Нефартовый

В качестве корреспондента уже упомянутой программы «Говорит Западный фронт» майор Синявский работал в местах главных сражений. А в 42-м, попав в осажденный врагом город в Крыму, успел сказать в эфир только одну фразу: «Говорит Севастополь» – и тут же был серьезно ранен осколками разорвавшейся рядом мины. Только когда наши артиллеристы подавили немецкую батарею, его смогли вынести в безопасное место. Именно тогда Вадим Святославович потерял левый глаз.

В многочисленных интервью о моей семье я ни разу еще не рассказывал об этом удивительном сотрудничестве в радиоэфире. Нет, не берег для книжки. Просто раскопал знаменательную для меня историю только сейчас, в процессе работы. Мой отец, боготворивший Синявского после его репортажей о легендарном британском послевоенном турне московского «Динамо», много рассказывал мне о великом комментаторе. Папе в 1945-м было 11 лет, и, припав ухом к радиоприемнику, он навсегда заразился футболом. Но в 42-м или 43-м рассказ маленькому Мишке о сотрудничестве с еще неизвестным ему, да и не только ему, Вадимом Святославовичем просто не имел бы смысла. А потом Виктора Михайловича не стало.

Получается, что папа даже на уровне предположения не мог связать между собой две знаковые для него фигуры. Иначе я с детства знал бы о невероятном факте парного репортажа: Синявский – Гусев.

Не так давно я попал в ту самую, как принято говорить, импровизированную комментаторскую кабину в здании ГУМа. Сейчас там офис моего давнего знакомого главы компании BOSCO Михаила Куснировича.

Но если спросите о чем-то главном для меня в творчестве деда, то на ум приходит не журналистское, не переводческое и даже не комментаторское. А совсем личное, обращенное к самому близкому человеку:

А если тень меж нами проходилаИль недоверья стлался серый дым, –Как плакал я и как мне трудно былоОпять себя почувствовать живым.Но жизнь росла, цвела улыбкой сына,Из нас троих – она была права.Но жизнь сама для нас произносилаДля примиренья нужные слова.

Красавица-учительница Нина Петровна Степанова осталась одна с двумя маленькими детьми на руках. В каждую минуту их такой короткой супружеской жизни она была рядом. И даже в дни разлуки. 15 марта 1942 года он писал любимой из Москвы в Ташкент:

Напиши письмецо скорее,Я прошу тебя, милый друг.Что поделаешь? Наше время –Это время не встреч, а разлук.Потому-то я так упрямоВ этот поздний московский часДвадцать слов твоей телеграммыПеречитываю двадцать раз.

Миллион жуков

Возможно, из-за этого заголовка мой папа, всю жизнь писавший стихи, прочитавший, как мне казалось, все книги на свете, а также обожавший спорт и спортивную журналистику, в итоге не избрал соответствующую профессию.

После окончания школы перед обладателем золотой медали были открыты все двери. Конечно, будь жив отец, он бы наставил маленького Мишу на литературный путь. А так – за компанию с друзьями – вперед, на биологический факультет МГУ. Именно там, у памятника Ломоносову, познакомились они – мои будущие мама и папа. Благодаря чему вскоре появился и первый на курсе ребенок. При выборе имени для которого вариантов не было.

Мама, закончив биофак, пришла на работу в Институт высшей нервной деятельности и нейрофизиологии РАН. Где на базе Института нейрохирургии имени Бурденко и работает по сей день. Уже в течение 60 лет! Доктор наук, профессор, лауреат Государственной премии, Галина Николаевна Болдырева записывает и расшифровывает биотоки мозга для выявления опухоли или другого заболевания. Мама – активно живущий человек: прополка дачного участка, все новые и новые цветы и клумбы, с недавних пор – скандинавская ходьба. И конечно же, регулярный бассейн. Ну а как, скажите, может отказаться от занятий плаванием чемпионка МГУ, однажды принесшая своему курсу победу на водной глади в очной дуэли с таким серьезным соперником!

Каким? Вы прекрасно знаете Владимира Познера. Правда, тогдашний студент биофака и будущий телеведущий после финиша утверждал, что река в районе университетской базы в Звенигороде, где биологи проходили практику, была очень мелкой и он задевал коленками за дно. Замечу, что мама, возможно, превзойдя в выборе тактики одного из самых мудрых людей на нынешнем ТВ, плыла на спине…

Папа посвятил свою жизнь биофаку, воспитал сотни студентов и проработал деканом родного факультета более 30 лет. Профессор Гусев был видным микробиологом и экологом, членом комиссии ЮНЕСКО. Иногда я достаю из письменного стола его статью о правильном, с точки зрения взаимоотношений человека с природой, устройстве мира, по сути дела, ставшую научным завещанием. И поражаюсь тому, как активно повсюду заговорили на эту тему. Сейчас. А ведь папы нет с нами уже второй десяток лет.

Остались его коллекция марок, подшивки любимого еженедельника «Футбол», тематические вырезки из «Советского спорта» и «Спорт-экспресса». Есть книги, книги и еще раз – книги.

И есть 13-летний мальчишка. Внук, которого он, к счастью, успел застать в этой жизни. Пусть совсем ненадолго – чуть больше года… Его тоже зовут Мишей.

Ученый Михаил Гусев на протяжении всей жизни оставался гуманитарием. Говорит об этом даже стиль его научных работ. А сразу после окончания университета папа предпринял попытку вырваться из стеклянного королевства пробирок и колб, отправившись на радио. В качестве первого испытания потенциальному сотруднику весьма заботливо дали задание на знакомую для него тему: очерк о человеке, собравшем уникальную коллекцию жуков.

Через несколько часов небольшой материал под одновременно служившим анонсом заголовком «Тысяча жуков в коллекции ученого» лег на стол редактора, а Михаил пошел в буфет, чтобы перед озвучкой прочистить горло горячим чаем. Вернувшись, он нашел на столе свою работу с визой «в эфир» и даже каким-то лаконичным, но приятным комментарием.

Редактором были внесены всего две правки. Обе – в заголовок. Теперь он выглядел так: «Миллион жуков в коллекции советского ученого!»

Однажды я спросил папу, почему же его карьера репортера так и не была продолжена? «Знаешь, что-то сразу расхотелось», – улыбнулся отец. В мире бактерий и водорослей приспосабливаться не требовалось.

От Африки до Антарктиды – самые суровые жизненные испытания в моей голове превращались в захватывающие жюль-верновские приключения. Потому что обо всем этом он мне уже когда-то читал. А там – всегда невероятно интересно и просто не бывает плохого конца.

Книги про мужественных и благородных. И то самое стихотворение Евгения Евтушенко, строчки из которого – со мной на всю жизнь:

И если сотня, воя оголтело,кого-то бьет, – пусть даже и за дело! –сто первым я не буду никогда!

А мама поет мою любимую колыбельную: «Ему приснилось, что он моряк…» Это – навсегда. В какой стороне я ни буду…

Последний ответ Прусту

Кстати, о Познере. Все забываю сказать Владимиру Владимировичу одну вещь. На съемках и просто при встречах в коридорах Останкино возникают другие темы, а об этой вспоминаю лишь когда в очередной раз сажусь смотреть программу «Познер». Где последним из «вопросов Марселя Пруста» почти всегда бывает: «Что вы скажете Богу при встрече?»

Ответы звучат разные. И о раскаянии, и об отрицании по разным причинам самой возможности такой встречи, и, чаще всего, о благодарности…

А меня продолжает удивлять, почему же ни один из собеседников не дал столь очевидный ответ.

Вот он: «А где здесь у тебя все мои? Где папа, где сестренка? Где бабушки с дедушками – ведь я думаю о них каждый день! Проведи меня к ним, дай обнять».

Неужели этого хочу только я?

Ведь про раскаяние и благодарность, согласитесь, можно и после…