Небо начинается с земли. Страницы жизни

В последние годы Арцеулов все-таки пошел по пути своего прославленного деда. Он стал художником. Много книг об авиации вышло с рисунками К. К. Арцеулова.

Году в пятидесятом мне довелось по делам зайти к Константину Константиновичу, к которому я с давних пор отношусь с большим уважением и любовью.

– Возьми меня в Арктику! – такими словами встретил он меня. – Хочется полетать над льдами. Возьми с собой в экспедицию. Теперь я прошу тебя. Помнишь, как ты просил меня: «Возьмите меня в школу».

Мы оба от души рассмеялись.

– Хорошо, что ты тогда не остыл, а продолжал упорно добиваться своего! – сказал Арцеулов.

– Хорошо, что я встретил человека, который не только не «остудил» меня, а еще сам оказался прекрасным примером для будущего летчика, – ответил я.

За рулем и у мотора

Кончилась гражданская война. Меня направили в Главвоздухофлот. Но в Москве мне сказали:

– Можете ехать домой: ваш год демобилизуется. [6

«Вот тебе и фунт!» – подумал я и заявил:

– Я и так недавно из дому. Хочу служить еще.

Вижу, люди при этом смеются, глядя на мое расстроенное лицо.

– Ладно, – отвечают, – раз хочешь – служи. Что ты умеешь делать?

Такой же вопрос мне задали три года назад, когда я пришел в Красную Армию добровольцем. Тогда мне пришлось отвечать, что я умею делать «что прикажете», а не умел я ничего. Теперь я гордо ответил:

– Я водитель автомашин!

Опять посмеялись – и послали меня сдавать экзамен на шофера. Экзамен я сдал и начал самостоятельно ездить по Москве.

Какое огромное расстояние теперь отделяло меня от первых детских впечатлений и смутной жажды более интересной жизни! Но от своей затаенной мечты – летать – я был почти так же далек, как и тогда.

Вскоре меня все же демобилизовали. Чтобы быть поближе к своей мечте, я поступил на работу в учреждение, которое называлось «Промвоздух». Близости к авиации я от этого никакой не испытывал. Единственно, что было «воздушным» в моей тогдашней жизни, – это ночевки под открытым небом. Квартиры у меня, конечно, не было. Вещей – тоже. И пока товарищи не узнали о моем положении, я спал на скамейках Петровского парка, благо лето стояло хорошее. Но никакие лишения не могли охладить мой интерес к работе: ведь я ездил по улицам Москвы! Это искупало все.

Интересная была тогда Москва! Когда теперь вспоминаешь, кажется, прошло сто лет… Мостовые из булыжника. Извозчиков больше, чем автомобилей. Улицы узкие. И ковыляли по ним, подскакивая на ухабах, всякие виды транспорта «как бог на душу положит». При ужасных мостовых (которые мне тоже казались вполне хорошими) и таком беспорядочном движении шоферу надо было быть начеку: уличные «пробки» и всяческие столкновения были довольно частым явлением. Если же у автомобиля посередине улицы глох мотор или случалась какая-нибудь другая неприятность, шофер подвергался издевкам со стороны почтенных, бородатых извозчиков. Эти представители умирающего средства передвижения были очень рады, когда приключалась беда с передовым транспортом. [6

Если приходилось подливать воду в закипевший радиатор грузовика, они «сочувственно» подсказывали:

– Овса, овса теперь маленько подсыпь, она и пойдет!.. Без овса далеко не уедешь. Уж мы-то знаем…

И тут они поднимали хохот на всю улицу.

Теперь, когда я еду по блестящим магистралям столицы, мне кажется, что это совсем другой город, а тот, по которому я ездил, существует только в моих воспоминаниях.

Но Москва с ее узкими улицами и низкими домами и тогда была нам дорога. Я колесил по ее закоулкам два года. Конечно, за такой срок я прекрасно изучил автомобильный мотор. Но вот у меня отобрали полюбившийся мне автомобиль. Меня сократили. Я остался без работы.

В Москве, где после разрухи, вызванной гражданской войной, еще не наладилась работа фабрик и заводов, была безработица. На бирже труда тысячи людей ждали, когда их пошлют на любую работу.

Мне очень хотелось поступить в мастерскую по ремонту самолетных моторов, и я пошел к Грошеву, который был там бригадиром. Федор Иванович ласково принял меня и охотно написал в отдел кадров просьбу, чтобы меня послали в его распоряжение. Но не тут-то было. Начальник отдела кадров посулил:

– За ответом приходите завтра!

Такой же ответ я услышал и на следующий день, и через неделю, и через месяц. Он меня «кормил завтраками» почти полгода.

Жить было тяжело. Я не гнушался никаким заработком – чинил ведра, паял кастрюли, вскапывал огороды в Петровском парке. Вместе с земляками-студентами рабочего факультета ходил на товарную станцию разгружать вагоны с овощами, фруктами, зерном.

Однажды я не вытерпел и сказал начальнику отдела кадров:

– Я хожу к вам уже полгода, и каждый раз вы мне говорите: «Приходите завтра». Когда же наступит это «завтра»?

– Неужели прошло полгода, как вы впервые пришли ко мне? – воскликнул начальник. – Прямо удивительно, как бежит время… Мне нравится ваша настойчивость. Пройдемте в мой кабинет, я напишу, чтобы вас приняли на работу! [6

Так я снова приблизился к авиации, к летающим людям. Через полгода, под руководством прекрасного человека и мастера – Грошева, я настолько хорошо изучил авиамоторы, что меня назначили бригадиром.

Медленно, терпеливо я приближался к своей мечте. [6

Голубая Одиссея. Здравствуй, небо

Я работал по ремонту авиационных моторов. Мне часто приходилось бывать на аэродроме и исправлять мотор, не снимая его с самолета. И вот однажды лётчик Томашевский должен был попробовать в воздухе самолет с исправленным мотором.

– Апполипарий Иванович, – обратился я к нему, – разрешите слетать с вами вместо бортмеханика.

Летчик внимательно посмотрел на меня и улыбнулся:

– А тебе очень хочется?

– Очень!

– Ну хорошо, полетим.

Томашевский не раз летал на моторах, которые я ремонтировал, и всегда был доволен моей работой. Поэтому, наверное, он и взял меня.

Вырулили на старт. Самолет был пассажирский. Апполинарий Иванович сидел с левой стороны, а я с правой, на месте бортмеханика. лётчик дал полный газ, резко отжал от себя штурвал, и машина быстро покатилась вперед.

И вот мы в воздухе! На высоте трехсот метров лётчик сделал круг над аэродромом, затем взял курс на Красную Пресню, а оттуда – на Серпухов.