Нечаянная радость (сборник)
Шрифт:
Мужики были значительно старше и крупней Владлена. Они дружно и ладно пели:
А на войне как на войне, а нам труднее там вдвойне. Едва взошел над сопками рассвет, мы не прощаемся ни с кем — чужие слезы нам зачем? — уходим в ночь, уходим в дождь, уходим в снег. Батальонная разведка, мыЭти трое изображали «афганцев». Владлен тихонько присвистнул, бормотнул привычное «Ёшкин корень!», развернулся и побежал назад, в только что пройденный им вагон, подхватив под мышку костыли. Пассажиры, оживившись, бросали ему вслед удивленные и возмущенные взгляды, а некоторые даже и подходящие к случаю слова.
Владлен ворвался в свой вагон и тут же сбавил скорость. Тихо, почти крадучись, подошел он к своему месту, сел и, стараясь не греметь, аккуратно спрятал костыли под лавку.
Отец Агапит, не открывая глаз, спросил:
– Не сбежал, Владик?
– Да ты что, батюшка?! – деланно возмутился Владлен. – Ты меня выкупил, я теперь твой раб – куда ж я от тебя без спросу?
– Ты раб Божий, а не мой! – с улыбкой, но очень серьезно ответил отец Агапит. – Мне-то зачем такой раб, подумай сам.
– Ясен пень – Божий! – торопливо согласился Владлен, оглядываясь на двери вагона.
Он улегся на скамейку и свернулся комочком. Отец Агапит вздохнул и вновь задремал.
Но недолго удалось им пребывать в покое. С треском распахнулись двери, и в вагон вошли давешние «афганцы», а с ними черный и косматый цыган в мятой фуражке, невысокий, но по виду силы и крутизны немереной. Последним шел инвалид на костылях, вернее, с костылями, потому как нес их под мышкой. А за ними, в закрывающиеся уже двери, проскользнул еще и цыганенок, так душевно и истошно певший «Ламбаду» в начале пути.
Владлен разом проснулся, будто его кто толкнул, и в ужасе уставился на вошедших.
– Этот? – негромко спросил цыган.
– Вроде он, – нерешительно ответил инвалид, – только тот на костылях был.
Цыганенок нырнул под лавку и достал Владленовы костыли.
– Вот они, костыли, Миша!
– Ясно! – Цыган мрачно поглядел на иеромонаха. – А ты, значит, на монастырь собирал?
Отец Агапит хотел что-то возразить, но Владлен толкнул его в бок: молчи мол, батя, а то хуже будет!
– Не, Миша, монах на месте сидел! – заступился за отца Агапита цыганенок.
– Цыц! – осадил его цыган. – А ты чей будешь? – как-то непонятно спросил он Владлена.
Но Владлен его понял.
– Дяди Саида, – белыми губами ответил он.
– Так выходит, Саид и его братья по чужой ветке пошли?
– Нет-нет, Миша, – испуганно затараторил Владлен, – дядя Саид никогда бы на такое не пошел! Это я сам для себя решил маленько денег собрать, к сеструхе ехать хочу. Только я не знал,
что эта электричка твоя, думал – ничья.– Ничьих электричек не бывает. А этот, – кивнул цыган на монаха, – тоже Саида?
– А этот и вовсе ни при чем, дядя Миша! Он настоящий монах, к себе в монастырь едет. Скажи ему, отец Агапит!
Иеромонах кивнул, с мирным любопытством глядя на жуткого цыгана.
– Если он сам по себе, так откуда ты его имя знаешь? А ну, ребята, поглядите, что у этого «монаха» в сумке и в торбе?
Парни в камуфляжках открыли рюкзак и сумку и показали содержимое Мише: это оказались книги, по большей части большие, тяжелые, с золотыми крестами на обложках.
– Закройте! – кривя черный рот, скомандовал Миша. – Выбросьте обоих на первой станции вместе с ихним барахлом. – Он вразвалку пошел к выходу, но в дверях полуобернулся и мрачно произнес:
– Еще раз увижу на моей ветке, сегодня или через год, – живыми не уйдете.
На шоссе
На голой, лишенной даже навеса и плохо освещенной платформе разъезда было пусто, а потому никто не наблюдал сцену выдворения отца Агапита и Владлена из поезда. Электричка подошла и остановилась, двери отворились, и на платформу вылетел и упал на четвереньки сначала отец Агапит, а за ним, получив ускорительный пинок, приземлился Владлен. Следом за ним полетели сумка, рюкзак и последними, когда двери вагона уже закрывались, двумя копьями вылетели Владленовы костыли.
Владлен поднялся первым. Он помог встать иеромонаху, ворча про Ёшкин корень, собрал в кучу раскиданный багаж.
– Ну и попали мы с тобой в переделку, раб Божий Владлен! – покачал головой отец Агапит. – Это что ж такое было-то?
– А ты считай, что ничего не было, отец Агапит, – бодрой скороговоркой ответил Владлен, – считай, что так обошлось. Потому что могло быть намно-о-ого хуже! Ладно, по дороге все тебе расскажу. Двинули скорей отсюда, а то замерзнем на ветру.
– Куда двинули, Владик? Тут нет вокзала, это разъезд. Придется ждать поезда прямо на платформе. А холодно, бр-р-р! Продрогнем мы с тобой, пока дождемся следующей электрички: они теперь уже совсем редко ходят.
Владлен покосился на отца Агапита, как на младенца неразумного и сокрушенно покрутил головой: ничего ты, мол, так и не понял, батюшка!
– Нельзя нам следующей электричкой ехать, ты уж извини, отец Агапит. Там те же люди работают, и если узнает Миша…
– А кто он такой, этот Миша? Страшный какой-то, черный… И внутри будто такой же, как снаружи.
– Это ты верно сказал – страшный он и черный, снаружи и внутри и со всех сторон. А еще он вооружен и очень опасен. И люди его тоже. Так что пошли, батя, искать дорогу: на попутках будем в твой монастырь добираться! Нам и на платформе-то опасно оставаться…
– Зачем на попутках? Я сейчас в монастырь позвоню, и за нами приедут. Тут недалеко, километров тридцать всего… И шоссе где-то совсем рядом должно быть.
– Да ну?! – ожил Владлен. – Тогда давай звони скорей, батя! И скажи, чтоб шевелились, а то мы тут с тобой задрогнем до смерти.