Небо в кармане 2!

— Ветер определяю…

Уселись сами, застегнул привязные ремни пассажиру и себе. Предварительно под колёса унтера новые колодки установили под моим чутким руководством. Валевачев всё косился на них, лоб морщил. Наверняка уже прикидывал, где их можно использовать. Ну-ну, не один я этот интерес заметил, Паньшин его тоже засёк. Надеюсь, выгоду не упустит и первым делом по прибытию в столицу помчится в патентное бюро подавать заявки на привилегии. Что удивительно, так это мгновенное протрезвление юриста. Стоило только образоваться неотложным делам, как тут же о похмелье забыл.

Никого из помощников не стал озадачивать держать хвост. Проверю, сработают ли на практике новые приспособления? Как раз к этому моменту и улица освободилась. Можно запускаться. Дал отмашку Паньшину, тот к винту кинулся, ухватился обеими руками, крутнул раз, другой и отскочил в сторону. Запустились.

Затарахтел мотор, застрекотал, винт раскрутился, свежим прохладным воздухом в кабине потянуло.

Прогрел мотор, оглянулся по сторонам, нет ли рядом с самолётом посторонних, и показал Паньшину новую команду на уборку колодок. Адвокат сначала не сообразил, что я от него хочу, пришлось пальцем вниз показывать, на колёса. Дошло, подбежал, подхватил верёвку, потянул и не справился. Дёрнул сильнее, колодки и вылетели! Паньшин от неожиданности не удержался на ногах, упал на спину, распластался на земле, словно лягуха.

Всё это краем глаза видел, потому что уже медленно покатились вперёд. Добавил оборотов, послушал, как мотор откликнулся, удовлетворился его звуком и уверенно толкнул до упора вперёд рычаг управление двигателем.

Уверенно разогнались, педалькой боковой ветерок парировал, оторвались от земли и перешли в набор высоты. Тут уже креном прикрылся, потому что сносить на деревья и дома начало понемногу.

Так и прошли в наборе высоты над городом. Курс сразу взял на полигон, нечего просто так бензин жечь и ресурс мотора выбивать.

И всё время на генерала краем глаза кошусь — интересно мне, когда же он фотографировать будет?

О, рукой дёрнул! Да сильно так, что я за целостность верёвки обеспокоился. Не порвал бы. За фотоагрегат не волновался от слова «вообще» Если и сломает затвор, то платить фотографу сам будет. Это все слышали.

Что хоть сфотографировал? Вниз глянул, а это он свой собственный дом снял! Да и ладно, мне-то какая разница? Лишь бы снимок получился.

Кричит:

— Снимаем камеру?

Отвечать не стал, кивнул утвердительно. Степан Прокопьевич дверку приоткрыл, потянулся за камерой, а дверку потоком обратно к проёму прижало, руку ему придавило. Скорость невеликая, так что не очень больно, просто неприятно. На себе сколько раз уже проверял, знаю, о чём говорю. Вторая попытка оказалась более успешной. Валевачев не растерялся, сообразил быстро — приоткрыл дверь и ногу в проём выставил, не дал ей обратно закрыться.

Потянулся за камерой, а привязные ремни не пускают! Оглянулся на меня, в глазах вопрос. А я тоже в сомнении — отстёгивать его или нет? Ладно бы сам эту процедуру проделывал, мне не так страшно, а генералу? Случись что… Нет, о таком исходе лучше не думать!

А генерал уже всё решил за меня. Отстегнулся, уверенными движениями отсоединил камеру, благо проделать это можно было одним движением, и перетащил её за своё сиденье в багажный отсек. Тут же подвесил на кронштейн имитацию бомбы, проверил-подёргал, как она держится и убрал ногу из проёма. Дверка сама захлопнулась…

Поднялся до двухсот метров, выше решил не забираться. А на полигоне нас уже ждали…

— Сначала так пролетим, без сброса! — командует генерал. — Где-то тут должна палатка стоять с белым крестом на крыше.

Понятно. Подсуетились уже. Что её искать? Вон она, родимая, привычного грязно- зелёного цвета прямо в центре перепаханного разрывами поля стоит. Издалека её увидел. Прошли прямо над ней. Военных внизу море. Все собрались. И стоят вокруг палатки, черти. Неужели ни до кого не доходит, что мы и промахнуться можем?

Головой кручу по сторонам, пытаюсь ветер определить, и никак не получается! Нет тут деревьев, всё выкорчевано взрывами. И кустов никаких нет, и даже пыли! И как быть? Промазать никак нельзя!

Развернулся над краем полигона, встал на обратный курс, а сам головой по сторонам кручу, должно же что-нибудь подсказать направление и силу ветра? Можно, конечно, по тому, что на взлёте был прикинуть, но это неточно будет. То у земли, а то на высоте — разница есть.

Уже и над палаткой пролетели, генерал чуть было без команды за шнурок не дёрнул, да я вовремя спохватился, успел его остановить.

— Почему? — кричит.

— Нужно сначала ветер определить, — отвечаю.

И Валевачев понятливо кивает. Летим прежним курсом, возвращаемся к началу полигона. И тут, чудо, на подъездной дороге какая-то коляска показалась! Пылит, катится к въездному шлагбауму, останавливается рядом с полосатой будкой. Есть направление ветра! Подвернул он, немного отличается от того, что на взлёте был.

Разворачиваюсь на палатку, кричу Степану Прокопьевичу, забывая, что он уже мой начальник, что генерал целый, командую во весь голос:

— Выходим на боевой курс. Момент сброса только по приказу! Как крикну, так дёрните за шнур. Понятно?

— Так точно! — оглушительно гаркает Валевачев и старательно выпучивает глаза — Слушаюсь, ваша светлость! Разрешите выполнять?

Смотрю на него недоумённо, потом соображаю, до меня доходит комизм ситуации, и я не выдерживаю, смеюсь. И генерал тут же подхватывает мой смех, заливисто хохочет…

Глава 6

А бомбить мы сейчас с пикирования будем! Нужно сразу покорить генерала, ошеломить. Испугать не испугаю, он человек военный, характером крепкий и закалённый в боях, но так лучше запомнится.

Простеньким пилотажем бы ещё закрепить эмоции, но нельзя. Чем дальше, тем более свободно себя чувствую в этом самолёте и уже на практике проверил, какие вольности он может позволить пилоту, а какие нет. Но кроме виражей, змейки, пологого планирования с таким же плавным выводом из него не рискнул бы ничего выполнять. Не то, чтобы опасаюсь, но… Да что но! Буду честен сам с собой, ещё как опасаюсь! И стараюсь никогда и ни при каких условиях не забывать, из каких материалов собрана эта конструкция. Стоит только чуть-чуть при каком-нибудь манёвре превысить перегрузку, как отчётливый скрип конструкции планера в ответ тут же остужает горячую голову и на корню гасит любое воздушное хулиганство.

Мог бы сделать самолёт попрочнее? Мог! Если бы мотор был мощнее. А с этим слабосилком приходилось всеми силами бороться за вес, уменьшать его в каждой детали. Рейку на продольный и поперечный набор планера делать меньшего сечения, вместо фанеры использовать самодельную клееную из двух слоёв шпона обшивку. Ну и так далее. Ну и как следствие, вся эта экономия значительно снизила прочность.

Так что только виражи и ничего более!

Бросать бомбу с высоты — рутина, ни всплеска эмоций, ничего. А если с пикирования, то тут будет полный набор острых ощущений. И почти резкое снижение, и набегающая земля, соответственно и нарастающий страх будет присутствовать и прогрессировать в зависимости от приближения к земле. Ну и про сам сброс с выводом из пикирования забывать не стоит! Эмоций куча! Надолго запомнит генерал эти лужские полёты, так думаю.