Небо под зеленым абажуром

Пришлось подчиниться. Оставаться одной было страшно. Шумы и навязчивые запахи вокзала глушили все ее органы осязания. В зале ожидания она чувствовала себя совершенно беспомощной. Впрочем, теперь она нигде не могла ощущать себя в безопасности. Не успела от двух киллеров сбежать, третий на нее охоту объявил. Не слишком ли много для одной незрячей девушки?

По дороге Анка немного смягчилась.

– Ладно тебе, не парься. Мне тоже первый раз стыдно было. А потом че-то в мозгах хрясь, и по хрену все стало. С помойки жрала и не морщилась. А волонтеры нормальную хавку привозят, в местных тошниловках кормят хуже. И компот дают, как в детстве, и суп, и кашу, – с придыханием перечисляла Анка, и Алешка вдруг поняла, что безумно хочет есть. По дороге заглянули в туалетную комнату. Алешка умылась прохладной водой и окончательно пришла в себя. Есть захотелось еще больше. Она словно ощутила вкус компота на губах. Бабушка варила из сухофруктов, груш, кураги и чернослива, сладкий, невыносимо сладкий. Алешка вредничала и не пила. Какой глупой она была в детстве. Сейчас за глоток этого приторного компота она все бы отдала.

На улице похолодало. Промозглый ноябрьский ветер пробирал до костей, колкий снег царапал руки и лицо.

– Первый снег, в натуре! – обрадовалась Анка, шлепая по площади трех вокзалов. Алешка радости воровки не разделяла. Холод она с детства ненавидела, всегда мерзла и мечтала жить там, где всегда светит солнце и плещется море.

Ближе к «столовой» аппетит снова пропал, запахи еды перемешались с вонью немытых тел, перегаром, табачным дымом. Ругань, склоки, кашель, сиплые голоса. Было такое ощущение, что пирует стая ворон на свалке.

– Анют, меня сейчас стошнит, не могу, – пожаловалась Алешка и закрыла ладонью рот.

– Ишь, прынцесса! Запахи ей нашенские не по нраву, – гоготнула Анка. – Шучу. Меня саму воротит, в натуре, хотя я несколько лет в окружении этих ароматов обитаю. Это ты еще на «трубе» не была, куда самые падшие сползаются, чтобы сдохнуть. Менты туда вообще не ходят. Клоака конкретная. Ладно, стой здесь. Я хавку возьму и вернусь. А то с непривычки вшей насобираешь. Они на чистенькое любят перепрыгивать. Почуешь неладное или привяжется какая-нибудь мразь, ори как потерпевшая – «полиция!». Мигом примчусь, – дала указание Анка и, прислонив ее к бетонной облезлой стене, как куклу, ушлепала за провизией.

Сообщение Анки про вшей привело Алешку даже в больший ужас, чем охота на нее сумасшедшего бича Гаврилы. По коже поползли гадкие мурашки, и все тело зачесалось, словно у нее в самом деле вши завелись. Алешка в панике стянула кепку, встряхнула ее, нервно поскребла ногтями затылок, натянула головной убор обратно и замерла. Кто-то стоял в нескольких шагах и пристально ее разглядывал, чувствовала она.

– Что уставился? – грозно сказала она, перевернула трость и приготовилась дать отпор в случае нападения.

– Простите великодушно, мадемуазель, – прозвучал виноватый мужской голос. – Мы с вами, случайно, нигде не встречались?

– Нет! – резко ответила Алешка, надвинув кепку на лицо. Голос ей был не знаком.

– Вы уверены? Честно говоря, я сам в некотором смятении. Шел мимо, вдруг вы шапочку сняли, и мне показалось...

– Вам показалось! – рявкнула Алешка.

– А не могли бы вы...

– Нет!

– Дело в том...

– Идите с богом, не нервируйте меня! А то накостыляю, – пригрозила палкой Алешка.

Незнакомец, шаркая ногами, отошел на несколько шагов и застыл на месте, явно продолжая ее изучать. Опасности от него она не чувствовала, но навязчивый интерес к ее персоне раздражал. Она не понимала, чего ждать от незнакомца и как себя вести в случае непредвиденных обстоятельств. Одно радовало, что человек точно не полицейский, иначе не стал бы с ней церемониться.

К счастью, вернулась Анка, вручила ей теплую пластиковую плошку и шлепнула на асфальт объемный пакет.

– Ешь здесь. Пока до вокзала добежим, остынет все. Сегодня макароны с тушенкой, а компота не досталось. Все из-за тебя, Таврическая, – сказала Анка, заметила мужика и рявкнула: – А ты че тут топчешься, Интеллигент? Шагай отсюда, не в цирке. – Шаркающие шаги удалились, но мужчина не ушел. – Чего это он к тебе прикопался? – с удивлением спросила Анка, уплетая за обе щеки макароны. – Стоит как приклеенный, на тебя пялится. Щас дожру, морду ему набью, в натуре.

– Не надо, Анют. По-моему, он безобидный. Просто познакомиться пытался, – виновато пожала плечами Алешка.

– Хахаль, значит. Да у него денег не хватит, чтобы знакомиться, – гоготнула Анка. – А безобидный – это точно. Вот я и удивилась, когда увидела, что ты его палкой отгоняешь.

– Ты его знаешь?

– Он недавно на вокзале появился. Болтается тут, как дерьмо в проруби. На потеряшку не похож, явно местный, москвич. Скорее всего, жена из дома выгнала или кинули его с хатой, хотя вроде не алкаш. Черные риелторы обычно наркошей, детдомовцев и алконавтов конченых обрабатывают. Бывают, конечно, исключения, – вздохнула Анка.

– Бывают, – согласилась Алешка и тоже вздохнула. – А почему ты его интеллигентом назвала? – поинтересовалась она, брезгливо попробовала макароны и с удивлением отметила, что ничего вкуснее она в жизни не ела. Разве что бубушкины блинчики и мамины голубцы.

– Не знаю даже, – прошамкала Анка с полным ртом. – Он, в натуре, на интеллигента похож, хотя в жутких лохмотьях ходит, морда вся разбита и на башке полный беспредел. Видела фильм «Назад в будущее», там профессор... Ой, прости, пожалуйста, – смутилась Анка. – Все время забываю, что ты слепая.

– Ничего страшного, – успокоила ее Алешка. – Даже хорошо, что забываешь.

– Так вот... Я шоколадку покупала и случайно подслушала его разговор с буфетчицей. Он че-то втирал про литературу, а Зинка прямо варежку раззявила от культурного потрясения. В натуре, страшно образованный чувак. Зинка такая змеюка, куска хлеба не даст, но к Интеллигенту прямо воспламенилась добродетелью, в натуре, и просроченными беляшами его подкармливает. Объедки Интеллигент не жрет, прикинь? Работает, правда, буфетчица два дня через два. Пока Зинки нет, товарищ голодает. К халявной кормежке приходит, но еду попросить стесняется. Постоит, посмотрит голодной собакой из-за угла и уходит. В мусорки тоже не лезет, подаяния не просит. Но это временно. Скоро Зинке надоест его речи поэтические слушать, она свою богадельню прикроет и пошлет его лесом. Придется мужику самому выживать, будет он по помойкам лазить и кашу бесплатную жрать, но все равно не жилец. Зимой ноги протянет. Такие тут не выживают.

– А помочь ему нельзя? – забеспокоилась Алешка.

– Ты себе помоги сначала! Тоже мне, блин, нашлась волонтерша. Доедай и пошли на фиг отсюда. Холодно, в натуре. Я шмоток теплых набрала, две куртки, портки, свитер и ботинки наварила зимние, – похвалилась Анка, ухватив ее за руку.

– Отдай ему мою еду, пожалуйста, – попросила Алешка. – Я больше не хочу.

– Какая же ты дура! – разозлилась Анка. – Ешь давай!

– Я не хочу.

– Сказала – жри! Неизвестно, когда в следующий раз поесть получится. Попробую еще одну порцию взять. Для умирающей на вокзале калеки-матери.

– Что?

– Иначе не дадут. Некоторые пытаются впрок брать, – объяснила Анка и, матерясь на всю округу, удалилась. Вернулась с макаронами, свистнула и поманила Интеллигента к себе. – Сюда греби. У нас лишняя порция еды образовалась.

– Премного благодарен, я не голоден, – сказал тот издалека. В голосе звучали тоска и безнадега. Есть этот человек хотел зверски, но подойти ближе явно боялся.

– Ну и хрен с тобой, – выругалась Анка, поставила плошку на асфальт и, ухватив Алешку под руку, потащила к вокзалу. – Блин, как дикая собака. Миску взял и за нами чешет. Макароны жует на ходу. Вот прилип. Не, я, в натуре, сейчас ему в глаз дам! – не выдержала Анка, оставила Алешку и пошла на разборку. Интеллигент бросился наутек. Анка пробежала несколько метров и вернулась, ругаясь и бурча проклятия. Прошли несколько шагов, воровка обернулась и снова выругалась: