Небо под потолком

— Эй, сиделец! — раздался голос Федюни. — Здесь тебе с барского стола пайку принесли. Не слышу благодарностей!

— Дурной ты, Федор, — сказала баба Саша, заглядывая в окошко. — У человека несчастье, грех смеяться над ним. Вот накажет тебя Бог!

— Правильно, Александра Григорьевна, так его! Сам попадет сюда, вот тогда и посмеется: — Никита поднялся с лежака.

— Нельзя ближнему зла желать. Против тебя же и обернется.

Она протянула узнику большую тарелку жареного мяса и ломоть хлеба. Потом появилась бутылка пива.

Никита, помня предложение Аллы, незаметно сунул в старушечьи пальцы записку с ответом. Маленькая бумажка тут же исчезла.

— Спасибо вам, — сказал он, — не даете с голоду умереть.

Баба Саша вдруг молодо подмигнула.

— А ты слышал, молодой человек, что приговоренных к смерти тоже хорошо кормят?

И закрыла заслонку.

Никита ошарашенно уставился на дверь с тарелкой и бутылкой в руках. К чему бы эти слова?

В коридоре разносился злорадный хохот Федюни.

Решив не ломать себе голову и не умирать раньше смерти, "секретный узник" очистил тарелку, отдал должное "Пльзеньскому" и пожалел, что его мало. После ужина настроение улучшилось, он не вспоминал зловещие слова бабы Саши. Опять пожалел, что нечего читать, и, поворочавшись с боку на бок, нашел приемлемое положение для сна. Свет лампочки проникал даже сквозь зажмуренные веки, но выкрутить ее мешал сетчатый колпак.

Сквозь сон Никита почувствовал, как кто-то осторожно трогает его за плечо. Рывком сел, ухватил стоявшего перед ним человека за одежду и бросил на лежак. Только потом он сообразил, что в камеру к нему каким-то образом проник Калашников. Изобретатель отчаянно прижимал палец к губам. Никита понял, спросил взглядом: где? Творец "Мухобоя" показал на маленькое вентиляционное отверстие у потолка. Потом мягко освободился от державших его рук, поднялся и поманил хозяина камеры за собой. Дверь камеры закрылась без щелчка.

В лаборатории стоял все тот же гул работающих установок. Они прошли к центру зала. Под колпаком на стеклянном столе стояла маленькая копия "Мухобоя". Никита пригляделся. Самолет был той же конструкции, но другой. Отсутствовала надпись на фюзеляже, силуэты сбитых мух и заплата на плоскости в том месте, где ударило жало осы.

Изобретатель негромко, но с явной гордостью сказал:

— Вот, получилось. Нравится?

— Еще бы! — согласился Никита. — Здесь можно разговаривать?

— Если не кричать. Микрофоны теряют чувствительность при таком шуме.

— А телекамер нет?

— Ну почему же? Только они сейчас передают статичную картинку. Вы лежите на боку и спите. Во сне человек почти не шевелится.

— Сколько у нас времени?

— По моим наблюдениям — вся ночь. Обычно сюда охрана не спускается, уверены в надежности дверей и замков. И должен заметить, не зря,

— Как это? — не понял Никита. — Вы же свободно ходите. И мою камеру открыли.

— Это здесь, в подвале. У двери, что на выходе, совсем другая система. Там даже я ничего не могу сделать. Думаете, не пытался?

— Жаль. Но какая-то степень свободы у нас все же есть. Надо использовать ее с максимальной выгодой. Давайте хоть поговорим. А то у меня к вам уйма вопросов накопилась. Пытался разыскать, но не смог.

— И не нашли бы. Буквально через две недели после визита к вам меня похитили и привезли сюда.

— Так, выходит, Лавр знал обо всем почти с самого начала? — воскликнул Никита.

— Выходит так. У него есть осведомитель в вашем учреждении. Доложил с подробностями о миниатюризации и полетах начальника.

— Теперь все равно, конечно, но, случайно, не знаете — кто?

— Какой-то мужчина.

Единственным мужчиной в конторе, кроме Никиты, был Василий Александрович. Вот вам и тихий заместитель! Змея подколодная, гадюка семибатюшная! То-то он в отпуск уходить не хотел! Впрочем, что его винить? Начальник не сват и не брат, а деньги за сведения о нем наверняка платили приличные.

— Постойте, но ведь аппаратуру завезли сюда буквально на днях, я знаю. А вы говорите, что давно в плену.

Калашников, не вставая со стула, протянул руку и выудил из-под стола початую бутылку малинового ликера.

— Хотите? — предложил он собеседнику. Никита отрицательно помотал головой. Тогда изобретатель коротко выдохнул и основательно присосался к горлышку. Ядовито-красная тягучая жидкость довольно быстро перетекала к нему в горло. Оставив в бутылке едва на пару глотков, он оторвался от нее, понюхал рукав и вернул тару на прежнее место.

И что ему рюмка коньяку за обедом, коли может так ликер хлестать? Никита знал эту марку. Градусов шестьдесят, не меньше.

— Аппаратуру привезли потому, что я наконец согласился.

В уголках глаз у него показались мелкие слезинки. То ли от печали, то ли от крепости напитка.

— Пытали? — сочувственно спросил Никита.

— Не сказал бы. Поначалу было немного, один из охранников постарался. А потом просто посадили в камеру, трижды в день кормили и просто спрашивали: "Не передумал?" Вы же успели почувствовать, что такое одиночка, поймете меня. Они могли так всю жизнь продержать. А кому от этого хорошо будет? Вот и согласился. Решил, что, если у меня будет возможность работать, обязательно придумаю, как отсюда выбраться.

— Непременно придумаете! Теперь нас трое, а с таким количеством им трудно будет справиться.

— Трое? Вы думаете, тот кавказец с нами? — оживился несчастный изобретатель.

— Уверен. Вы все двери в этой тюрьме открыть можете?

— Кроме входной, я уже говорил.

— Пошли, Вахтанга разбудим. Подумаем в три головы.

Перед камерой Никита вспомнил код, но Калашников по-хозяйски отодвинул его в сторону, прижал к замку небольшой прибор, тот издал несколько тонов разной высоты, и дверь открылась.

Хозяин "Гори", человек восточный и эмоциональный, ходил по лаборатории, ахал и повторял по-грузински несколько слов, которые очень походили на ругательства. Но, предупрежденный о микрофонах, делал это не очень громко. А Никита подступил с вопросами к изобретателю. Пора было во многом разобраться.

Об установке, производящей саму миниатюризацию, и спрашивать не стоило. Калашников принялся было объяснять, но уже через минуту Никита прервал поток обрушившихся на него головоломных научных терминов.