Нецелованный странник. Повести и рассказы

Опричник отполз на четвереньках к двери и скрылся от греха подальше за портьерой.

– Что ты наделал? Что ты наделал, Малюта? – продолжал стенать Царь, обливаясь горючими, обжигающими глаза и сердце слезами. – Последнего соратника, единственного друга потерял я. Что же теперь делать? Что делать? Один я остался. Один. Совсем один! Что теперь будет с Россией?!

Царь остановился перед освещённым живым пламенем лампадки образом Спаса и упал на колени. Губы сомкнулись, голос стих, утонув в непримиримой борьбе света и тени. И только глаза – живые, мокрые от слёз глаза зашептали молитву, жадно впиваясь в образ, пытаясь сквозь густой, непроницаемый для обычного человеческого взгляда слой краски отыскать свет, жизнь, мудрость и любовь. Силясь в неудержимом стремлении охватить необъятное, понять неподвластное никакому разуму, услышать непроизносимое и, отразившись от непробиваемой твердыни мёртвого дерева, вернуться назад через полные слёз глаза в недосягаемые глубины души человеческой горячею живою верою.

– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго, – прошептали уста, а тело, неподвластное больше воле, подчиняясь только сердечной боли покаяния, крестообразно раскинув руки, пало ниц пред образом на холодные плиты пола, орошая камень горячими как пламя неугасимого огня слезами.

Глубокой тёмной ночью, когда последние лучи солнца давно уже скрылись за горизонтом, когда огромная полная луна в окружении колючих звёзд достигла наивысшей силы сияния, а гулявая, блудливая Москва только-только вошла в азарт от разыгрываемой по улицам города ночной вакханалии, в большой комнате, освещенной слабым, крохотным огоньком неугасимой серебряной лампадки, отражённом от чудотворного образа Спаса Нерукотворного, сидели трое.

– Да. Так оно и было, – сказал первый – древний старик с длинной седой бородой, в старой, изрядно поношенной скуфье на голове, с ветхой сумой и длинным, выше человеческого роста посохом, лежащими на полу возле ног.

– Было, – коротко подтвердил второй – худой, измождённый долгой-предолгой жизнью человек, с некогда красивым, но высохшим от времени и забот лицом, впалыми щеками, выдающимися острыми скулами и носом, большим, изборождённым морщинами умным лбом и тусклыми, мокрыми от слёз глазами.

Где-то в тёмном углу жалобно заскулил третий – большой лохматый пёс неизвестной породы.

– Послушай, Рассказчик, – сказал старик, ставя на стол высокий бокал, полный так и не тронутого красного как кровь, вина, – что-то не пойму я никак, то он у тебя тиран, изверг кровожадный, то, ни дать, ни взять, отец родной, любящий да заботливый.

– Да. Таков он и есть, – ответил Рассказчик, туша сигарету в другом, наполовину ещё полном вина бокале.

– Юродивый прямо, – продолжал старик, задумавшись, но вдруг оживился. – Только что-то среди Христа ради юродивых я Блаженного Иоанна не встречал, а?

– Ты сам-то не юродствуй, Прохожий, это ведь тоже не твой чин, – Рассказчик взял со стола свой бокал с плавающим в нём окурком и тут же вернул его на место. Затем поднял с пола полупустую бутылку, отхлебнул прямо из горлышка и закурил новую сигарету. – Среди казнённых им тоже ведь ни одного Великомученика, а?

Рассказчик ещё отхлебнул вина, откинулся на спинку кресла и отрешённо поднял мутные глаза кверху. Его неподвижный стеклянный взгляд, казалось, не видел, не замечал ничего вокруг, но проникая сквозь старые, надёжно сложенные потолок и кровлю, сквозь незыблемость небесной тверди всё дальше и глубже, узрел незримое ни для кого из смертных и вёл теперь с Ним немой диалог. А губы самопроизвольно произнесли: «Любви ради юродивый».

Помолчали.

– Пора мне, Рассказчик, – старик встал, поднимая с пола посох и закидывая суму за плечо. – Не нам с тобою судить, не нам и величать.

– Погоди, монах. Вот ты мне скажи, старче, – Рассказчик обнажил в блаженной улыбке четыре уцелевшие зуба и хитрым прищуром посмотрел в глаза Прохожему. – Иуда Искариотский хороший был человек?

– Что ты? Побойся Бога. Он же Христа предал.

– А если бы не предал, если бы остался таким же верным учеником, как Пётр, как Иоанн, как другие апостолы, Иисус что, не спас бы человечество, омыв его грехи Кровью Своей Святой?

«Не кощунствуй, крамольник! – мог бы сказать на это Прохожий. – Уж не хочешь ли ты оправдать Иуду?», – но промолчал, зная, что ответ даст сам Рассказчик.

– Впрочем, преступление Иудино не умаляется, и злодейство не извиняется попустительством Божьим и промыслом Его, – Рассказчик снова стал серьёзен и задумчив. – Не об Иуде я, а о спасении России… О Любви и о предательстве, идущих рука обруку…

Прохожий подумал с минуту и, поправив на голове скуфью, направился к выходу, не удостоив ответом вопрошавшего. Возле самой двери он остановился.

– А всё-таки, роман твой должен быть написан, – сказал на прощание старик.

– Я не пишу романов, монах, – ответил Рассказчик.

– А про Иуду зачем спросил?

– Думать буду… Потом расскажу…

– Ну, как знаешь.

Прохожий вышел.

Рассказчик посидел ещё в старом скрипучем кресле, докурил сигарету, наконец встал, бросив окурок в бокал, и подошёл к окну. Там, за окном, в слабом ещё свете зарождающейся зари, возле древнего как мир исполинского дуба, густо поросшего большими зелёными листьями, стоял Прохожий, любуясь цветущим деревом. Монах поднял голову на окно, улыбнувшись, помахал Рассказчику рукой и, поправив суму на плече, пошёл своей, одному ему ведомой дорогой. По площади, называемой Красной, где его уже поджидали двое его спутников, мимо Василия Блаженного без крестов на маковках, через Воскресенские ворота на Охотный Ряд, мимо Большого театра, до сих пор упрятанного в леса, сквозь разгульные, хмельные компании новых русских – новых, судя по костюмам да по блестящим лакировкой железным коням, а по сути, всё тех же … по крутому, поросшему травой и кустарником берегу Неглинки, в прозрачных водах которой пока ещё водится рыба, далее через Петровские ворота прочь из Москвы, из города, в котором как-то хитро всегда уживались бок о бок друг с другом добро и зло, святость и порок, преступление и покаяние.

Иуда

Оставь всё и следуй за мной

Огромное, жаркое солнце на беспредельно глубоком как вечность синем небосводе. Лёгкий ветер с моря несёт прохладу и отдохновение от полуденного летнего зноя. Благоухающий множеством ароматов свежих трав, ярких цветов и спелых плодов воздух наполнен причудливым щебетанием, поистине райскими трелями неугомонных птиц, усвоенными и заученными ими, должно быть, ещё со времён Эдема. Благодатный край. Небольшой кусочек плодородной земли в окружении мёртвых песков Палестины, обетованный Создателем Его народу – единственному народу во вселенной, отмеченному печатью избранности. Радующий глаз простор сплошь усеян виноградниками. Налитые сладким соком ягоды лозы жадно, как приникший к материнской груди младенец, вобрали в себя безграничную щедрость этого чудного уголка земного рая. Какое счастье родиться здесь, быть сыном этой страны, дарованной самим Богом. Осознавать себя причастным к священной миссии хранения и сбережения в полноте и незыблемости великого откровения свыше, трепетно передаваемого из поколения в поколение. Чтобы ни единой крупицы этого духовного богатства не потерялось, не пропало даром, не досталось псам, рыскающим по миру и тщетно ожидающим от своих ложных божков хоть жалкой крохи того сокровища, которое всякий иудей имеет даром – не по заслугам, но по рождению.

И он чувствовал, ощущал всеми восприимчивыми клеточками трепетной души и это счастье, и эту сверхзначимую для каждого иудея печать избранности, и сладкое томление сердца в терпеливом ожидании свершения ещё одного обетования. Последнего. Главного! Он верил, как всякий, рождённый под этим солнцем. Он ждал, впитав с материнским молоком и с горячим прикосновением натруженной отцовской ладони неизменность и истинность всякого слова Божьего, данного его народу через пророков. Терпеливо и восторженно грезил, что однажды, в такой же, как сегодня, солнечный день свершится главное событие в многовековой и многотрудной истории его земли, исполненной великих взлётов и тяжких падений. Придёт обетованный Мессия, явится Царь Иудейский из древнего рода Давидова, из колена Иудина – его колена. Сойдёт в силе и славе своей и спасёт народ Израиля. Воссоздаст его, возвеличит над всей землёй и утвердит в царствовании над миром. Он ждал, он знал, ни секунды не сомневался в том, что это будет. А язык последних знамений, считываемых мудрецами народа и передаваемых из уст в уста полушёпотом, в тайне от вездесущих ушей римского кесаря, ясно говорил, заставляя учащённо биться сердце, что будет то скоро. Вот-вот грядёт. На пороге уже.

Он помнил, всегда помнил, как в далёком беззаботном детстве нежно и, вместе с тем, властно брал его – непоседу-мальчишку – на руки его старый любимый дед. Он рано остался без родителей, он их даже не помнил – мать и отца заменил ему дед, единственно близкий и родной человек на свете. С ним мальчик сделал первые шаги, произнёс первое слово, и слово это было «дед». Старик выкормил его, слишком рано познавшего сиротство, не спал ночами, выхаживая его в болезнях. Он учил его читать, писать и считать. Особенно увлекал маленького Иуду счёт, потому что дед выстраивал занятия так, чтобы складывать приходилось чаще и больше, нежели вычитать и делить, к великой радости ученика, неизменно остававшегося в прибытке. Дед всегда интересно, с особым артистизмом рассказывал ему из священной книги иудеев. О том, как Великий и Всемогущий Бог создал небо и землю, солнце и звёзды, реки и моря и вся, яже в них, насадил вокруг красивые и благоухающие растения, заселил землю всякой тварью, а под конец сотворил самое лучшее своё создание – человека. Как человек рос, множился, заселял и осваивал землю, как грешил перед Богом, за что был наказан потопом, затем жупелом и огнём. Как из рода древних патриархов Авраама, Исаака и Иакова создал Бог народ Свой, вывел его из Египта и расселил в благодатном краю древней Палестины. Мальчик слушал с неизменным интересом и в детских мечтах представлял себя то бесстрашным Давидом, не побоявшимся выйти против ужасного великана Голиафа, то мудрым Соломоном, разгадывающим самые запутанные загадки, то преданным Богу и своему народу Даниилом 16 , входящим в раскалённую, огненную печь и выходящим из неё невредимым…

16

Давид, Соломон, Даниил – Ветхозаветные Пророки. Кроме того, Давид и Соломон – Цари Израиля.