Нечто подобное

Теперь на экране расцвело прекрасное, спокойное лицо, белая кожа и темные умные глаза; тонкое интеллигентное и все же дерзкое лицо женщины, которая появилась, чтобы монополизировать все их внимание, которая была темой разговоров, наваждением всей нации, почти всей планеты. При виде Николь Яну Дункану стало тошно от страха. Он предал ее ожидания: его результаты этого поганого теста уже каким-то образом были известны ей, и, хотя она никогда ничего не скажет, разочарование было написано на ее лице.

— Добрый вечер, — сказала Николь своим мягким, слегка хрипловатым голосом. — Дело вот в чем, у меня нет способностей к абстрагированию. — Дункан вдруг заметил, что он бормочет это вслух. — Я имею в виду эту религиозно-политическую философию; она для меня бессмысленна. Нельзя ли мне сконцентрироваться на конкретной реальности? Мне следовало бы обжигать кирпичи или выделывать сапоги.

Мне следовало быть на Марсе, подумал он, на границе. Здесь у меня полный завал; в мои тридцать пять я уже непригоден, и она знает; это. Отпусти меня, Николь, думал он в отчаянии. Не давай мне больше никаких тестов, потому что у меня нет шансов осилить их. Вот и эта программа об океанском дне; к тому моменту, когда она закончится, я уже забуду все факты. Я бесполезен для Демократическо-Республиканской партии.

Он вспомнил своего бывшего приятеля Эла. Эл мог бы ему помочь. Эл работал на Люка Луни в одном из его притонов драндулетов и продавал маленькие жестяные и картонные космические корабли, которые могли себе позволить даже побежденные народы; корабли, которые, если повезет, могли бы благополучно добраться до Марса. Эл мог бы продать мне драндулет оптом, сказал он себе.

А на экране телевизора Николь говорила:

— Действительно, это чарующий мир со светящимися существами, намного превосходящими своими разнообразием и совершенством удивительно чудесных форм все, что можно увидеть на других планетах. Ученые подсчитали, что в океане гораздо больше форм жизни, чем…

Ее лицо исчезло, а на его месте появилась неестественная, гротесковая рыбина. Это часть продуманной пропагандой программы, понял Дункан. Попытка отвлечь наше внимание от Марса, от мысли уйти из партии… и от нее. На экране рыба с грушевидными глазами уставилась на него, и он помимо своей воли забыл, о чем только что думал. Боже, подумал он, там, внизу, жуткий мир. Николь, подумал он, я у тебя в ловушке. Если бы нам с Элом повезло, мы могли бы сейчас играть для тебя и были бы счастливы. Пока бы ты расспрашивала всемирно известных океанографов, мы с Элом, скромно стоя на западном плане, играли бы, скажем, одну из частей «Фантазии в двух частях» Баха.

Подойдя к встроенному шкафу, Ян Дункан нагнулся и вытащил на свет тщательно завернутый в тряпку предмет. Мы так горячр, по-юношески верили в это, вспомнил он. Он нежно развернул кувшин, затем, набрав воздух, он выдул из него пару глухих нот. Дункан и Миллер и их группа «Двое с кувшинами»; он и Эл Миллер играли свои аранжировки Баха, Моцарта и Стравинского для двух кувшинов. Но этот разведчик талантов из Белого дома — подлец. Он даже не прослушал их толком. Уже поздно, сказал он. Джесс Пиг, легендарный исполнитель на кувшине из Алабамы, первым проник в Белый дом, развлекая и поражая тринадцать членов семьи Тибодокс своими вариантами «Дерби Рем», «Джона Генри» и тому подобных вещиц. Но, протестовал тогда Ян Дункан, у нас кувшин классический. Мы играем поздние сонаты Бетховена.

— Мы позвоним вам, — живо ответил разведчик талантов. — Если Никки когда-нибудь в будущем заинтересуется этим.

Никки! Он побледнел. Подумать только, быть настолько приближенным к первой семье. Они с Элом удалились со сцены вместе с кувшинами, бессвязно что-то бормоча, уступая дорогу следующему номеру, кучке собак, одетых в костюмы времен королевы Елизаветы, изображавших героев из «Гамлета». Собаки тоже не прошли, но это было слабым утешением.

— Мне сказали, — говорила Николь, — что в глубинах океана так мало света, что, а вот посмотрите-ка на этого чудака. — Через весь экран телевизора проплыла рыба с выставленным вперед горящим фонарем.

Вдруг раздался стук в дверь, который заставил его вздрогнуть. Ян Дункан осторожно открыл ее. Это был его сосед, мистер Стоун. У него был обеспокоенный вид.

— Вас не было на ВСЕХ ДУШАХ. А что, если проверят и обнаружат это? — Он держал в руке проверенный тест Дункана.

Дункан ответил:

— Скажите, какие у меня результаты. — Он был готов.

Войдя в квартиру, Стоун закрыл за собой дверь. Он взглянул на телевизор, увидел Николь, сидящую в компании океанографов, минуту прислушивался к разговору, а затем внезапно сказал хриплым голосом:

— Отлично. — Он протянул тест.

— Я прошел все успешно? — Дункан не мог поверить. Он взял бумаги и недоверчиво их просмотрел. Потом он понял, что случилось. Стоун подстроил так, чтобы он прошел этот тест. Он сфальсифицировал конечный балл, возможно, из гуманных соображений. Дункан поднял голову, и они молча посмотрели друг другу в глаза. Это ужасно, подумал Дункан, что я теперь буду делать? Его собственная реакция удивила его, но это было так. Я хотел провалиться, понял он. Почему? Так бы я смог выбраться отсюда, у меня бы была причина бросить это все — квартиру и работу, и уехать. Я бы иммигрировал в одной лишь, рубахе, в драндулете, который развалился бы, как только приземлился в марсианской пустыне.

— Спасибо, — мрачно сказал он.

Быстро, заикаясь, Стоун ответил:

— В-вы когда-нибудь сможете отплатить мне тем же.

— О да, с радостью, — ответил Дункан.

Поспешно выйдя из квартиры, Стоун оставил его наедине с телевизором, кувшином, неверно исправленным тестом и его мыслями.

Глава 3

Чтобы понять, почему Винс Страйкрок, американский гражданин, обитатель дома «Адмирал Буратино» слушал, бреясь на следующее утро, выступление Хозяина по телевизору, следует вернуться в 1994 год, тот год, когда Западная Германия вошла в состав Соединенных Штатов в качестве 53-го штата. В этом нынешнем Хозяине, президенте Руди Кальбфляйше, было что-то постоянно его раздражавшее. Будет отлично, когда через два года, достигнув конца срока, Кальбфляйш согласно закону будет вынужден выйти в, отставку. Это всегда был великий праздник, отличный день, когда закон выдворял одного из них с его кресла. Винс всегда считал, что это стоит праздновать.

Тем не менее Винс чувствовал, что лучше всего было делать все, что он был в силах, пока Хозяин был у власти. Поэтому он положил бритву и направился в гостиную, чтобы поиграть с кнопками телевизора. Он нажал кнопки «н», «р» и «б» и с надеждой ожидал, что монотонное жужжание речи изменится… однако ничего не изменилось. Слишком много других зрителей имели свое собственное, отличное от его мнение относительно того, что должен говорить этот старикан, понял Винс. Видимо, в одном только его доме было достаточно людей с противоположным мнением, способных противостоять всем его усилиям повлиять на старика через свой телевизор. Но во всяком случае это была демократия. Винс вздохнул. Это было то, чего все они добивались: правительство, восприимчивое к мнению народа. Он вернулся в ванную и продолжал бриться.

— Эй, Джули, — крикнул он жене, — завтрак скоро будет? — Он не слышал ее торопливого движения на кухне. И, кстати, он не заметил ее рядом в постели, когда, покачиваясь, поднимался сегодня утром.

Внезапно oft вспомнил. Вчера вечером после ВСЕХ ДУШ они с Джули, после особенно бурной ссоры развелись. Спустились к домовому уполномоченному по бракам и разводам и заполнили документы на развод. Джули сразу после этого забрала вещи; он был один в квартире — никто не готовил ему завтрак, и если он не поторопится, то останется совсем без завтрака.