Нефть

— Послушай, ты должен выслушать это немедленно. И он должен выслушать это немедленно… Потому что это бомба — которую можно взорвать в нужный момент. А может — в ненужный. И это меняет все.

— Послушай, в молодости он, говорят, ни в чем себе не отказывал — не тряхнул ли старик прошлым? Что вы курили?

— Ничего. И пили только белое Montrachet.

— Ну, стало быть — оно было так хорошо, что у тебя помутился рассудок. От вина, лодки, самолета, роскоши.

— Ты отказываешься меня слушать?

— Разумеется, нет. Но не раньше, чем меня выслушает президент. Критическая точка коридора, ведущего в президентские апартаменты, стремительно приближалась. Дон — вероятно, подсознательно желая отделаться от Стива, передвигался легкой трусцой, но Стив не отставал. Охранники, занявшие привычные позиции по периметру, пока еще только слегка удивились.

Эти двое должны были остановиться уже через пару шагов — по крайней мере, зона, в которой имел право передвигаться один, заканчивалась именно там, имя второго было отмечено на всех электронных и бумажных носителях знаком — «везде». Он мог следовать дальше. И так происходило всегда, совместная неторопливая прогулка по коридору и расставание в той самой, строго определенной точке. Сегодня все было несколько иначе: они передвигались много быстрее, были возбуждены, и вроде не собирались расставаться. Удивление охраны стремительно перерастало в тревогу. Стив — заговорило нелюбимое дитя, интуиция — еще не понял, но уже почувствовал это на несколько секунд раньше Дона, но остановились они практически одновременно. Дон-то — как раз понял, встретившись глазами с охранником.

— Прости, Пол. Заболтались.

— Никаких проблем, сэр.

— Так вот — полушепотом он обращался уже к Стиву — не хватало только, чтобы тебя уложили физиономией в ковер и надели наручники в президентском коридоре. У них — в отличие от нас — не возникает сомнений.

— Я понял. Извини. Но я иду к тебе и не уйду…

— Да, да, пока не дождешься меня. И не смей пить мою диет-колу. Тебе все равно, что лакать, а у меня диета.

— Не беспокойся, я вообще не пью эту гадость.

— Прости, старик, ты предпочитаешь белое Montrachet…

Дон бросил это уже на ходу. Занятый своими мыслями, Стив даже не улыбнулся. Зато усмехнулся охранник, оказавшийся поблизости. Веселые ребята, что ни говори, собрались в этом Совете национальной безопасности. Несмотря на те проблемы, которые им приходится решать. Не позавидуешь. Дон возвратился от президента довольно скоро и в хорошем расположении духа. Это Стив, разумеется, мог предположить заранее и предположил, а вернее, был уверен — утреннее совещание не давало поводов для беспокойства и даже не сулило малых тревог. В ближайшее, разумеется, время.

— Итак, мистер гений и мистер магнат готовы потрясти мир?

— А ты полагаешь, мистеру магнату нужен целый мир?

— А ты полагаешь, он давно уже не принадлежит ему со всем живым, неживым, движимым и недвижимым.

— Полагаю — нет.

— Но у него есть план. И для этого потребовался ты.

— У него есть теория. А она — стоит десятка моих планов.

— Ладно, будем считать преамбулу законченной. Итак, чего хочет от нас и что предлагает взамен Энтони Паттерсон? Любопытно, кстати, кто-нибудь из его товарищей по партии, включая дружное техасское семейство и Дика, знает о вашей встрече?

— Полагаю — нет. Прежде всего — этого вряд ли хотел мистер Паттерсон. А потом — я слишком мелок.

— А я так полагаю — наоборот, мистер Паттерсон этого хотел. И получил. Другое дело — зачем? Но это ты сейчас мне расскажешь, парень. Недаром же я отказался от сигары у президента.

— Итак, теория. Я бы назвал ее «теорией психов». Или вариантом номер два. Видите ли, Дон, мистер Паттерсон полагает, что и их, и наш план по установлению контроля в нефтедобывающих — ну, я имею в виду и газ тоже — регионах провалятся. Каждый в свое время.

— Это еще почему?

— Касательно республиканцев — сказано было довольно мало.

— Еще бы! Его задача была — выкачать информацию из тебя, а не подарить тебе пару-тройку республиканских тайн.

— Нет, Дон. Это с неизбежностью военный путь, в крайнем случае — формат прямого государственного переворота, пусть даже такого мягкого и бескровного, как у Саудитов. Впрочем, Саудиты скорее исключение, которое доказывает правило.

— Ну, это исключение вдобавок активно пользует нашу банковскую систему, потому говорить об исключении в чистом виде не приходится.

— Тем более. Итак, способ работает только некоторое время, а потом заходит в тупик. И начинается масштабная резня. Мы политики — и смотрим на это несколько иначе. Иными словами, мы понимаем, что любая бойня в какой-то момент заканчивается, просто потому, что все убивают всех.

Ну, почти. И все рушат — все. И тогда — на ровном, пустом, обезлюдевшем месте — удобно и просто строить что угодно. Вернее, что нужно нам.

— У тебя есть зеркало, Стив?

— Зачем вам зеркало, сэр?

— Хочу убедиться, что у меня не растут рога, а изо рта не вырываются языки пламени.

— С вами все в порядке, сэр. Это называется профессиональной деформацией, ну, вроде как у хирурга, который просто не имеет права жалеть человека на операционном столе. Кончено, мы хотим добра и — в конечном итоге — стремимся построить на том пустом безлюдном месте нечто, соответствующее вечным ценностям. Но потом. А сначала, чтобы можно было построить, — нужно подготовить площадку. Это закон жанра, сэр.

— А он, этот великий Энтони Паттерсон, конечно, покрыт одеянием из белых перьев, и над головой у него сияет этот магический круг.

— Нимб, сэр.

— Значит, сияет.

— Нет. Но он нефтяник — его задача, чтобы нефть добывалась, перерабатывалась и поступала в производство, и этот процесс должен происходить постоянно. Потому — его устраивают только стремительные победоносные войны. А таковых теперь уже не случится. Я писал об этом меморандум, если помните.

— Помню. Но восточные войны — это удел республиканцев. Мы решили — и между прочим, не без твоих аналитических выкладок — что работаем в России. И, собственно, работаем. И почему — скажи на милость — должен провалиться наш план?

— Потому что это Россия.

— О, вот только не надо про загадочную русскую душу. Слышали. Знаем. Преодолели. Разгадали. Это все?

— Он называет ее — Россию — местом, где ломаются машины. Я бы сказал, не машины, а наши отлаженные системы политтехнологии — кадровые, выборные, медийные. Он говорит, что они другие.

— Пришельцы.

— Нет, но ментальность — согласитесь — нельзя сбрасывать со счетов.

— Любая ментальность имеет цену.

— Согласен. И тем не менее, давайте рассмотрим несколько примеров…