Небо моей молодости

– Просим прощения, что приняли вас за немца. Вы нас, камарада, извините. И еще вот... Это мы вам вина принесли для поправки здоровья и фруктов. Что есть, вы не обижайтесь.

Все трое садятся возле кровати, и я с удовольствием слушаю рассказ бородача о том, как они нашли и выручили меня из беды, - рассказ долгий, подробный, с многочисленными отступлениями. А потом рассказываю я - о Советском Союзе, о нашей жизни.

Прошло несколько дней, и я вышел на аэродром. На том месте, где обычно находилась моя машина, стоял новый самолет. На его хвостовой части ярко вырисовывалась цифра "3".

– Послушай, Хуан, ведь на нашем самолете стояла пятерка! Почему же теперь тройка?

– Старый номер несчастливый, - ответил Хуан.
– Притом фашисты хорошо знают, что командир эскадрильи летал на самолете с номером пять. Вот я и решил изменить номер.

– И зря сделал! Нарисуй снова пятерку, да поярче, чтобы ее за километр было видно. Они думают, что им удалось сбить командира республиканской эскадрильи. А мы им покажем, что это не совсем так.

Хуан постоял, подумал и рассмеялся:

– Правильно, камарада Борес!

Через час на руле поворота вновь красовалась большая цифра "5" с прежней белой окантовкой. В тот же день я снова поднялся в воздух вместе со своими испанскими товарищами. Я не знал, что это был один из последних моих боевых вылетов.

А в полночь над Сантандером появился самолет. Что за гость? Если вражеский бомбардировщик, то почему один? Разведчик? Но что можно увидеть в кромешной тьме?

Мы высыпаем из палаток. На самолете горят бортовые огни. Каким-то чудом ориентируясь в пространстве, он идет в направлении нашего аэродрома.

– Транспортный самолет, - заметил кто-то.

Да, судя по гудению моторов, по бортовым огням, самолет транспортный. Медленно снижаясь, он делает круг над городом и идет на второй заход.

– Да что же мы стоим! Ведь он к нам прилетел!

Быстро разжигаем костры, расстилаем возле них посадочное "Т", большего сделать не можем. Транспортник, приглушая мотор, идет на посадку.

Через несколько минут грузная машина приземлилась. Бежим на звук невыключенных моторов. Самой машины не видно. И вот слова, обращенные ко мне:

– Командование приказало сообщить вам устное распоряжение, - четко, по-военному докладывает летчик.
– Вам надлежит передать эскадрилью своему заместителю Клавдию и сегодня же ночью на нашем самолете прибыть в Валенсию.

– Сегодня ночью? Но когда мы должны вылетать?

Летчик смотрит на часы:

– Через час. Не позже.

Я смотрю на своих друзей испанцев.

– Камарада Борес!
– трогает меня за рукав Клавдий.

Я знаю, о чем он думает, и сразу говорю ему:

– Ты уже не тот, что был месяц назад, ты уже не юнец. На днях эскадрилья работала под твоим руководством, хорошо воевала! Так отбрось все сомнения!

Услышав имя Клавдия, командир транспортного самолета обращается к нему:

– Камарада Клавдий! Разрешите поздравить вас: командование присвоило вам звание капитана.

Клавдий в смятении. Капитан - большое и почетное звание в республиканской авиации, немногие из летчиков носят его.

– Я постараюсь оправдать новое звание!
– взволнованно отвечает он на поздравление.

Час проносится как несколько минут. Трудно расставаться с товарищами. Особенно трудно, если прощаешься второпях: кажется, что забыл кому-то сказать очень важные слова.

Но командир экипажа торопит:

– Мы должны затемно вернуться в Валенсию. Ведь лететь придется над вражеской территорией...

Садимся в самолет. Дверца плотно захлопывается.

Машина вздрагивает всем своим фюзеляжем и устремляется в ночную тьму. Я смотрю в окно - на земле ничего нельзя различить. Но я знаю, что все мои друзья молча стоят и прислушиваются к удаляющемуся гулу моторов. Все! Прощай, Сантандер!

Хуан сидит рядом, примолк. Наверное, тоже грустит.

– Ну как, Хуан, - хочу ободрить его, - опять улетаем в новые края?

– Да, камарада Борес. К новым боям!

– Камарада Смирнов...
– повторил мою фамилию Птухин и неожиданно распрямился, взяв руки по швам.

Я почувствовал необычную торжественность момента и невольно тоже вытянулся, еще не подозревая, что командир скажет дальше.

– .. .Поздравляю вас с большой наградой. Мы получили сообщение из Советского Союза. Родина отметила заслуги наших летчиков перед республиканской Испанией. Вы награждены орденом Красного Знамени.

– Спасибо за радостную весть!
– волнуясь, отвечаю я на поздравление Евгения Саввича.

– Ну, а теперь давайте подумаем о будущем. На севере почти безнадежное положение... Именно поэтому мы вас и вызвали.

Я начинаю догадываться, в чем дело.

– А летчики?

– Они прикроют отход партизан в горы. После этого снова совершат перелет через территорию врага.
– Птухин задумывается на минуту, потом резко встряхивает головой, словно силясь отогнать дурные мысли.
– Отдохните дня два и принимайте прежнюю эскадрилью.

И вот я лечу к своим. Минуя гряду гор, выхожу в долину реки Эбро. Вот уже и характерный изгиб русла, белая лента дороги, идущей от Сарагосы. Но аэродрома не видно. Вообще ориентироваться трудно, повсюду монотонная серая местность, ровно и однообразно выжженная солнцем. Казалось бы, на таком голом ландшафте самолеты должны быть видны как на блюде, однако ничто вокруг не указывает на признаки аэродрома. Я уже начинаю жалеть, что не расспросил подробнее у Маноло о всех приметах места базирования эскадрильи, как вдруг у самой дороги появляется белая полоска дыма. Это сигнал. Снижаюсь, замечаю навес, сделанный из камыша, группу летчиков, стоящих в его тени. Подруливаю на подходящее для стоянки место и не торопясь вылезаю из кабины.

Никто не встречает меня, никто не бежит к самолету. Не ждут. Что ж, в неожиданных встречах есть особая прелесть!

Освобождаюсь от парашюта. Почему-то дрожат руки. Иду к камышовому навесу, примеченному еще с воздуха, стараюсь шагать медленно, но волнение подхлестывает меня. Уже не иду, а бегу... Стоящие у навеса летчики замечают меня и вдруг все разом бросаются навстречу. Еще издалека Панас кричит:

– Борис! Дружище! Да ты никак и в самом деле живой?

Подбегает, целует.

– А мы по тебе хотели поминки справлять.