стаканов об пол от боли?

Нет, уж лучше за решетку.

Друг из Бронкса? Я не могу — у них и так сейчас слишком много проблем. Да и после того, что случилось — у меня нет моральных сил ему звонить. Однако я пересилила себя и позвонила. Длинные гудки. Еще длиннее. Тогда, когда он нужен больше всех на свете — он просто не слышит, считая, что я звоню по мелочам.

Мама? Нет, маму я люблю, ей я звонить не буду.

И когда я решилась позвонить Максу, я ударила себя по рукам… Одумалась.

— Прости, что звоню в такое время — тут такая история… — Я собранно и сдержанно обрисовала ему ситуацию. — Ну сам посуди, как может наша машина быть в угоне???

— И что? Ты где? Скажи адрес, я сейчас приеду. — Дед будущего ребенка бежал на спасение.

Я бы выкурила сигарет пятнадцать, если бы не была беременна.

Мне не было страшно, вот именно страха я не ощущала. Противно было, непонятно — тоже. Но вот страшно — вряд ли. Я понимала, что от меня уже ничего в этой ситуации не зависит. И органы просто хотят денег. Конечно, в голове крутились и вертелись вопросы, иногда танцуя танго — почему именно я? Почему именно мою машину?

Зашел Эмиль.

Он за пятьдесят минут и триста долларов добрался из Абрамцево в Москву.

Орлов странно посмотрел в сторону вошедшего:

— Это к тебе, что ли?

— Да, ко мне, — ответила я, пожав плечами.

А что им, интересно, в Эмиле не понравилось?

Спустя полчаса мы уже сидели в машине и пили виски с яблочным соком. Эмиль — виски, а я — яблочный сок соответственно. Нас попросили подождать час и обещали вернуть документы.

Как оказалось, была ошибка в номере машины, и рейс я свой пропустила по ошибке незнакомого человека.

— Кстати, денег им все-таки пришлось дать, чтобы отпустили сейчас, а не под утро… А то они могут придраться, и ничего ты тут не докажешь.

— И сколько ты им дал?

— Да мелочи, три тысячи рублей!

Спустя минут пятнадцать на мой телефон упали три тысячи рублей и sms от Макса: «Я думал, ты позвонишь!»

— Вот сука! — Я улыбалась во весь рот, потому что мне льстило это больше, чем все комплименты, которые мне отвешивали по жизни!

— Что такое? — спросил Эмиль.

— Я себе чуть только что жизнь не искалечила. Я остаюсь в России!

— Вот тебя кидает. Но я рад, так что случилось?

— Макс сегодня был на тусовке Брушевских?

— Ненадолго заезжал.

— И мама с ним разговаривала? И что водитель за вами не приехал, ты знаешь от мамы?

— Ну да… К чему ты ведешь?

Я показала Эмилю сообщение от Макса.

Он выпил виски из горла за наше счастье.

Я чувствовала кожей, как в нескольких километрах от моего рая взлетает мой уже чужой самолет.

Новый год наступал. Я включила первую попавшуюся волну на радио.

Диджеи отсчитывали «Пять, четыре, три, два»…

— С Новым годом! — провопили мы с Эмилем, топая ногами.

— Можно я тебя поцелую? У нас было принято в Лондоне целовать на Новый год!

Эмиль немного смутился, пожал плечами и потянулся ко мне.

Мы поцеловались пару минут, после чего я со спокойной совестью выдохнула никотин (полученный от поцелуя с Эмилем), включила на полную громкость музыку и кричала во всю глотку, подпевая Гимну России, уже не знаю, кто его теперь исполняет.

— Не обижайся, мне это нужно было для разрядки! — начала я оправдываться.

— Ты если что — обращайся!

— Но-но-но! Я же беременная женщина.

Я забралась на сиденье с ногами.

В заснеженное окно постучала мужская рука с моим паспортом. Я узнала Макса по тонким пальцам и ухоженным ногтям.

Опустила стекло, посмотрела на него.

— Можно я не буду тебе ничего сейчас объяснять? — Я использовала знакомую нам обоим формулировку.

— Нужно.

В меня возвращались силы.

Я чувствовала себя выставочной болонкой голубых кровей, готовой перегрызть глотку стафордширскому терьеру! Я чувствовала, что море по колено и небо раскрашено акварелью из моей сумочки. Это такое удивительное чувство, которое Бог кладет под елку в особо хорошем расположении духа.

Кому позвонить, когда просто ночь или когда просто холодно, когда страшно и кажется, что вскрывают замок или когда просто прокололось колесо? Ему.

Вам говорят, что все хорошо — и так с самого детства. А потом двери спальни и створки правды закрывают. И уже ребенком ты направляешься в лифтовую шахту заблуждений, думая, что мама у папы одна, и папа у мамы один… Ты взрослеешь, пытаешься докопаться до истины, а когда ее, наконец, обнаруживаешь — кидаешь все силы на погребение выкопанных правд. Чтобы никто и никогда.