Неделя холодных отношений

И с ружьём.

– Вы?! Но как же так…. Николай Дмитриевич! Это же….

Тепло одетый, в меховой шапке и унтах, Николай Дмитриевич Татаринов поднял охотничье ружьё на уровень глаз Сашки.

Молча.

Медленно дожевал что-то трудное, пальцами обтёр жирные от еды губы, спрятал от холода свободную руку в карман полушубка.

– Это ты тут с папашей балуешься на дорогах?

– А вы.… Так это вы Вадима убили?!

Сжав зубы, Сашка поднял своё копьё.

– Зачем вы так?! И с нами…

Опасность появилась перед ним настолько неожиданно и явно, что Сашка совсем не понимал, что же сейчас нужно говорить и делать.

Он был скорее изумлён, чем испуган.

«Почему он?! Для чего ему было убивать Вадима? А как же Ева?! Что будет с ней?».

– Не подходите! У-уезжайте! Мы всё равно про вас всё знаем…. Не подходите!

Чумазый, небритый, с прожжённым, оторванным, криво подшитым рукавом спортивной куртки, с всё ещё липким шрамом на лице Сашка зло тыкал копьём в сторону толстого живота Татаринова.

И слёзы его были близки.

– Ну, если так…. Давай, зверёныш, режь, может у тебя что и получится.

Уверенный и спокойный, Николай Дмитриевич Татаринов достал из кармана кусок белого хлеба, сунул его себе в рот.

– Давай…. А если не сможешь, я всё равно потом пару раз пораню этим твоим грозным ножиком свои руки, распорю им же себе одежду поверху…. Скажу в полиции, что вы тут с папашей твоим безумным совсем озверели после того, как Вадима по злобе вместе убили! Кстати, а где твой удалой отец? По лесу за зайцами бегает или уже сдох от холода?

Татаринов прожевал хлеб. Сочно сглотнул, икнул.

– Задачка-то простая. Грохну сейчас тебя, маленький, потом батю твоего прикончу, такого сильно умного и проницательного, когда он на выстрелы сюда прибежит. Ведь он прискачет же, да? Обязательно! Выручать сынишку, расправляться с врагами. Знаю я его, забавный тип…

Потом испугаюсь, сообщу в органы, мол, беспокоился, приехал помочь старому знакомому с его сыном, думал, что нужно подвезти до дома, что они могли ослабеть…. А они меня вдруг захотели убить, набросились с оружием. Убийцы! Я защищался, самооборона была и только.

Так что ничего сложного, паренёк, простой этюдик…

В кармане запасливого Николая Дмитриевича Татаринова было ещё что-то съедобное.

Он улыбнулся Сашке, переложил ружьё из руки в руку. Удобно достал бутерброд в вощёной бумаге, принялся его разворачивать.

– Мой отец не такой!

Не опуская направленного в живот Татаринова острия копья Сашка заорал, задыхаясь холодным воздухом.

– Он не позволит…, он не даст вам….

– Брось истерить. Две минуты ещё поживи, я вот доем колбаску – и всё, прощаемся.

– Отец…. Он не струсил, он самый лучший! Он доберётся до вас! Вы ничего не сможет сделать ему! И вы даже меня сейчас не застрелите!!! Вы толстый, жирный урод, вот…

Зря Николай Дмитриевич Татаринов так увлёкся вкусной едой в столь неподходящий момент, зря не смотрел очень пристально во внезапно заблестевшие напротив него глаза испуганного поначалу парнишки.

– Ну, раз ты так…

Татаринов скомкал и отбросил в сторону масляную бутербродную обёртку. Но ствол поднять вверх он не успел.

Действительно, напрасно он не обратил никакого внимания на вдруг окрепший голос сына одного замечательного отца!

– Мат, товарищ гроссмейстер.

Холодный, тяжёлый, верный, утром наточенный, да ещё и в крепкой руке….

Нож «Отшельник» плотно лёг на горло Николая Дмитриевича Татаринова, а сзади, прижавшись лицом почти к самому его уху, капитан Глеб Никитин ещё раз тихо произнёс:

– Мат. На колени, приятель. И брось пушку.

Всё-таки в решающие моменты жизни многие люди склонны к сомнениям. Татаринов малость промедлил, а Глеб просто не хотел рисковать.

Охватив шею противника ножом, да ещё и продымленным, изорванным рукавом куртки, Глеб дёрнул того назад, а своим башмаком неожиданно ударил под колено.

Николай Дмитриевич не удержался, слабо осел на снег, и сразу же завалился набок. Ненужное пока ружьё отлетело в сторону и упало в снег.

Одним шагом оказавшись перед Татариновым, капитан Глеб наклонился, мгновенно приставил нож к его горлу уже остриём.

– Вот и славно. А то всё угрозы, угрозы….

И, тёмный измученным лицом, небритый, в истерзанной, прожжённой одежде, сверкая белыми волчьими зубами, Глеб широко улыбнулся своему сыну.

– Ну что, пацан, обещаешь больше не курить?!

Только что всё было вокруг хмуро и напряжённо в природе, стегал ещё по оврагам зимний предполуденный ветерок, глухо шелестели в громадной вышине своих стволов тёмной хвоёй столетние сосны. И вдруг….

Солнце прорвалось к обрыву, первая большая птица плавно пролетела над белым заливом, зашевелился мягкий камыш на берегу.

Такие же, как у отца, опалённые высоким огнём костра брови, светлая мальчишеская щетина на подбородке, чёрные от грязи волоски на крепко сжатых кулаках.

Сашка без сил опустился в снег, на обочину, прямо напротив Татаринова, разделённый с ним совсем не наезженной дорогой.

Капитан Глеб Никитин отшагнул в сторону, быстро поднял ружьё.

– Ну что, шахматист Коля, приехали?! Бабушка отыгралась совершенно?

– Все равно ничего не докажешь.

– И не буду. Предупреждаю только: не вздумай без команды вставать в полный рост – сразу же всажу пулю или что там у тебя заряжено…. В башку. Тебе. С огромным нашим удовольствием. Да, и ещё…. Прошу тебя, не вздумай даже начинать ныть или ругаться. Помолчи, ладно? Мне эти педагогические разговоры за неделю и так надоели, а тут, если ещё и ты…. Короче, получишь прикладом. И отвечать будешь только на мои вопросы. Хау, я всё сказал!

За рукав Глеба нетерпеливо дёргал Сашка.

– Пап, я ж тебе кричал! Ты слышал?! Ты не думай, я его совсем не испугался!

– А я и не думаю. Обыщи его. Всё, что в карманах – мне.

Дёрнув стволом вверх, капитан Глеб поднял Татаринова на ноги.

– Пиджачок – на снег.

Сашка со сноровистой опаской освободил от содержимого карманы охотничьих, на лямках, штанов Николая Дмитриевича. Тщательно осмотрел его полушубок.

– Вот. Ключи. Бумажник.