Нечто из Рютте

– Ладно, – улыбнулся Волков, – приходи перед ночью, будет тебе десять крейцеров. Спросишь у стражников, где меня искать.

– Да уж найду, авось не дура, – пообещала Брунхильда.

Слабость то отпускала его, то снова накатывала. Долго в трактире солдат не просидел, вернулся в замок, с ним поехал и управляющий.

– Не было случая сказать, – начал Крутец, – но я очень рад видеть вас в добром здравии.

– Не такое уж оно и доброе, – отвечал Волков, чувствуя головокружение, – ну да ничего, окрепну со временем. Вы разберитесь с трактиром: раз в день заезжать, чтобы забрать выручку, это не дело.

– Знаю, поэтому хотел попросить вашего монаха, он добрый верующий, воровать не будет. Да и считает хорошо, и вести бумаги сможет.

– Прекрасно вы придумали, – съязвил солдат, – молодому монаху в кабаке, где под вечер девки на столах пляшут голыми, самое место.

А Крутец продолжал, не замечая иронии:

– Комиссия закончила опросы, сейчас господа аудиторы пишут отчет, через два дня все будет готово.

– Господин управляющий, – влез в разговор Ёган, чего раньше не бывало, – господину коннетаблю нездоровится, в седле сидит качается, весь белый, может, потом донимать его будете?

– Ах, ну да, ну да. – Крутец поклонился и отстал.

По ступенькам Ёган и Сыч Волкова почти тащили. Сам он не мог опираться на левую ногу. Ёган руководил и упрекал солдата, Сыч кряхтел да молчал. Насилу справились.

Волков рухнул лицом в перину, а Ёган стал тянуть с него сапоги, да так, чтобы нога не сильно болела, и пока стягивал, коннетабль Рютте уже заснул.

Глава двадцатая

Утром он чувствовал себя уже лучше: нога, конечно, болела, но к этому он, кажется, уже начал привыкать. А вот немощь, именно немощь, а не боль, время от времени приводила его в ярость. Он валялся на перине, ощущая легкий утренний голод, когда в дверь постучали настойчиво и сильно.

– Кто там, входите! – крикнул солдат.

И в покои вошел барон. Волков думал было встать, но барон не дал, придержал его рукой:

– Лежите, друг мой, лежите, я зашел спросить о здоровье, видел, вчера вас под руки вели.

– Жив, барон, – ответил солдат.

– Вот и хорошо. А что за грязный тип был с вами? Он ходит по моему замку, распоряжается здесь.

– Вы о новом управляющем?

– Да нет, этого юношу я узнаю, я про другого, мрачный тип, что распоряжается моими стражниками.

– А, вот вы о ком, так это Сыч!

– Да, кажется, его так и кличут, а что он делает в моем замке?

– То же, что и все, он работает на вас. Причем работает отлично.

– Уж больно опасный на вид, разбойник или душегуб, не меньше.

– Да, вида он разбойничьего, но дело свое он знает. Уж поверьте.

– Вам он нужен?

– И мне, и вам, барон, вурдалак-то еще не пойман. Нам нужно его поймать, – говорил солдат, – сегодня отправлю Сыча поспрашивать, не пропадал ли кто в деревнях, пока меня не было.

– Вам бы полежать, Яро, уж больно мы волнуемся все за вас.

– Лежа дела делать могут только трактирные девки. А нам нужно вурдалака изловить.

– Я прикажу жарить вам свинину каждый день, и пиво, друг мой, пиво вернет вас к жизни.

Сев на коня, солдат понял, что далеко не уедет, и велел Ёгану запрячь телегу. Он вообще-то никуда и не собирался, думая, что сержант съездит сам, но когда тот узнал, что нужно привезти ведьму, то сразу переменился в лице и сказал:

– Господин, я-то, конечно, поеду, но вот люди наши к ней в дом со злом не пойдут.

– Что? – не понял Волков. – Почему это?

– Боятся, господин, сила у нее большая.

– Что за глупости? Какая еще сила? Ты ее видел? Ее щелчком убить можно.

– Убить-то да, можно, но вот проклясть или сглазить она успеет.

Волков не без удивления смотрел на огромного седеющего мужа с усами, воина в кольчуге и при мече, в начищенном шлеме, и не верил, что это говорит он.

– Сыч! – крикнул солдат.

– Да, экселенц.

– Ты-то ведьм не боишься?

– Как-то жгли мы одну. С тех пор бояться не боюсь, но отношусь осторожно. Неплохо бы попа какого-нибудь с собой взять, а лучше двух. Мы без попов за ведьмой не ходили.

Это было еще одним разочарованием. Волков перевел взгляд на Ёгана, и тот сразу высказал свое мнение:

– Держаться надо от них подальше – вот что я скажу. Ведьмы – они бабы очень паскудные, а наши так особенно.

– Ты что, многих ведьм видел? – спросил Волков.

– А мне многих и не надо, нашей достаточно. Потому что вот как оно бывает… – собрался что-то рассказать Ёган.

– Иди-ка коней седлай, – велел Волков и вздохнул.

– Ну так что? Поп будет? – спросил сержант.

– Я вам вместо попа, – ответил солдат.

Они отправились без попа. Коннетабль, сержант, Сыч, Ёган и три стражника. Волков ехал в телеге, лежал на соломе, глядел в серое небо. И только он единственный был среди них спокоен. Только он не боялся ведьмы. Да, может, и его конь, что шел в поводу за телегой.

А ведьма знала, где выбрать себе место для хижины. Жила она в тихом уголке. Ни птицы здесь не орали, ни жабы не голосили. В первый раз солдат не обратил внимания на эту тишину, тогда его интересовали развалины замка. А теперь он, приподнявшись на локти, осматривался, приглядывался. И наконец начал понимать, почему даже старые воины, такие как сержант, не любили эти места, а может, и побаивались ведьму.

Хижина старухи стояла между вонючим болотом, в которое превратилось заброшенное кладбище, и черным старым гнилым лесом. Влажно тут было и муторно. Все прело вокруг. Пахло гнилью. Дышать было тяжко. Они подъехали к самой хижине, Ёган и Сыч помогли солдату вылезти из телеги. Волков, видя нерешительность на лицах своих людей, только криво усмехнулся и первым шагнул в дом старухи. За ним шли Сыч с мешком в руках, сержант и Ёган. Остальные остались с лошадьми.

Ведьма сидела на корточках у очага, что был посереди хижины, что-то пекла на углях, тут же желтыми пальцами расковыривала и жрала это. А еще что-то мерзкое держала на палке над углями. Увидев Волкова, она вздрогнула и вскочила.

– Что, старая, испугалась? – спросил солдат, подходя к ней. – Видать, не ждала, а говорят, ведьмы – ведуньи, наперед все знают.

Старуха не то засмеялась, не то закудахтала, ощерилась и зашепелявила:

– А-а, коршун-ворон прилетел. Живехонек, здоровехонек. Не берет его ни бабье оружие, ни стрелы мужей добрых. Жив коршун-ворон, снова пьет кровь слабых. Огнем жжет хилых.

– Да заткнись ты, не боюсь я твоей болтовни, – ответил солдат, разглядывая ее.

А старуха не затыкалась, буравила его своим глазом и шепелявила дальше: