Небо в зеленой воде

– Пристегнись, девочка, - едва слышно пошутил он.

– Зачем?
– не сразу дошло до меня.

– Затем, что я погружаюсь.
– Его взгляд замер, а безвольные руки, соскальзывая с моего тела, опустились на пол. А в следующую секунду, почувствовав тянущее ощущение внутри, я поняла, что он имел в виду. Его остекленевшие зеленые глаза больше не видели ни меня, ни номера вокруг. Сила сжималась, утекая по каплям сквозь меня к нему и, увлекала вовне, в безвременье. Пожалуй, в этот раз я была готова, ведь что бы нам не предстояло вспомнить, англичанин оставался со мной.

Домой

О чем вы думаете и что вспоминаете при употреблении словосочетания 'отчий дом'?

Вероятно, нежный и всепрощающий взгляд некогда молодой мамы или воскресную газету и набор инструментов отца? Возможно, в вашем воображении фигурируют высоченные стены с развешанными на уровне птичьего полета картинами, и стол, под которым вы когда-то свободно могли пройти, или турник с качелями во дворе и вишневое дерево, склонившееся под тяжестью ароматных рубиновых ягод? Может, вас все еще пробирает дрожь от ярких воспоминаний о командирском ремне или покарябанном в приступе скуки угле с выцветшими обоями, в котором вас заставляли стоять? У каждого человека, прошедшего через вполне стандартное детство, такие воспоминания во многом похожи, но все же для каждого они разняться выраженной индивидуальностью пережитых, пропущенных через призму детского восприятия, мгновений. Мы проносим через всю жизнь щемящее ощущение родного. В этом месте, если повезло, вас все еще ждут и любят, несмотря ни на что и вопреки всему. Там скрипят деревянные половицы, словно пропуская дух ушедших, но, тем не менее, осевших навсегда в памяти, времен; колышутся от порывов ветра из распахнутой форточки тюлевые занавески; там живут старые мудрые книги, безжалостно исписанные цветным карандашом, который держала ваша нетерпеливая ладошка; там пахнет пирогами, и из подсознания в реальность проникают звуки тихой нескладной песни, давно пропетой над вашей колыбелью.

Ощущение родного обволокло меня столь плотно, словно я все еще находилась в утробе матери, связанная с ней пуповиной, будто никогда и не выкарабкивалась из манежа неомраченного детства. Хотя пусть разверзнутся небеса, если я хоть что-нибудь могла здесь уловить знакомого, понятного, идентифицируемого, хотя бы что-нибудь, за что возможно было бы уцепиться налету человеческого во мне. Плавность, гармония, одухотворенность, расслабленность - это то, что я сейчас испытывала, вот только все эти эмоции словно многократно возросли по сравнению с теми, что я знала и помнила, к тому же они были почти знакомы, и крохотное слово 'почти' олицетворяло огромное непонимание.

Я возникла справа, собирая себя единым целым, затем завилась внизу левее, на четверть секунды замирая, ожидая собственный разрозненный шлейф. Пространство безропотно заменялось мной, признавая мое неоспоримое господство.

Я - Арина ошарашено терялась здесь, не способная постигнуть мир вокруг так же, как и себя в этом воплощении. Все было слишком, всего было в избытке - света, цвета, счастья. Ни один из людей не вместил бы в себя такую переполненность удовлетворением, ну разве что временно под воздействием сильнодействующего наркотика, хотя даже это сравнение казалось неуместно мелким, оно ведь являлось человеческим. Впрочем, многого и не хватало - звуков, запахов, изображения и еще ощущения себя, я словно находилась везде и при этом нигде, все вокруг было мной при желании, но по-настоящему мной никогда и не было. Я - Арина еще помнила, откуда нырнула в это место, помнила, как долго искала точку, где когда-то рассталась душа-сущность с настоящим, изначальным телом. Всепоглощающие ощущения родного, целостного, естественного являлись, словно мигающим горящим указателем тому, что я, наконец, в своем месте своего времени, только вот тела тут не оказалось, его попросту не существовало, жила лишь сущность, не ограниченная, как у людей и велдов, физическими рамками. Она была свободной и счастливой, я была неимоверно, немыслимо, запредельно счастлива. Там, где Я - Арина пыталась глубже проанализировать все человеческим разумом, нырнувшим в воспоминания, зыбкая топь жизнедеятельности совершенно другого существа, каким я здесь являлась, затягивала, заставляя отбросить шелуху привычного. Я будто скидывала с себя оковы и ограничения, которых ранее не видела, словно долго-долго спала, мучаясь кошмарами, а теперь с облегчением открыла глаза, хотя зрительных органов и не имела.

Я вилась в окружении чего-то серого, студенистого, отливавшего пронзительным серебром, как начищенная фамильная посуда, но я не видела этого, я чувствовала это, в том месте, где была в данный момент этим, а остальной мир знала по чувствам из памяти, знала именно в тех частях, том пространстве, которым когда-то уже была. Несмотря на все непонимание, в этом воплощении принимать себя оказалось легче, чем в любой из вспомненных инкарнаций, дело в том, что Я струилась, пульсировала и распространялась в любую сторону именно тем образом, как внутренняя сила, сдерживаемая телом, вела себя в жизни людей и велдов, и так как здесь тело отсутствовало, преград для меня просто не существовало. Киселеобразное серебро где-то выше меня вспыхивало вкраплениями приглушенного зеленого, переходящего в более яркий, а затем в изумрудный оттенок. Краткий миг, и вот я уже переливаюсь этим потрясающим сочетанием серебряной зелени, нейтрализуя еще один пробел в собственном познании вселенной, тут мне нравилось меньше, и я снова перебралась в глубинное насыщенное серебро, ощущая зелень надо мной, точно помня ее, поскольку я ей уже была.

Я - Арина продиралась сквозь осознание всего происходящего с большими осложнениями, Я ведь не видела эти два затапливающих мир цвета, поскольку не имела зрения как такового, я чувствовала цвета каждой крохотной частичкой, каждой верткой капелькой, так как я была ими, даже не так, я была только серебром, второй зеленый цвет лишь отражался во мне. Как же сложно Я - Арина воспринимала все это, и как же просто и исключительно гармонично это было для Меня - Истинной. Дело в том, что Я подстраивала пространство под себя, становясь им, Я сама была бесплотна, невесома и неосязаема, но, преобразовываясь в посверкивающее серебро вокруг, полноценно становилась им, ощущала все через его обволакивающую консистенцию. Если в случае людей и велдов сущность выступала дуэтом с физической оболочкой, то в этой жизни весь мир подстраивался под нее, под меня, и та часть мира, что была мне доступна, представляла собой жидкость, а соответственно, и я являлась жидкостью. Это было, мягко говоря, странное ощущение. Там, где я приближалась к зелени, становилась теплее, там, где опускалась серебром, холодела. Мне не нравилось подниматься выше, там моя водянистая структура колебалась, ниже успокаивалась, замирала, я замирала, наслаждаясь своим счастливым спокойствием.

Моя жизнедеятельность смутно напоминала компьютерную игру, если вы увлекались когда-либо стратегиями, то поймете. Весь мир представлял собой темное неизведанное пятно, как временно закрытая для вас часть карты в игре, и чем дальше вы двигаетесь тем, больше открываете карту, узнаете рельеф, особенности, структуру пересекаемой вами местности. Тут действовали схожие законы, я не видела, не слышала и не обоняла окружающего мира, я чувствовала его, знала его досконально, но не весь, а выборочными пятнами тех мест, где я уже была, точнее, тех мест, которыми уже была. Я заменяла собой пространство, обращаясь в него в данный момент, возникая то одним, то другим фрагментом серебряной густой жидкости, и с каждым разом изведанных пятен на карте становилось больше. Таких пятен-просветов в карте моей памяти накопилось еще очень мало, словно я находилась практически в самом начале затяжной игры. Это было утро моего существования, юное, незрелое, неопытное, а Я - всего лишь восторженное любопытное новорожденное создание.

Временами я останавливалась, познавая в мельчайших деталях ту часть серебра, которой становилась, затем хаотично возникала в других глубинах, снова замирая, изучая, прочувствуя. Я ощущала каждую молекулу, каждый атом того, чем становилась, все силовые связи между частицами себя самой, вся структура до мельчайших подробностей раскрывались предо мной как на ладони, словно я глядела на мир сквозь линзы сверхмощного микроскопа. Я испытывала неистовую радость от такого динамично внедряющегося способа познания, казалось бы, везде одна и та же среда, заполняющая пространство, но каждое мое обращение очередным ее фрагментом сопровождалось изучением микроскопических нюансов, ведь разница находилась всегда - в температуре, в наполненности светом, в строении, в длине испускаемых жидкостью волн.

Иногда я частично затвердевала, обретая иную консистенцию и форму, ведь в отливавшем сталью студне попадались другие обитатели. Одни распространялись по воде мелкими крупинками, более сложными и запутанными по составу, чем среда вокруг; другие жесткими твердыми массами медленно, очень медленно опускались вниз в серой жидкости, поражая и восхищая меня четкими молекулярными решетками и интенсивными оттенками серебра; третьи дрейфовали в водянистом просторе, и напрямую зависели от тепла, лучащегося откуда-то сверху, и все химические реакции, протекавшие в них, были завязаны на этом тепле и зеленом свете. Становясь ими, я задерживалась дольше, гораздо дольше, ведь их природа была сложной, разнообразной и непредсказуемой. Я - Арина по привычке пыталась уместить этот необычный мир в рамки своего понимания, так легче, поэтому первые показались чем-то вроде мелких бактерий, вторые походили на куски непонятного и бесформенного, напоминающего камни, с третьими оказалось проще - всего лишь растения. 'Например, водоросли', - решила Я - Арина. Впрочем, и дурак бы понял, что эти сравнения весьма и весьма относительны, но для наблюдающего человеческого разума проще было подогнать все под знакомые понятия. В соответствии с этим Я - Арине окружающая среда представилась чем-то вроде бескрайнего океана, хотя серебряная жидкость, которой чаще всего Я становилась, имела плотность гораздо выше плотности привычной воды, словно насыщенный крахмалом кисель.

Странно, но Я ничего не знала о времени, будто оно не желало иметь ничего общего с этим безмятежным миром, поэтому Я - Арина не уловила, сколько промелькнуло часов или минут прежде, чем мое серебро потемнело, как от воздействия того самого времени, понятие которого мне здесь было недоступно. В ответ на это Я возникла там, где еще излучала мерцающую незамутненную яркость, Я старательно отдалялась от подступающего потемнения, ведь оно меняло свойства моей жидкости, делало меня другой: тусклой, ледяной, омрачало ощущение счастья, и я словно убегала от этого неприятного вторжения, кстати, с большим успехом. Не в состоянии понять, Я - Арина затихла.

Очередное возникновение... 'Какая я тут удивительная и интересная, губчатая упругая структура', - подумала Я.
– 'Словно я люфовая мочалка, - не удержалась от безмолвного комментария Я - Арина.
– И мысли прошлого снова не мешают мыслям настоящего'.
– 'Легкая - легкая, - продолжала Я тем временем.
– А вот такое соединение углерода встречаю впервые'.

Не сложно было догадалась, что мысленные монологи Я - Истинной снова преобразовываются в привычные человеческие термины, но создавалось впечатление, что Я - Арина не тайно следит за жизнедеятельностью очень молодого, пусть и кардинально другого создания, а получает беспрерывную смешанную лекцию по гидрологии, химии, биологии, физике, океанологии и еще черт знает чему. Я словно являлась не живым существом, а набором очень чутких приборов, способных анализировать одновременно давление, плотность, состав, проводить химический анализ, исследовать и сравнивать множество показателей, которым не находилось аналога в человеческом словарном запасе. В основном все это выглядело для Я - Арины непонятной абракадаброй. Следующее возникновение ознаменовалось очередной порцией научных терминов. Я - Истинная впитывала новую информацию о временно занятом промежутке пространства так восторженно как одаренный ученный, открывший неизвестную науке звезду, будто этот процесс самый важный, желанный, настоящий.