Небо и земля
Шрифт:
Тентенников встал из-за стола, широкими и быстрыми шагами заходил по комнате.
— Шампанского надо выпить, — сказал он, подходя к Елене Ивановне. — И мне почему-то хочется вам об одной своей давней мечте рассказать…
Откупорили бутылку шампанского, выпили по бокалу, и Елена Ивановна спросила Тентенникова, какая давняя мечта его мучит.
— Очень простая. Смолоду, вы помните, я никак не мог большим летчиком стать, условия были такие в царской России. А ведь о моем «почерке» при посадке даже в научных статьях говорили… Потом — мировая война; затем белых бил, интервентов… А какие самолеты у нас были в гражданскую войну? Летающие гробы… Потом — снова мирные годы. И вот теперь, когда у нас замечательные машины, приходится только их готовить к полету. А пилотируют их другие. Раньше меня в небо провожали,
Он провел рукой по лысой голове и тихо сказал:
— О том мечтаю, что, когда наша родина воевать снова будет, — увидят еще в небе и Тентенникова, мое имя услышат… Как коршун налечу на врага и пощады не дам…
— Что ж, может быть, твоя мечта и свершится, — сказала растроганная Елена Ивановна, женским чутьем чувствовавшая, как мучительно приближение старости для размашистого и крепкого Тентенникова, так расточительно разбрасывавшего смолоду свою неуемную силу. И теперь еще не хотел он смириться, работал и пил, как в молодые годы, и никогда не ездил отдыхать. «А что касается всяких лекарств, разных скляночек и порошков, то я никогда не лечился», — говаривал он.
— Спасибо, Леночка. И хотя я не специалист по международной политике — все же чувствую: воевать будем. Тучи собираются на Западе, готовятся враги нашу мирную жизнь нарушить. Когда я недавно был в командировке в Прибалтике, там, в одном городке, в ресторане за соседним со мной столиком сидел немецкий офицер. Мы с ним одновременно из ресторана вышли. Был он, должно быть, членом какой-то комиссии по репатриации немецкого населения из Прибалтики. И вот вышли мы из ресторана, идем по улице — он по одному тротуару, я по другому, — видим, шагает навстречу батальон с оркестром, знамя на ветру колышется, барабаны бьют, песня веселая, — страсть их люблю. И вот замечаю вдруг, что фашист засуетился и в первый попавшийся подъезд забежал. Заинтересовало меня: какая тому причина? Остановился под липами напротив, за ним слежу. Вижу вдруг: и его богомерзкая рожа из-под подъезда выглядывает. Увлекся он, меня не замечает. А я не схожу с места. И вот как только орлы наши прошли, — что бы вы думали? Он в спину им кулаком грозится. Не выдержал я, к нему подошел, — плевать, думаю, мне на нормы международного права. «Ты что, говорю, сволочь, делаешь?» А он длинный такой, грудь в крестах, а трус.
Все захохотали.
— Дальше рассказывайте, дальше, — сказал Свияженинов. — Люблю вас послушать, когда вы в ударе.
— Ушел он тогда… А дальше просто было: на другой день прихожу в ресторан и вижу его за столиком. Ну, думаю, теперь, наверно, жалобу подал, и пойдет писать губерния — обвинит меня в нарушении пакта о ненападении. Да не тут-то было: как только меня увидел, сразу поднялся из-за стола и — поминай, как звали.
Долго еще рассказывал Тентенников и под конец сказал:
— Хоть бейте меня, хоть режьте, а я утверждаю, что с гитлеровцами воевать будем. Вероломные они, международные договоры клочками бумажек считают и пакт могут нарушить… Только не скоро… Хоть, по правде говоря, трудно заранее предсказать…
— Там видно будет, — сказал Свияженинов. — Но я как авиационный конструктор опасность вражеской агрессии учитываю. Я всегда сравниваю немецкие модели с нашими. Наши должны быть лучше, чем немецкие. И — в главном: в скорости, маневре. Скорость — интеграл нашего времени. Кто в небе быстроходней, тот и господствует в нем. Десять тихоходов не стоят одного небесного скоростника. И вот теперь я занят только одним: скоростью. Несколько опытных ястребков уходят на днях в Запсковье, на тот самый аэродром, где командиром Ванюша… Испытания предстоят ответственные, работа трудная. Ваня мне телеграфировал, что сам будет испытывать, но нужны хорошие техники — такие, которые могли бы по-настоящему за все ответить. Вот и решили мы с Ваней…
Быков забеспокоился и, подсаживаясь поближе к Елене Ивановне, сказал с опаской:
— Вот и решили мы, Леночка, стариной тряхнуть, снова в дорогу, и там — за дело. А ты тем временем поживешь у отца на Подьяческой… Тем более, что…
Лена удивленно поглядела на мужа, — в его застенчивости было что-то неожиданное, трогательное…
— …что тебе Женя хочет
что-то рассказать — и непременно в Ленинграде.Елена Ивановна не стала переспрашивать и накрыла плечи пуховым платком, словно ей стало холодно.
— Поступайте как нужно, — ответила она. — Конечно, и я с вами поеду… Что мне одной, без вас, делать? На службе мне отпуск все равно уже дали…
— Стало быть, так и записывайте, — торжественно провозгласил Тентенников: — восемнадцатого апреля тысяча девятьсот сорок первого года с «Красной стрелой» отбываем из Москвы. Кстати, и билеты уже в кармане.
В ту же ночь Елена Ивановна начала дорожные сборы.
Свияженинов усадил Тентенникова в автомобиль, а сам пошел домой пешком. Он любил ночную Москву, её Садовое кольцо, ставшее теперь таким просторным, любил новые дома с их высокими окнами. Особенно любил те часы, когда на улице мало прохожих и легко думать, вышагивая от площади по широким тротуарам, — он даже сказал однажды, что мысль становится шире там, где ничто не ограничивает взгляда…
В последние месяцы он жил ощущением предстоящих перемен. Сообщения о воздушной войне на Западе заставляли думать о возможных испытаниях и для советской авиации… В войне моторов, бушевавшей на Западе, испытывалась техника. Скорость и вооружение самолета, дальность беспосадочного полета, потолок машин, высоты, на которых происходят боевые схватки, аэронавигация, приспособление человеческого организма к высоким требованиям, предъявляемым новой техникой, взаимодействие авиации с другими родами войск, противовоздушная оборона — все эти вопросы, с особенной силой занимавшие конструкторскую мысль в последнее десятилетие, теперь заново решались над полями европейской войны.
Каждая машина, создаваемая Свияжениновым, была для него не только производственной новинкой, которую приятно и радостно решать, как трудную техническую задачу, — она становилась для него выполнением патриотического долга. Он всегда чувствовал свою ответственность перед летчиками. Ему посчастливилось однажды присутствовать при осмотре Сталиным модели самолета, сконструированной знаменитым советским ученым, и навсегда запомнил Свияженинов, с какой заботой говорил Сталин о необходимости обеспечить экипажу возможность покинуть машину в случае аварии в воздухе. С тех пор, разрабатывая любую новую машину, Свияженинов особенно много думал о человеке, который поведет её в бой.
Может быть, поэтому он больше дружил с летчиками, чем с конструкторами, и своим техникам Быкову и Тентенникову особенно доверял, — ведь у каждого из них был большой летный опыт.
В боковом кармане пиджака Свияженинов всегда носил маленькую записную книжку. Она была испещрена цифровыми данными о мировых авиационных рекордах, летными показателями новейших иностранных машин.
В середине тридцатых годов самолеты зарубежной военной авиации резко увеличили скорость полета, маневренность, мощность огня. И Свияженинов ясно понимал, что Родина требует от него, как и от других конструкторов, создания самолета, способного летать дальше всех, лучше всех, выше всех иностранных машин.
Прогулка по Москве освежила его; как-то хорошо думалось в ту ночь; он вернулся домой уже утром.
Спать не хотелось. На столе лежали свежие номера газет, письма, утренняя почта, — писали ему со всех концов. Свияженинов развернул номер «Правды». С широких её полос, казалось, доносилось в пятый этаж большого московского дома суровое дыхание рабочего дня Родины. Макеевские доменщики добились новых успехов в социалистическом соревновании. Самолет Черевичного продолжал свои замечательные полеты в высоких широтах Арктики и готовился к новой посадке на лед Северного Ледовитого океана. Фонтан чистой нефти ударил в новом нефтеносном районе под Грозным. Газета сообщала о большом успехе четвертого спектакля декады таджикского искусства — балета «Ду гуль». Много сообщений было напечатано об отчетно-выборных собраниях парторганизаций. Найдены новые документы о революционной деятельности Фрунзе, строятся колхозные электростанции на Украине, открываются звуковые киноустановки в Бессарабии… И рядом с сообщениями о трудовом подвиге великой страны — военные сводки с Запада… В ночь на семнадцатое апреля гитлеровцы подвергли разрушительной бомбардировке Лондон… Германские рейдеры топят корабли в северной части Атлантики, в водах Индийского океана.