Неформат

джинсами… Часы? Не пойдёт по той же причине – опять встанет вопрос денег… тем более что

часы могут разбиться, сломаться, выйти из моды, наконец… Нужно что-то маленькое, незаметное

и интимное, но чтобы оно всегда находилось при нём и напоминало о ней. Жёны декабристов, что

они дарили? Правильно! Нательную иконку, образок. А для этого нелинейного материалиста?

Вдруг её осенило: конечно кулон! Единственное, что можно всегда носить незаметно, под

рубашкой. Типа таких, которые она видела в контрабандном западном мужском журнале. Только,

конечно, не с символом доллара, как там… А с чем? Знак зодиака? Фигурка какой-нибудь

обнажённой Венеры? Нет, это всё не то. И она открылась – попросила Жору принести с работы

каталог какой-нибудь ювелирной фирмы, чтобы позаимствовать идею. Пришлось честно

признаться отцу, что хочет подарить Вадиму нечто этакое, со значением.

Знала бы она, сколько горючего подлила в костер Жориных душевных мучений! Теперь

дочь, видите ли, мечется в поисках подарка ко дню рождения! Да не простого подарка, а с

подтекстом… Который в перспективе может означать только одно… Он все последние недели и

так изводил себя размышлениями о судьбе молодых. Распределение в МАИ было не за горами, и

решительный разговор о будущности их отношений неумолимо маячил на горизонте, как

дождевая туча.

«Дался ей этот технарь! Осядет она тут с ним без выезда, не дальше Крыма и Прибалтики –

и что? Может, я лицемер? Ладно ещё на переговорах, так и в собственной жизни думаю одно, а

делаю совсем другое? Счастье дочери меряю валютой и загранпоездками? А любовь,

взаимопонимание, родство душ? Она что, нашла всё именно в этом есенинском двойнике?»

Он виртуозно разыграл перед дочерью беззаботность, даже дружескую бесшабашность:

– Say no more – oh ye, woman! – воскликнул он игриво, тут же переходя с английского на

утрированный армянский акцент и красноречиво поднимая к потолку указательный палец. –

Оберег, слюшай, да? У нас этих каталогов пруд пруди. Все не довезу, места в машине не хватит.

Попрошу завтра Иришку-джан, да? Пусть подберёт что-нибудь подходящее.

Иришка-джан, в миру Ирина, числилась его секретарём и доверенным лицом.

Иришка переусердствовала: накопала целую кучу рекламных каталогов, которые,

наверное, скрашивали скуку рабочих будней мидовским жёнам и секретаршам картинками

нездешней жизни. На просмотр всей кипы журналов у придирчивой Ляли ушёл чуть ли не весь

вечер. В самом процессе поиска заключалось что-то захватывающее. Удобно устроившись на

мягком велюровом диване, прихлебывая чай из чашки манерного сервиза «Мадонны», Ляля сама

почувствовала себя рекламным персонажем – такой, как вот эта, домохозяйкой из американских

журналов времён пресловутого «процветания». Не хватало только домика-бунгало –

американской мечты с никелированным «крайслером»-бегемотом у гаража… И мужа с белозубой

улыбкой, возвращающегося к благоверной ровно в полшестого, прямо к обеденному столу.

Мужа… Здесь, на этой части ощущений, рекламное сознание начинало давать сбои. Что-то не

монтировался егерь в эту картинку. И они с ним ни разу, по обоюдному молчаливому уговору, не

трогали тему. А распределение надвигалось…

Отогнав от себя эти мысли, Ляля въедливо впивалась глазами в страницы каталога, пока

наконец не наткнулась на интересную вещичку. Золотая монетка, покрытая эмалью и разделённая

на две части – белую и чёрную. Линия, отделяющая одну часть от другой, была прочерчена не

ровно, а каким-то зигзагом с выемками. На гладкой эмалевой поверхности красовались два

иероглифа – по одному на каждой, причём разные. Иероглиф на белой стороне заметно

отличался от иероглифа на чёрной. Кулон почему-то притягивал взор, таилась в нём какая-то

загадка. Может, эмаль по золоту? Или иероглифы? Их всё время тянуло рассматривать. На второй

картинке, рядом – тот же кулон, но разделённый на две части. Каждая на отдельной цепочке.

Рекламный текст бодро рекомендовал вещицу как символ неувядающей любви, которая не в

силах перенести даже восьмичасовой разлуки белозубого американца и его верной, любящей

жены с буклями на голове и свежим обедом на столе. А посему половинки одной разделённой

души, обозначенные иероглифами, надлежало носить каждому из страстотерпцев, сгорающих от

любви в пригородах Детройта.

Ляля криво усмехнулась в ответ на игрушечное описание американского блаженства.

«Ладно, проехали… Но вещица, несмотря на пошлость рекламы, действительно занятная…». Что-

то во всём этом её цепляло. В контурах кулона и таинственных иероглифах спряталась какая-то

загадка. «Ну, почему разрез неровный, понятно: чтобы каждая половинка могла соединиться

только с той, от которой её отломили. А что же это за иероглифы? И почему чёрный и белый

цвет?» Пришлось снова обратиться к рекламному тексту: «Ян и инь – две противоположные

субстанции, которые едины и неделимы. В данном случае – двое влюблённых, две половинки

целого, которые хотят быть вместе. Ян – мужское начало, светлое и тёплое, оно олицетворяется

белым цветом. Инь – женское начало, тёмное и прохладное».

Она удивилась: логика, по крайней мере тех, белозубых, из Детройта, подсказывала

противоположное: она бы отдала чёрную часть ему, а белую, наоборот, оставила бы себе. Ведь

цвет фаты – белый! А жених, напротив, в чёрном костюме. На Востоке вроде бы всё наоборот; и

страницы книги читаются справа налево и сверху вниз. Странно. Невеста в чёрном платье и чёрной

фате на фоне жениха в белом – это, конечно, сильно! Загадочные Инь и Ян – что это, откуда?

Пришлось притвориться взыскующей эрудиции паинькой и обратиться к отцу. Это, как всегда,

оказался беспроигрышный ход, который повергал Жору в самое благоприятное расположение