Небо над дорогой

Настю с большим облегчением сдал Артёму. Возвращаю, мол, временно доверенное мне имущество — не то, чтобы совсем в целости и сохранности, но уж как сумел. Штурман наш посмотрел в её синие фонарики-глаза да присвистнул только:

— Вон оно, значится, как…

— Прости… пап. Я не знаю, почему так вышло.

— Ну что ты, — вздохнул он, — иди сюда.

Обнял, по голове погладил, наговорил чего-то утешительного. И так это у него ловко и естественно вышло, что я прямо позавидовал немного даже. Понятно, отчего белобрысая в него так вцепилась — он просто архетипический Хороший Отец. Добрый, всепонимающий и даже мудрый. Не в общем смысле — так-то он тот ещё балбес, — а в специфически-отцовском. Не притворяется, не играет, не изображает из себя — а правда такой. Умеет ребенку сказать именно то, что нужно, именно в нужный момент. Выгнав его из учителей, Коммуна сама себе в жопу солью выстрелила, ей-богу. Прирождённый же педагог. Гонять его оператором по Мультиверсуму — как гвозди забивать… Не знаю, даже чем. Котятами, например.

— Надо её в Центр Мира везти срочно, — сказал Артём, вернувшись из каюты, где уложил вымотанную нашими приключениями девочку спать. — Только в Школе знают, как обращаться с Корректорами. Они как-то причудливо включены в структуру Мультиверсума. «Живые нервы Мироздания», как говорят там. И, пока не научатся это принимать в себе, опасны для себя и окружающих.

— Последнее, что я хотел бы для своей дочери, — вздохнул он. — Но такое не выбирают.

— Нам в любом случае туда надо, — сказал Иван. — Там моя семья. Уже должны были добраться.

— И моя, — кивнул Артём, — им уже рожать вот-вот, если я не обсчитался с временным коэффициентом.

У меня там Эли, но я не стал заострять на этом внимание. Уж точно не при жене. Мне Криспи хватило — эта девица отожгла, как сумела.

На следующий день после нашего возвращения, жена отвела меня на пляж, подальше, чтобы никто нас не слышал и сказала:

— Ко мне пришла Криспи. И знаешь, с каким вопросом?

Мне сразу стало нехорошо. Я практически уверен, что Ленка догадывается, что мы с Крис переспали однажды. Женщины такие вещи чуют. На прямой вопрос отвечу честно, но, раз она эту тему не поднимает, то я уж точно не стану. И всё равно чувствую себя виноватым, чёрт побери.

— С каким? — спросил я по возможности ровным голосом.

— Попросила моего согласия на то, чтобы стать твоей второй женой. Или официальной любовницей. Или как там это у них?

— Эльскерин. Расширенное семейное партнёрство или что-то в этом роде.

— Отчего-то не сомневалась, что ты знаешь, — поддела меня жена.

— Лен, ну что ты… Это не моя идея, уж поверь.

Ну, Крис, ну ты выдала! Вот же бестолочь упёртая!

— Верю. Ты бы не стал посылать с этим девушку. Не твой стиль. Но всё же, что мне ей ответить?

— Ты меня спрашиваешь?

— А кого мне спрашивать? Знаешь, дорогой, в последнее время столько всего случилось, что я уже сама не уверена, на каком свете живу. Может быть, тебе это совершенно необходимо, и ты просто боишься меня обидеть? Может быть, ты её любишь и страдаешь, разрываясь между чувствами и долгом перед детьми? Может быть, ты любишь нас обеих и не можешь выбрать? Ответь, пожалуйста, честно. Для себя, в первую очередь, честно, не для меня.

— Я думаю, — ответил я после паузы, тщательно подбирая слова, — что это плохая идея. Даже если ты готова это принять — всё равно плохая. В нашем культурном коде нет многоженства, как у южных народов, или его облегченной формы — эльскерин, как у альтери. Мы просто не умеем так жить, у нас нет социальной и ролевой модели поведения в таких союзах. Это было бы дико неловко, наполнено подавленными конфликтами и обидами, и, в конце концов, уничтожило бы нашу семью. А наша семья — это самое дорогое и ценное в моей жизни. Честно скажу — мне симпатична Криспи, но я не люблю её как женщину. Не люблю, как тебя. Я к ней отношусь… как к выросшей приёмной дочери, наверное. Я буду всегда готов ей помочь, поддержать, спасти. Буду переживать за её ошибки и неудачи. Но ты — часть меня, а она — отдельный человек. Не чужой, но отдельный. Понимаешь?

— Она любит тебя, — нейтральным тоном, глядя чуть в сторону, сказала жена.

— Я знаю. Это, мне кажется, следствие глубокой ментальной травмы, которую она пережила. Это не нормальное чувство женщины к мужчине. Кроме того, не забывай, что эмоционально она куда моложе, чем выглядит. Это подростковая бешеная влюблённость, чувство острое, но редко переходящее в хроническое. Я надеюсь, у неё пройдёт. Надеюсь, она не возненавидит меня в результате — так часто бывает с влюблённостями…

— Я поняла тебя, — сказал жена, помолчав. — Я поговорю с ней, не бойся.

Большое облегчение. Огромное просто. С моих плеч упал камень размером с Цитадель Ушедших.

В Цитадели, кстати, поселились Церковники, эмигрировавшие сюда из Чёрного Города. Маяк там сдох, делать стало нечего. Они были бы не прочь заселиться в башню, или хотя бы рядом, но я был решительно против. А поскольку меня поддержал Анатолий Евгеньевич с его гарнизоном, то им пришлось уступить — и отступить. Не, так-то я верю, что они за всё хорошее, но почему это «хорошее» должно непременно быть моим? Жирный плюс — к цитадели за ними откочевал и цыганский бивак с его базаром, шумом и срачем. Теперь там образовался Нью-Чёрный Город, благо цвет подходит. Пока мы регулярно зажигаем маяк и заряжаем акки, церковники на нас не сильно давят.

Впрочем, на нас теперь попробуй надави — когда привалила расширенная боевая группа Комспаса (две леталки и четыре бронемашины), они только поглядели на «Шилки»¹⁴ у башни и сразу решили, что в дипломатии есть свои плюсы. Особенно, если она подкреплена счетверёнными автоматическими 23-мм пушками. 3400 снарядов в минуту с одной платформы, я погуглил.

Договаривались они не со мной, разумеется. Чья «Шилка» — тот и дипломат. Мы заряжали акки непрерывно, один зарядится — вставляем следующий. Для цыган, для Конторы, для Коммуны — как и в какой пропорции их распределять, решаем не мы. Мы вообще уже ничего тут не решаем, и статус наш абсолютно непонятный. Формально я вроде как владелец маяка — но только до тех пор, пока это по какой-то причине удобно Конторе. Три раза в сутки врубать маяк и менять акки в зарядном крэдле — обезьяна справится.

Конторе я по Альтериону отчитался — написал подробный доклад с наблюдениями, выводами и предположениями. Обсудили его с Анатолием Евгеньевичем под запись, изложил хронологию буквально поминутно — насколько вспомнил. Конторские захотели посмотреть на Настю, и я её привёл — под обещание не ограничивать её свободу. Ссориться с теми, кто полностью контролирует твоё место жительства, без достойного повода не стоит.

Настя не возражала — у неё от коммунарского воспитания задержались остатки лояльности к системным структурам. Беседовали с ней без меня, но она потом сказала, что разговаривали очень корректно и вежливо. В основном интересовались, как она видит мир, как ощущает людей и так далее. Какие они из этого сделали выводы — бог весть. Лично я — никаких.

Меня больше волновал сейчас вопрос «Как жить дальше?», и это в наименьшей степени касалось Судьбы Мультиверсума и прочих слов с большой буквы. У меня дочь в школьный возраст входит, сын растёт. И вот прямо сейчас пора делать выбор: или мы вольные бродяги типа цыган, но на дирижабле, или мы системные обыватели. В первом случае надо грузиться в гондолу, занимать каюту и проваливать, пока нас под прицелом «Шилок» с него не попросили. А что? Вполне возможный вариант. Контора просто пока не придумала, как его использовать, но, если появятся варианты — моментально отожмут. Таким устройством, как «совесть», госорганизации не оборудованы. Но дети при этой летучей цыганщине будут лишены нормальной социализации. Вон, хоть, на Василису Ивановну поглядеть — презабавная девочка, но представить её в школе и прочих социальных институтах у меня воображения не хватает. Дикая инженер-девица растет, укротительница дирижаблей. Сейчас это выглядит даже мило, но вот станет она взрослой — и что? Не знаю. И Иван не знает.

Моя Машка и так уже многовато повидала в свои семь. Но сейчас это сгладится, забудется. Выветрится за ненадобностью язык альтери, превратятся в смутный сон башня и море… Вон она гонзает по полосе прибоя, любо-дорого посмотреть! Если у Конторы нет к нам претензий, то мы можем просто вернуться в свою квартиру, записать дочь в первый класс. Жена работу найдет, сына пристроим в садик… У нас хороший садик, Машке нравился. Меня Родина, авось, на прежнюю позицию примет. Ну, или в Контору пойду аналитиком. Платят там, небось, хорошо. Соцпакет опять же. А сын уже вырастет полноценным членом общества, органично включенным в социум и имеющим только обычные человеческие проблемы — где взять денег и кого завалить в койку. Чем плохо?