Нечаянный поцелуй

Агета побледнела.

– Нет, я… я это для того, чтобы вы вышли замуж за Алфрика. Алфрик нежный и добрый, и…

– Алфрик не хочет жениться на мне, а если и хочет, то не пойдет против воли отца. Сейчас Болдессар хочет взять меня в жены, Агета, и ты дала ему возможность добиться желаемого. Он знает, что я соглашусь на все ради того, чтобы получить Рафа назад целым и невредимым.

Агета затрясла головой.

– Я отдала его не Болдессару, – прошептала она, – а Жан-Полю, священнику. Священник не причинит ребенку; вреда. Он обещал.

– Священнику? Но Жан-Полю нельзя доверять. Он главный заговорщик, а Болдессар – всего лишь марионетка в его руках. Как и ты, Агета.

– Миледи, я не… я уверена…

– Убирайся!

Рыдая, Агета бросилась вон. Толкнув резко дверь, она ударила ничего не подозревавшего стражника снаружи и взвизгнула, когда он схватил ее за локоть и повел прочь.

Дженова словно окаменела. И вдруг почувствовала тепло, исходившее от Генри, который стоял рядом. Он выглядел гораздо старше, чем был, на самом деле. Морщинки на его лице углубились, щеки были покрыты щетиной. Дженова предполагала, что и сама выглядит не лучше, но это ее нисколько не волновало.

– Дженова, – произнес он, взяв себя в руки. – Жан-Поль ненавидит не тебя. Он ненавидит меня. Все это было сделано, чтобы насолить мне.

Дженова не понимала, к чему он клонит, и покачала головой.

– Это длинная история, – продолжал Генри. – Но полагаю, ты должна ее знать. Ты просила рассказать тебе правду. Я долго не соглашался. Когда ты выслушаешь меня, то поймешь почему. Я понимаю, что сейчас не самое подходящее время для исповеди. Но мне важно рассказать тебе все сейчас. Чтобы ты поняла, с кем нам предстоит иметь дело. Ты сможешь меня выслушать, Дженова?

– А как же Раф? Как быть с моим сыном, Генри?

– Сегодня утром я отправил послание лорду Радульфу и попросил прислать войска. На это уйдет три или четыре дня. Когда они прибудут, мы сможем взять замок Хиллдаун в осаду или пригрозить чем похуже. Мы можем запугать Болдессара и вынудить вернуть Рафа. А пока я послал Рейнарда в замок Хиллдаун с письмом Болдессару, в котором потребовал немедленного освобождения Рафа. Если Болдессар подчинится, я поклялся не причинять вреда ему и его семье. А также упомянул, что король придет в ярость, когда узнает о том, что сделал Болдессар. Ослепленный алчностью, Болдессар не станет рисковать, зная, что может лишиться своих владений и богатств. А что касается Жан-Поля… Возможно, нам удастся убедить Болдессара во имя собственных интересов порвать отношения со священником.

– Что они сделают с Рафом?

– Ничего. Я уверен, ни Болдессар, ни Жан-Поль не причинят Рафу зла. С какой стати? Успех их плана зависит от благополучия мальчика.

Дженова попыталась осмыслить услышанное. Прибытие в Ганлингорн армии Радульфа. Вероятность потери Болдессаром богатства и власти. Разрыв отношений между Болдессаром и священником. Генрих действовал благоразумно. Этого нельзя было отрицать.

Единственное, на что она была сейчас способна, – это завыть в голос. Еще ей хотелось оседлать лошадь и помчаться к замку Хиллдаун, поднять у его ворот шум, выплеснув наружу свой гнев и ужас. Она хотела сказать Болдессару, что если он хочет ее, то пусть возьмет, лишь бы Раф вернулся домой живой и невредимый.

Все бы хорошо, но, вынудив ее заключить с ним брак, Болдессар вновь обретет власть над Рафом.

В ожидании ответа Генри продолжал изучать ее лицо. Дженова напрягла память. Что он сказал? Что все это его вина. Чепуха какая-то. И тут вспомнила, что он говорил что-то о тайне, которую скрывал от нее и теперь предлагал наконец раскрыть.

Дженова остановила на нем взгляд. Его горящие фиалково-голубые глаза потускнели, рот превратился в жесткую линию. Его сжигала боль, великая боль. И чувство вины. Генри и вправду винил во всем случившемся себя. Может, у него действительно были на то основания. Дженова решила выслушать Генри.

– Дженова, – пробормотал Генрих и сделал шаг ей навстречу. Его ладонь, которой он накрыл ее руку, дрожала. Он подался вперед и, прильнув лбом к ее лбу, крепко зажмурил глаза. – Дженова, я не смог бы рассказать тебе это раньше. У тебя сложилось обо мне определенное представление, вернее, о том человеке, каким ты меня считаешь. Я не мог осквернить созданный тобой образ. Порой я думаю, что твоя вера в меня – это все, что у меня есть.

Что-то в его голосе и его поведении пробило брешь в ее безразличии.

Дженова взяла себя в руки.

– Хорошо, расскажи мне все, – согласилась она и, взяв его лицо в свои ладони, посмотрела ему в глаза. – Скажи, почему Жан-Поль ненавидит тебя. Только правду. Лжи я не потерплю.

Генрих кивнул. Отстранившись от нее, он занял место на сиденье под окном. Секунду спустя Дженова опустилась рядом с ним. Она ждала. Наконец он заговорил. Казалось, он рассказывает старый, наполовину забытый сон.

– Это случилось в Шато-де-Нюи. Да. – Он нахмурился, перехватив ее пронзительный взгляд. В том самом месте, о котором якобы я никогда не слышал. Возможно, сейчас ты поймешь, почему я солгал, Дженова. Это случилось много лет назад. После того как я покинул наш дом, где был безгранично счастлив, я отправился в Шато-де-Нюи. Мне казалось, что я шагнул из света во тьму. Ибо в том проклятом замке я обрел тьму. Тьму нескончаемой ночи…

Глава 22

Неуклюжая старая телега везла его по дорогам, лишенным какой бы то ни было человеческой жизни. Даже проезжая мимо деревень, они не видели ни одного крестьянина, ни одной лающей собаки, ни одного машущего вслед ребенка. Все домишки были крепко заперты. Словно повозка несла на себе проклятие, и он вместе с ней.

Генрих не знал графа Тару. Граф, женатый на дальней кузине его матери, приходился матери седьмой водой на киселе, и сам Генрих с ним прежде не встречался. Будучи мальчиком, которого то и дело передавали от родственника к родственнику, Генрих привык кочевать по незнакомым местам и жить с чужими людьми. Он не унывал. Он был умный и самоуверенный и обычно вполне сносно устраивался. Но здесь он не имел выбора, действительно не имел.

Он тосковал по Дженове. Она была его второй половинкой и, когда он уезжал, плакала. Генри тоже проронил слезу, но так, чтобы никто не видел, ведь он почти мужчина, а мужчине не следует распускать нюни. Прочь его отсылала мать Дженовы, Она с самого начала его не жаловала, и, когда Дженова продемонстрировала такую же неистовость характера, как у Генриха, ее мать воспользовалась случаем и объявила, что Генрих представляет опасность для их дочери. Генрих решил, что мать Дженовы, скорее всего, боялась, что через год-два, когда они станут достаточно взрослыми, дочь захочет выйти за него замуж. Дженова, правда, утверждала, что не будет связывать судьбу с мужчиной, пока не станет престарелой матроной, но мать ей не верила, Генрих улыбнулся. Ничего, ее мать вскоре узнала, какой упрямой может быть дочь.

Повозка катила теперь в гору. Над ним среди голых скал и скрученных ветром деревьев высился серый замок из толстого камня с крохотными прорезями окон. Он мало чем отличался от других мест, которые доводилось ему видеть. Генрих не придал значения его отвратительному виду, пока они не подъехали к воротам и не оказались внутри.

В тишине гулко разносился цокот лошадиных копыт и скрип колес. Откуда-то над ними, за одним из окошек, раздался крик и умолк.

Только сейчас Генрих впервые задумался, что это за место такое – Шато-де-Нюи.