Небо не решит за нас

— Почему вы оставили его в живых? Или вы нетвердо помните приказы? — голос сеньоры-инквизитора посуровел.

— Мы помним приказы, госпожа. Мы перебили всю шайку, — поспешил оправдаться брат Хуан. — Но этот человек, Энрике — из местных. Он сказал, что знает того выжившего по прозвищу Рогатый, что вы, госпожа, нашли и арестовали.

— О! Прекрасно, — потерла руки Доминика. — Немедленно отведите арестованного в подвал да поднимите на дыбу.

Стоящий на коленях пленник поднял голову:

— О, милостивая сеньора, я и так вам все расс…

Один из монахов, стоявших по обе стороны от него, с силой ударил Энрике кулаком в лицо. Пленник прикусил язык и втянул голову в плечи.

— Ну-ну, полегче, — осадила Доминика подчиненного и обратилась к Энрике. — Не бойся, добрый человек. Если грехи твои не велики, то ты не будешь страдать… долго. Но мы хотим быть уверены, что ты говоришь правду. А человек никогда не бывает так правдив и словоохотлив, как на дыбе.

Предоставив пленника заботам подчиненных, весьма умелых в делах заплечных, Доминика отправилась в контору. Тощая пачка протоколов, кажется, уже была заучена наизусть, но инквизитор вновь и вновь перебирала листы пергамента в тщетной надежде, что вот-вот наткнется на какую-нибудь зацепку.

Расследование продвигалось туго. К тому времени, как посланный Святой Инквизицией отряд достиг Северной Наварры, здесь все было кончено. Как и сказал брат Хуан: одни мертвецы да беспомощные идиоты. Едва преодолев солончаковые болота, обогнув Врата Ада и миновав жуткие леса, через которые сотню лет назад прошли демонические воинства на пути к Армагеддону, инквизиторы занялись поиском выживших. Но нашли лишь безымянного Рогатого. Строго говоря, он не был единственным выжившим, но в отличие от других, не барахтался на земле, пуская слюни, а бродил по обезлюдевшим весям, умел о себе позаботиться. Самое главное — он один владел членораздельной речью, хотя инквизиторам пока ничего не удалось добиться от него, кроме еретических сентенций.

Он не назвал ни своего имени, ни занятия, но сказал — точнее, так можно было понять его бормотание, — что катастрофа была не демоническим прорывом, но напротив, Нисхождением. Это были в высшей степени сомнительные показания, ведь разверстый Кратер, в котором располагались адские врата, бурно рокотал и извергал дым, как никогда за последнюю сотню лет.

Остальные документы были всего лишь отчетами поисковых групп — неутешительными отчетами.

Через некоторое время брат Хуан поднес ей новый протокол — показания Энрике. Доминика быстро, но внимательно пробежала его глазами. По словам бандита, арестованный по прозвищу Рогатый (имени его бандит не знал) был послушником при монастыре в предместьях Памплоны — заброшенной еще во время Армагеддона бывшей столицы Наварры. Он-де, Энрике, находясь в бегах, скрывался у друзей в Тьерра-Эстелья, мало затронутом катастрофой районе. Прознав о беде, постигшей Северную Наварру, отправился на разведку. Он повстречался с Рогатым (тогда еще вполне безрогим и находящимся более или менее в своем уме), который утверждал, что видел некое небесное явление, каковое принял за Нисхождение ангела. Рогатый-де отправился к предполагаемому месту падения ангела, и Энрике не стал ему препятствовать, так как торопился оповестить коллег-бандитов о возможной богатой добыче. Впоследствии, попав в руки слуг Святой Инквизиции, Энрике, будучи верным католиком, поспешил сообщить инквизиторам о послушнике-еретике — единственном человеке, пережившем катастрофу.

Доминика положила листок на верх пачки. Собственно, она собиралась казнить бандита, как только получит протокол. Но его показания удивительно гармонировали с обрывочными показаниями Рогатого. По крайней мере, каждый из арестованных независимо назвал редкое слово, «нисхождение». Лишать жизни одного из свидетелей при том, что других и взять-то неоткуда, было бы в высшей степени неразумно. Придется забрать его с собой, решила инквизитор. Но сначала следовало еще раз допросить Рогатого.

Она спустилась в подвал. Сдавленные всхлипывания и стоны донеслись до нее. То приходил в себя Энрике. Другой арестованный никогда не кричал и не жаловался, будто не чувствовал боли и не знал своего положения. Вот и сейчас она нашла его нараспев читающим молитвы и блаженно улыбающимся. Братья инквизиторы допрашивали его в три смены уже несколько дней, но, кажется, Рогатому вообще не было разницы, висеть ли на дыбе с выбитыми из своих мест суставами, либо валяться на загаженной соломенной подстилке.

* * *

Будто морская волна выбросила Доминику из муторного полубеспамятства на неприветливый берег реальности. Голова раскалывалась, во рту и груди горьким пеплом Преисподней клубилась пустынная сухость. Левую руку покалывали иголки, а ладонь она и вовсе не чувствовала. Доминика распахнула глаза (будто песка насыпали!) и с гадливостью выдернула руку из зарослей черной плесени. Клочок мерзкой растительности остался на ее ладони, и, поднявшись на ноги, она поспешно вытерла ладонь о стену. Показалось ли ей, или камень подался под ее рукой, будто размягченный воск? На секунду Доминике почудилось, что не камень то, а лишь морок; что висит она в черной бездне. Ноги ее подкосились, каменный пол спружинил, приняв ее тело. И сразу все прошло. Убедившись, что под нею есть твердая опора, сеньора-инквизитор рискнула разжмурить веки. Перед ее лицом хищно поблескивала черными бусинками-побегами плесень. И вновь накрыло ее ужасное чувство: будто то не побеги ядовитой поросли, а прорехи в ткани реальности, будто она видит сквозь них то, что снаружи. Пустую, но полную бездну; безвидную, но осязаемую тьму. Чужие хищные взгляды…

Отшатнувшись, Доминика ударилась затылком о стену, как благословение приняла минутное помрачение рассудка, вновь пришла в себя…

Добрый час ее мучили приступы потустороннего ужаса. Вновь и вновь разверзалась бездна, и твари, что не имели ничего общего с людскими представлениями о демонах, голодно смотрели на нее с изнанки реальности.

Наконец Доминике полегчало. Она рискнула пройтись по темнице, избегая ступать в пятна плесени. Тут сеньора-инквизитор заметила странное явление: хотя бездна больше не грозила поглотить ее, но камень продолжал упруго подаваться под ней. Голые ступни давно онемели, икры кололи мириады иголок. Доминика поковыряла пальцем стену и сделала в ней лунку. Продолжив работу, она отделила кусок камня — и тот упал на пол, будто обычный каменный осколок. Твердый, но под ее руками — мягкий!

Только вот палец тоже онемел.

Через некоторое время странное явление прошло, будто ничего и не было — камень вновь стал неприступной твердью. Но остались на нем отпечатки ног, лунки, вмятины.

Доминика тщательно отскребла черную плесень каменным осколком, сгребла в дальний угол темницы. Несомненно, плесень и была причиной всех странных явлений. Зловещий смысл самой тюрьмы стал проясняться. Официальная доктрина Церкви утверждала, что главное оружие диавола — взращивание греха, искушение, позволяющее Тьме получать души умерших. Но ведь после Армагеддона демоны стали являться в смертный мир во плоти из вмещающих адские врата Кратеров, разверзшихся по всей земле, — и охотиться на живых. Значит, в такие вот тюрьмы исчадия Тьмы помещают свою добычу, на поживу черной плесени. Которая не то, чем кажется.

Раньше сеньора-инквизитор запытала бы любого за подобные еретические гипотезы, но теперь ей самой не оставалось ничего иного, как предположить, что законы природы в мире демонов так отличаются от законов смертного мира, что диавол вынужден самым богомерзким образом переиначивать тела и души людей, чтобы они смогли существовать в Бездне.

* * *

Брат Алонсо лишь на час пережил последний допрос Рогатого.

Доминике показалось, что на этот раз юродивый еретик чуть более в своем уме, чем ранее; и что он стал более адекватно отвечать на «форсирующие действия» дознавателей. Во всяком случае, он делал явные попытки отстраниться от раскаленного железа, а выбитые суставы причиняли ему явный дискомфорт. Сквозь блаженную пелену в его глазах начали проступать искры беспокойства.

Это воодушевило инквизиторов. Они принялись за дело с удвоенным усердием. Доминике поминутно приходилось напоминать им об осторожности. В конце концов брат Алонсо ткнул горячим прутом в роговой вырост на лбу арестованного. Мгновенно будто грянул над головой гигантский колокол; оглушенные инквизиторы упали на пол подвала. Доминика пришла в себя одной из первых. Что она чувствовала — не запомнила. Или не хотела вспоминать. Все плыло перед глазами, как после удара по голове. Другие чувствовали себя еще хуже. Брат же Алонсо, обгадившись, пускал пузыри, бессмысленно уставившись в потолок. Пришедшие в себя инквизиторы долго пытались его растормошить, но дух бедного Алонсо будто бы уже покинул тело, оставив умирающую оболочку.

Удивила Доминику реакция Рогатого. Взгляд его прояснился, вид же арестованный имел самый удрученный, будто он был искренне опечален произошедшим с Алонсо. Приказав подчиненным снять его с дыбы и привести в порядок, сеньора-инквизитор попробовала — пока горячо! — расспросить Рогатого. Но тот бормотал нечто бессвязное, и Доминика различила лишь «не хочу убивать», «безжалостная благодать», «никто не выдержит».

Делать было нечего. На следующее утро отряд собрался в дорогу, унося с собой двух арестованных и завернутое в саван тело брата Алонсо. Пересекающиеся рассказы допрошенных да свидетельства необычной смертоубийственной силы Рогатого — уже неплохой материал, повод не считать миссию провальной. Дома в дело вступят дознаватели поопытнее.