Недобрый ветер

Последующие дни были томительными и суматошными. Мне казалось, что я искренне люблю Дженни, но я понимал, что мы слишком молоды для женитьбы, чем обычно кончается дело у влюбленных. Впрочем, от этого наша любовь не становилась менее пылкой. Как-то вечером я мечтательно глядел в окно. Вошел Лонни и молча встал рядом со мной, словно ожидая, что я заговорю первый.

— Вы знаете, что мы с Дженни любим друг друга?

— Да, знаю, — ответил он.

— Только не думайте, что это детская забава.

— Нет, я не из тех, кто смеется над такими вещами. Возраст тут ни при чем. Только вот что я хочу сказать: твоим возвращением домой жизнь еще не кончается. Здесь тебе повезло с работой. В Омахе вы приобрели друзей, которые готовы снова прийти на помощь, если в Чикаго ничего не выйдет. А что касается Дженни, то время покажет, крепко ли ваше чувство. Ты всегда будешь дорогим гостем в моем доме. Захочешь повидаться с ней — милости просим!

Он улыбнулся мне, и я сразу успокоился. Суровая зима кончалась. У меня возникла надежда на будущее. В тот вечер я играл для посетителей ресторана мистера Эриксона с легким сердцем. На душе у меня было радостно.

Мистер Эриксон попросил меня, чтобы я помог Джою разучить новые песни. Думая над тем, какие мелодии могут поправиться посетителям, я вспомнил старинную польскую песню «Горец, ест тебя тоска». Раньше ее часто напевал отец. Она звучала в моих ушах в ту страшную ночь, когда я думал, что умру. Видимо, мне врезалось в память выражение отцовского лица, когда он разучивал со мной слова. «Эта песня о тоске во дому», — говорил он. Я знал, что отец скучает во своей родине, Польше. Теперь я понял, что можно тосковать не только во холмам Польши, во даже во унылому в мрачному чикагскому Вест-Сайду.

Мы репетировали с Джоем по утрам, когда ресторан был еще закрыт. Он выучил слова на польском языке и подобрал мягкий и нежный аккомпанемент на банджо.

— Красивая песня, верно, Джош? — вздохнул Джой.

— Еще бы. Я ее с детства люблю.

— Мне от нее делается грустно. Увидеть бы маму и отца…

Он провел по струнам. Звуки были такими же печальными, как в ту ночь в товарном вагоне, когда Хови побренчал немного, а потом отложил банджо в сторону.

— Ты хочешь домой? — спросил я через некоторое время.

Джой кивнул, не глядя на меня.

— Если и ты поедешь, — сказал он.

Все точно сговорились!

— Так и быть, поедем.

В тот день я поговорил с мистером Эриксоном, рассказал, что с нами творится, и как мы решили поступить. Он дал мне рекомендательное письмо и назвал чикагские рестораны, куда мне следует обратиться. Мы пожали друг другу руку, и я поблагодарил его за все, что он для нас сделал.

В тот вечер Артуры пригласили Лонни, Дженни и бабушку поужинать в ресторане, где мы с Джоем выступали. Когда публика вызывала нас на «бис», я обвел взглядом зал и сделал то, чего никак от себя не ожидал. «Сегодня мм с Джоем споем для вас польскую песню, — торжественно объявил я. — В ней говорится о тоске по дому. Вы, жители Омахи, были добры к нам, и мы никогда вас не забудем. Но теперь нам пора в путь. „Беспризорники с большой дороги“ слишком долго бродили по свету, и теперь их тянет домой».

Мы спели отцовскую песню, и публика долго рукоплескала нам.

Глава 11

Хотя мы уже попрощались с Артурами, миссис Артур все-таки захотела еще раз увидеть Джоя до нашего отъезда. Лонни повез Джоя к ним в последний вечер, так что мы с Дженни смогли побыть наедине. Мы сидели на заднем крыльце, а бабушка тем временем хлопотала на кухне. В ту ночь небо усеяли яркие звезды, воздух был теплый, пахло весной. Даже не верилось, что еще недавно дули ледяные ветры, о которых и вспоминать-то страшно. Все наши мысли и разговоры сводились к близкой разлуке.

— Знаешь, ведь Чикаго совсем недалеко, несколько часов поездом.

— Да, верно. — Дженни подалась вперед, поставив локти на колени, зарыв подбородок в ладони.

— Хочешь, чтобы я вернулся, Дженни?

— Еще бы!

— Надеюсь, ты меня не забудешь. Конечно, Лонни прав. Если тебя будут приглашать куда-то другие ребята, ты не должна отказываться…

— Да, да, конечно. — Мне показалось, что она согласилась слишком поспешно.

— Иногда я думаю, Дженни…

Но тут она, судорожно глотнув, перебила меня:

— Послушай, Джош, ты легко можешь довести меня до слез, но я постараюсь не заплакать. Мне страшно расставаться с тобой. Этот дом опустеет, потому что… мне кажется, что я люблю тебя, но…

— Тебе только кажется? — рассердился я. Значит, ты не уверена, Дженни?

— А ты был уверен, что любишь Эмили?

Я взял ее руку и сжал в своей, обдумывая ответ.

— Это совсем другое дело, — наконец произнес я.

— Вот встретишь девушку без веснушек, она не будет такой дурнушкой, и серьги ей будут к лицу, и снова — «совсем другое дело»?

— Это Лонни тебя так настроил! — сказал я.

— Ничего подобного. Я сама до всего дошла, потому что есть вещи, которые ни ты, ни Лонни не можете понять. Ведь я же женщина и…

Я громко рассмеялся:

— Дженни, тебе ведь всего четырнадцать!

Она запнулась и спрятала лицо в ладони.

— Конечно, я еще многого не понимаю, просто напускаю на себя. Я хотела бы быть уверенной и в тебе и в себе, но не могу. Не могу.

Мы долго сидели вместе, и каждый думал о своем. Вернулись Лонни с Джоем. В девять часов, когда Дженни пора было идти к себе, я бесстрашно поцеловал ее в щеку прямо на глазах у Лонни.

На следующее утро, еще до того, как рассвело, мы отправились на вокзал. Перед отъездом из дома мы попрощались с бабушкой; Джойустроился на переднем сиденье машины рядом с Лонни, а мы с Дженни сели сзади. Молчали, видимо, у всех на душе было так же тяжело, как у меня. На этот раз у нас с Джоем были билеты до самого Чикаго. С полным правом мы сядем в вагон на виду у проводника и кондуктора; нас ждут удобные диваны, обитые зеленой шерстью, за окном замелькают телеграфные столбы. На этот раз путешествие обойдется без синяков и шишек. И все же один вид вагонов и паровозные гудки до сих пор вызывали в нас дрожь. Я видел, как Джой зябко поежился при виде огромных колес паровоза. Мм томились на перроне, дожидаясь последних прощаний и желая, чтобы все уже было позади.

— Знаете, — словно прочел наши мысли Лонни, — залезайте-ка в вагон и устраивайтесь. Не надо откладывать это до последней минуты.

Мы подошли к нашему вагону. Джой попрощался с Дженни, и мы оба принялись было благодарить Лонни, но тот и слушать не стал.

— Смотрите, приятели, не забывайте нам писать, — сказал он и посмотрел на меня с легкой усмешкой. — Ты задержись и попрощайся с Дженни, а мы с Джоем войдем в вагон и устроим ваш багаж.

Мы постояли с Дженни рядом несколько минут. Еще не рассвело. Мы говорили, наверное, то же самое, что говорят все влюбленные перед долгой разлукой, когда расстаются на годы, а то и навсегда. Я очень хотел, чтобы она не расплакалась, и она сдержалась.