Небо сингулярности

Корабли флота ушли всего-то на двадцать световых лет от Новой Республики, но при этом прыгнули вперед на четыре тысячи лет, выписывая зигзаги между беспланетными составляющими системы двойной звезды в попытке удрать от любого долговременного наблюдения, которое мог установить за ними Фестиваль. Вскоре начнется пространственноподобный участок пути, с заходом к аналогичной системе неподалеку от планеты Рохард; там флот пойдет по причудливой траектории, замыкая путь во времени в своей мировой линии и не пересекая мировую линию собственной исходной точки.

По пути тендеры флота регулярно снабжали корабли провизией, водой и воздухом. Не менее восьми торговых кораблей пришлось раздеть и бросить между звездами навеки, а их команды влились в экипажи других кораблей. Рейд задал системе снабжения флота такую нагрузку, что она не могла где-то не дать сбоев, и целый годовой кораблестроительный бюджет ушел на обеспечение одной этой операции.

Крейсируя между прыжками, корабли не прекращали учений. Импульсы радара ощупывали глубокий вакуум за гелиопаузой, а офицеры рассчитывали траектории ракет и торпед, используя суда других эскадр как мишени. Результаты лазерной стрельбы вводились в неутомимую мельницу аналитических машин.

Отслеживание кораблей на дальней дистанции – задача сложная, потому что они очень мало излучают такого, что можно было бы обнаружить. Применять радары – дело безнадежное: чтобы закачать достаточно энергии для получения ответа, корабль должен был столько ее выработать, что экипаж сварился бы заживо. И только широкие радиаторные панели, распростертые к звездам, ныне светящиеся тускло-красным, позволяли пользоваться лидаром при высокой интенсивности краткими периодами. (Вакуум – наиболее эффективный теплоизолятор, и активные сенсоры, способные работать за миллиарды километров, раскалялись докрасна.)

Мартин Спрингфилд ничего этого не знал. Лежа у себя в камере, он провел последние два дня в унылой скуке, по очереди впадая то в отчаяние, то в сдержанный оптимизм. «Еще жив, – думал он. – Это ненадолго», – приходила следующая мысль. Если бы можно было хоть что-то сделать! Но на борту звездолета бежать некуда. Он достаточно был реалистом, чтобы понимать: если у них кончатся варианты, ему конец. Значит, надо было просто надеяться, что они не разберутся, что он сделал, и решат его выпустить, чтобы не ссориться с верфью.

Как-то вечером он сидел на койке, когда открылась дверь. Он тут же поднял взгляд, рассчитывая увидеть Зауэра или пацана этого из Кураторской конторы. И глаза у него полезли на лоб.

– Что ты тут делаешь?

– Зашла навестить. Можно я присяду?

Он напряженно кивнул. Рашель села на край койки. На ней был простой черный спортивный костюм, и волосы она собрала в строгий пучок на затылке, но вела себя свободно, почти раскованно. Он понял, что это не маскировка – она не играет сейчас даму легкого поведения, или дипломата в банановой республике, или что бы то ни было вообще. Она – она и есть, личность весьма замечательная.

– Я думал, они тебя тоже должны были запереть, – сказал он.

– А, да… – Она будто отвлеклась. – Секунду. – Рашель поглядела на карманные часы. – Ага. – Перегнувшись через него, она налепила в изголовье койки что-то небольшое и металлическое.

– Я уже заклинил жучков, – сообщил он. – Чтобы лишнего не подслушали.

Она посмотрела на него сердито.

– И на том спасибо.

– А что…

– Я хочу услышать правду. Ты мне лгал, – просто сказала она. – И я хочу знать, почему.

– А! – Он постарался не смутиться. А она тщательно сохраняла спокойное выражение лица – затишье перед бурей.

– У тебя будет только один шанс сказать правду, – заявила она совершенно непринужденным голосом, да только чувствовалась в нем сдерживаемая резкость. – Я думаю, они еще не знают, что ты врал, но когда мы вернемся… они не идиоты, а ты закапываешь себя в яму. Контора Куратора следит. Если ты будешь вести себя как виновный, то этот вундеркинд сделает единственно возможный вывод.

Он вздохнул.

– А что, если этот вывод правильный? Что если я действительно виноват?

– Я тебе верила. Как тебе, не как игроку. Я не люблю, когда мне врут, Мартин. Хоть в делах, хоть в личном – все равно.

– Ладно. – Он разглядывал сияющую заглушку, которую она прилепила над изголовьем. Это было проще, чем смотреть в ее сердитое обиженное лицо. – Если я тебе скажу, что они назвали себя работниками верфи, ты мне поверишь?

– Нет, – покачала она головой. – Ты не настолько туп, чтобы купиться на легенду прикрытия. – Она отвернулась. – Не люблю, когда мне врут, – добавила она желчно.

Он посмотрел на нее. Рашель – современнейший профессионал, в отличие от неуклюжих любителей из Новой Республики. У нее есть рефлексы анализа речи, детекторы лжи и куча других устройств, которые были бы нацелены на него, если бы речь шла о делах, но она их не использовала. Если так – то он вполне может понять, отчего она на него так злится. Он бы тоже злился на ее месте. И обиделся бы.

– А я не люблю врать, – заверил он, что было в достаточной степени правдой. – Если в этом нет абсолютной необходимости.

Она глубоко вдохнула, явно овладевая собой.

– Я – это самое близкое к понятию «адвокат», что у тебя здесь может быть, Мартин. Единственный на четыре тысячи лет времени и на двести световых лет расстояния представитель твоего правительства. У них легалистская система правления, при всех средневековых вывертах, и они разрешили мне как твоему адвокату тебя посетить. Я буду защищать тебя, если дело дойдет до военно-полевого суда, поскольку ты гражданский, и, быть может, я смогу сделать так, чтобы до этого не дошло. Но только если ты расскажешь мне все, чтобы я знала, кого защищаю.

– Не могу я об этом говорить, – сказал он, чувствуя себя неуютно. Взял книгу, пытаясь этим отчасти скрыть свою больную совесть. – Мне нельзя. Я думал, что уж кто-кто, но ты это поймешь.

– Слушай! – полыхнула она по нему взглядом. – Помнишь, что я говорила тебе о доверии? Так вот, я сильно разочарована. Потому что я верила тебе, и мне кажется, что ты это доверие обманул. При сложившихся обстоятельствах мне придется много говорить, если я буду пытаться снять тебя с крюка, на который ты сам подсел, или хотя бы вытащить тебя живым. И до того, как я этим займусь, мне надо знать, о чем ты мне врал. – Она встала. – Дура я. И трижды дура, что тебе поверила, и еще раз дура, что с тобой связалась. Черт, я непрофессиональна. Но я еще раз тебя спрошу, и на этот раз лучше ответь правдиво. Слишком много жизней от этого зависят, потому что это уже не игра. На кого ты, мать твою, работаешь?