Нечестивец, или Праздник Козла

– История с Галиндесом закручивается серьезно, – предупредил его Антонио. – Похоже, это его ты переправлял из Монтекристи в имение Трухильо, очень похоже, что его. Похитили в Нью-Йорке и переправили сюда. Так что держи рот на замке. Забудь все. Ты рискуешь жизнью, брат.

Теперь– то Антонио де-ла-Маса понимал, что произошло с Хесусом де-Галиндесом, одним из испанских республиканцев, которым Трухильо, проворачивая запутанную политическую операцию, на что имел особый талант, дал политическое убежище по окончании Гражданской войны в Испании. Сам Антонио не был знаком с профессором, но многие его друзья знали его, и от них ему было известно, что он работал на правительство в Министерстве труда и в Дипломатической школе при Министерстве иностранных дел. В 1946 году он уехал из Сьюдад-Трухильо и обосновался в Нью-Йорке, где начал помогать доминиканским эмигрантам и писать, обличая режим, который знал изнутри.

В марте 1956 года Хесус де-Галиндес, который получил гражданство Соединенных Штатов, исчез; последний раз его видели выходящим из метро на Бродвее, в самом сердце Манхэттена. За несколько недель до того была объявлена его новая книга о Трухильо, презентация состоялась в Колумбийском университете, где автор защищал ее как докторскую диссертацию. Исчезновение какого-то испанского эмигранта в городе и в стране, где исчезают столько людей, прошло бы незамеченным, и никто бы не обратил внимания на шум, поднятый по этому поводу доминиканскими эмигрантами, если бы Галиндес не был гражданином США, а главное – не сотрудничал бы с ЦРУ, о чем стало известно, когда разразился скандал. Мощные силы – журналисты, конгрессмены, интриганы всех мастей, адвокаты и импресарио, которых Трухильо держал в Соединенных Штатах, – не могли ничего поделать с кампанией, поднятой прессой во главе с «Нью-Йорк Тайме» и поддержанной конгрессменами, возмущенными тем, что какой-то карибский диктаторишко посмел на территории Соединенных Штатов похитить и убить гражданина этой страны.

В последующие недели и месяцы – труп Галиндеса так и не был найден – журналистские расследования и те, что проводило ЦРУ, пришли к совершенно определенному выводу: ответственен за это режим Трухильо. Незадолго до похищения Галиндеса генерал Эспайльат Ножик, начальник Службы военной разведки, был назначен доминиканским консулом в Нью-Йорке. ФБР обратило внимание на подозрительный интерес Минервы Бернардино, доминиканской представительницы в ООН, пользующейся особым доверием у Трухильо, к Хесусу де-Галиндесу, о котором она наводила справки. Более того, ФБР засекло маленький самолет с фальшивым номерным знаком, пилотируемый неизвестным летчиком, который, нарушив правила, вылетел с маленького аэродрома в Лонг-Айленде на Флориду в ночь покушения. Пилота того звали Мэрфи, и с тех пор он находился в Доминиканской Республике, работая в «Доминикана де Авиасьон». Мэрфи и Тавито летали вместе и очень подружились. Все это Антонио узнавал по частям – цензура не позволяла доминиканским газетам и радио затрагивать эту тему, – так что сведения приходилось ловить на коротких волнах в программах Пуэрто-Рико, Венесуэлы или «Голоса Америки», а также выуживать из отдельных экземпляров «Майями Геральд» и «Нью-Йорк Тайме», тайно провозившихся в страну в сумках пилотов и стюардесс.

Когда же, семь месяцев спустя после исчезновения Галиндеса, в международной прессе всплыло имя Мэрфи, как пилота того самолета, на котором накаченный наркотиками Галиндес был переправлен из Соединенных Штатов в Доминиканскую Республику, Антонио, познакомившийся с Мэрфи через Тавито – они втроем как-то ели паэлью и запивали вином «Риоха» в испанском ресторане на улице Биллини, – вскочил в свой грузовичок и из Тироли, – что близ гаитянской границы, рванул в Сьюдад-Трухильо, чувствуя, что голова вот-вот лопнет от самых дурных предположений. Он нашел Тавито дома, совершенно спокойно играющим в бридж со своей женой Альтаграсией. Чтобы не волновать золовку, он повел Тавито в шумный ресторан «Типико Нахайо», где благодаря громкой музыке Рамона Гальардо и певцу Рафаэлю Мартинесу можно было разговаривать, не опасаясь чужих ушей. И там, заказав прежде жаркое из козлятины и пару пива «Президент», Антонио, не тратя лишних слов, посоветовал Тавито просить убежища в каком-нибудь посольстве. Младший брат расхохотался: какая чушь! Он даже не знал, что имя Мэрфи мусолит уже вся пресса США. И ничуть не встревожился. Его вера в Трухильо была не менее удивительна, чем его наивность.

– Надо предупредить нашего гринго, – услышал изумленный Антонио. – Он сейчас все распродает, решил вернуться в Штаты, хочет жениться. У него невеста в Орегоне. Отправляться сейчас туда – все равно что лезть к волку в пасть. А здесь ничего не случится. Здесь, братец, правит Хозяин.

Антонио пресек его браваду. Не повышая голоса, чтобы не привлекать внимание соседних столиков, сдерживая глухую ярость от такой наивности, постарался ему внушить:

– Ты что, не понимаешь, болван? Дело серьезное. С похищением Галиндеса Трухильо здорово промахнулся. У всех участников похищения жизнь висит на волоске. Вы с Мэрфи – опаснейшие свидетели. И ты, может, даже опаснее, чем Мэрфи. Потому что доставил Галиндеса в Головное имение, в дом самого Трухильо. О чем ты думаешь?

– Я не доставлял никакого Галиндеса, – упрямился брат, чокаясь со стаканом Антонио. – Я доставил типа, который сам не знал, кто он, жалкого пьяницу. А я – знать ничего не знаю. И почему я должен не доверять Хозяину? Разве он не доверил мне такую важную миссию?

Когда в ту ночь они расставались у дома Тавито, тот наконец, поддавшись настойчивости старшего брата, пообещал, что, ладно, он подумает над тем, что говорил ему Антонио. И пусть брат не беспокоится: он будет держать язык за зубами.

В ту ночь Антонио последний раз видел его живым. Три дня спустя исчез Мэрфи. Когда Антонио вернулся в Сьюдад-Трухильо, Тавито был уже арестован. Он был заключен в тюрьму Виктория, и свидания с ним не разрешали. Антонио пошел просить аудиенции у Генералиссимуса, но тот его не принял. Он хотел поговорить с полковником Кобианом Паррой, начальником Службы военной разведки, но тот словно превратился в невидимку и вскоре был убит солдатом в собственном кабинете по приказу Трухильо. Следующие сорок восемь часов Антонио звонил по телефонам или ходил по всем руководящим и высокопоставленным деятелям режима, с которыми был знаком, – от председателя сената Агустина Кабраля до президента Доминиканской партии Альвареса Пиньи. Все проявляли одинаковую озабоченность и говорили одно и то же: самое лучшее, если он ради собственной безопасности и их безопасности перестанет звонить и ходить к людям, которые ничем ему помочь не могут, но которых он своим поведением тоже подвергает опасности. «Как будто бился головой об стену», – сказал Антонио позднее генералу Хуану Томасу Диасу. Если бы Трухильо принял его, он бы умолял его, на колени бы упал, все что угодно сделал, лишь бы спасти Тавито.

А через некоторое время на рассвете автомобиль СВОРы с одетыми в штатское и вооруженными автоматами calies остановился перед дверью дома Тавито де-ла-Масы. Из машины выволокли его труп и без лишних церемоний выбросили в палисадник у входа, прямо на тринитарии. И его жене Альтаграсии, которая в ужасе выбежала из дому в ночной рубашке, крикнули, отъезжая:

– Ваш муж повесился в камере. Возьмите его и похороните, как положено.

«Но и это было еще не самое страшное», – подумал Антонио. Увидеть мертвого Тавито с веревкой на шее, якобы покончившего с собой, которого, как собаку, бросила у порога его дома банда патентованных негодяев из СВОРы, – и это было еще не самое страшное. Эти слова Антонио повторял про себя десятки, сотни раз на протяжении четырех с половиной лет, когда днем и ночью, собрав воедино остатки рассудка и разума, строил планы мести, которая сегодня ночью – благослови, Господи, – должна осуществиться. Самым страшным была вторая смерть Тавито через несколько дней после первой, когда, запустив на полные обороты весь информационный и пропагандистский механизм – газеты «Карибе» и «Насьон», телевидение и радио «Вое Доминикана», радиостанции «Вое дель Тропике», «Радио Карибе» и десяток мелких газетенок и местных радиостанций, – режим в самом мерзком, свойственном ему людоедском духе, распространил текст письма, якобы написанного самим Октавио де-ла-Масой, объясняющим причины своего самоубийства. Его замучили угрызения совести за то, что он собственноручно убил пилота Мэрфи, своего друга и товарища по работе в авиакомпании «Доминикана де Авиасьон»! Козел не удовольствовался тем, что приказал убить его, но, заметая следы истории с Галиндесом, прибегнул к утонченно-зловещему фарсу, выставив Тавито убийцей. Таким образом он освобождался сразу от двух опасных свидетелей. А для того чтобы все выглядело еще более мерзко, письмо Тавито объясняло, почему он убил Мэрфи: гомосексуальные страсти. Мэрфи якобы так приставал к его младшему брату, в которого был влюблен, что Тавито, как истинный мужчина, не выдержал и кровью омыл свою честь, прикончив выродка, а преступление свое замаскировал под несчастный случай.

Ему пришлось согнуться на сиденье и прижать автомат к животу, чтобы не заметили, как вдруг заболел желудок. Жена настаивала, чтобы он пошел ко врачу, боли могли быть от язвы или чего-нибудь еще более серьезного, но он все не шел. Незачем было ходит ко врачу, и без того ясно, что последние годы подорвали его здоровье, а все потому, что был подорван дух. После того, что случилось с Тавито, он потерял последние иллюзии, пал духом, утратил радость жизни – и этой, и вообще какой бы то ни было. Только мысль о мщении поддерживала его на плаву; он жил исключительно ради того, чтобы выполнить клятву, которую дал прилюдно в Моке, напугав до смерти соседей, пришедших выразить свое соболезнование роду де-ла-Маса – родителям, братьям, сестрам, своякам и свояченицам, племянницам, детям, внукам, дядьям и теткам:

– Клянусь Богом, я собственными руками убью мерзавца, который сделал это!

Все знали: в виду имеется Благодетель, Отец Новой Родины, Генералиссимус, доктор Рафаэль Леонидас Трухильо Молина, чей траурный венок из свежих благоухающих цветов находился на самом видном месте. Семья де-ла-Маса не отважилась не принять его и не решилась убрать с виду, так что каждый, кто входил, чтобы помолиться у тела покойного, тотчас же узнавал, что Хозяин соболезнует по поводу смерти пилота, «одного из самых преданных, верных и решительных моих последователей», как было сказано в соболезновании.

На следующий день после погребения два дворцовых адъютанта вышли из «Кадиллака» с казенным номером у дома семьи де-ла-Маса в Моке. Они приехали за Антонио.

– Я арестован?

– Никоим образом, – поспешил объяснить лейтенант Роберто Фигероа Каррион. – Его Превосходительство желает видеть вас.

Антонио даже не сунул в карман пистолета. Он знал, что при входе в Национальный дворец – если, конечно, его повезут туда, а не в тюрьму Викторию или Сороковую или же не сбросят в пропасть по дороге – его заставят сдать оружие. Ему было все равно. Он знал свою силу и знал, что силу эту удваивает ненависть, так что он сможет прикончить тирана, в чем накануне дал клятву. Так он решил и намерен был выполнить свое решение, прекрасно понимая, что его убьют раньше, чем он попытается бежать. Он готов был заплатить эту цену, но покончить с деспотом, который сломал его жизнь и жизнь его семьи.