Недотрога в моей постели

Максим вскинул брови и улыбнулся, как будто его позабавила моя реакция. Склонившись ко мне, он приблизился так, что его лицо оказалось напротив моего, глаза в глаза.

— Никакой не спектакль. Просто хочу разрядить обстановку перед серьезным разговором.

— Зачем он нужен, этот серьезный разговор?

— Чтобы прояснить массу вопросов, которые остались между нами.

— Между нами нет ничего. И прояснять нечего, — отнекивалась я.

— Ты ошибаешься. Нам всем нужно собраться и обсудить, как жить дальше. Все-таки мы одна семья, — совершенно серьезно заключил он и посмотрел на меня в ожидании реакции.

А я опешила. Семья? Он же действительно хочет помириться с отцом. Но что это значит? Мы будем постоянно видеться? Или это разовая акция с целью меня достать?

— Максим, честно, я не имею права вмешиваться в ваши с отцом отношения… но всё это странно… ты и я… Как мы будем общаться? Я не понимаю. После… всего…

— Ты так боишься облечь в слова случившееся. Позволь я сделаю это за тебя. Я подверг тебя серьезному испытанию, использовал, унизил. Я не намерен делать вид, что ничего не произошло. Не принимай на веру мой сегодняшний образ шута. Я сделаю всё, чтобы искупить свою вину. И буду просить прощения, пока не получу его, — ласковым баритоном он нежно шептал мне почти на ухо, заставляя помимо воли поддаваться его влиянию.

— Но зачем тебе это, Максим? Я не понимаю, — продолжала недоумевать я, наблюдая за переменами в лице Максима. Шутливость сменилась полной сосредоточенностью.

Он говорил проникновенно, и мое глупое сердце рвалось поверить, но за всем этим стояло что-то еще. Те его признания, которые простирались за пределы извинений человека перед человеком. Признания мужчины в своих чувствах. Но, если он заговорит о них, я сгорю тут же, на этом самом месте, от смущения, от взрыва собственных долго сдерживаемых чувств. Выдам себя.

И какой же глупой я окажусь, когда он, получив долгожданное прощение, помашет ручкой и с чувством исполненного долга понесется к своей невесте-модели. Я обязана ему помешать!

— Хорошо! Мы поговорим. Но сначала вы разберетесь с отцом. И потом, когда мы всё выясним, договоримся, чтобы никогда не пересекаться.

— Прямо никогда-никогда? — Максим снова перешел на шутливый тон, и в его глазах заискрились лукавые огоньки.

— Ну разве что по большим праздникам. Юбилеи, Новый год…

— А Пасха, Восьмое марта? Весь список я могу получить?

— Ты смеешься, да? — обиделась я, не понимая, как он может веселиться, тогда как на моих нервах, как на струнах, впору играть симфонию.

— Нет, Тая, я никогда еще не был настроен так серьезно, как сейчас, — проникновенно начал Максим, но его речь прервал телефонный звонок, а когда на экране высветилась фотография звонящего, а я ее увидела, на меня обрушилось одновременно два воспоминания, которые слились воедино.

Подслушанный разговор между тремя моделями и Максим в обнимку с его девушкой. Беременной девушкой, скрывающей от него ребенка.

Глава 12

Максим

Взгляд Таи упал на экран звонящего смартфона, который надрывался на соседнем рядом со мной сиденье. Тая же расположилась напротив, в другом ряду.

Расположение кресел друг напротив друга очень мне нравилось, потому что предоставляло возможность любоваться Таей. Знакомство с миром моды пошло ей на пользу. Модное приталенное платье из кожи и мягкого вельвета бордового цвета мягко облегало изгибы ее стройного тела, не скрывало длинные изящные ножки в черных матовых колготках, обутые в стильные замшевые ботильоны под цвет платья.

Но я всё же скучал по прежней недотроге в нелепых концертных платьях в пол, делающих ее такой непохожей на других. И особенно я скучал по ее длинным волосам, которые канули в Лету. Тая носила длину до плеч, и ее волнистые каштановые волосы струились свободными волнами, красиво обрамляя лицо с минимумом макияжа.

Естественная и нежная, такая хрупкая в утреннем свете, немного измученная и нервная. Хотелось снять ее напряжение, помочь расслабиться, но я знал, что именно я и являюсь тем самым, кто заставляет ее сидеть как на иголках…

Она посмотрела на мой смартфон машинально, любой бы среагировал точно так же, проявляя беглое любопытство, а не желая нарушить личные границы.

Но если бы она не посмотрела, то не увидела бы фотографию Илоны, которую та собственноручно установила однажды на свой контакт в моем телефоне, посетовав, что ее появление в моей телефонной жизни ознаменуется безлико.

Мне же некогда было заниматься такой ерундой. Но теперь Тая решит, что я каждый раз любуюсь на эротическое фото своей невесты, когда та мне звонит.

Ведь Илона, ввиду своей самовлюбленности, выбрала одну из самых смелых фотографий. Кажется, из фотосессии у какого-то именитого европейского фотографа, за работу у которого многие модели и знаменитости готовы землю грызть. И она удостоилась высокой чести.

Вообще, рассказы о достижениях в профессии были излюбленной темой Илоны. Где и у кого снималась, с кем встречалась, кто лайкнул и сколько раз в соцсети, кого из коллег обошла в понятной только моделям гонке.

Мне всегда было сложно удержать внимание, слушая ее речи, и порой я ловил себя на мысли, что раздражаюсь и хочу, чтобы поток ее слов иссяк.

Резонный вопрос: отчего же я всерьез намеревался связать свою жизнь с этой женщиной? Почему практически жил с ней, не любя? Задаваясь этими вопросами, я всегда старался избегать честных ответов, чтобы не смотреть правде в лицо. Тупая банальная инертность служила причиной.

Крупица благодарности за то, что не бросила во время серьезной многодневной реабилитации. Не то чтобы безотрывно у койки сидела и воду ко рту подносила. Нет. Для этого были наняты лучшие сиделки. Но заботилась как могла, поддерживала морально, как-то веселила, зачастую была связующим звеном между мной и реальным миром, который на время потерял для меня значение.

Она не бросила, увидев страшные шрамы на лице и спине, не сбежала, вереща от ужаса. И одним этим стала ценна для меня.

Упустив Таю и попав в больницу, где пришлось выбираться с того счета, я как-то не нашел времени, чтобы расстаться с Илоной. А потом и причин не было.

Удобная, не выносящая мозг, красивая, в меру сексуальная, и что особенно важно — она часто отлучалась, позволяя мне жить собственной жизнью. Не гордился своим к ней отношением, но и вины не чувствовал.

Все мы по сути эгоисты, и я не исключение, и просто хотел чуточку тепла и человеческого участия в непростой период после того пожара…