Негасимое пламя

Отныне большая часть его статей будет посвящена «трагической ситуации, с которой столкнулось сейчас все человечество». Писать их ему помогут Эйнштейн, Жолио-Кюри, Бертран Рассел, Лайнус Полинг и многие другие прославленные ученые. Они уже предупредили государственных деятелей всего мира об опасности, которая, в связи с производством и испытанием ядерного оружия, угрожает существованию пашей планеты.

Но этому предупреждению уделяют мало внимания. И в каком неведении до сих пор пребывают люди! Они не думают о том, что смертоносные радиоактивные частицы, рассеянные в атмосфере благодаря взрывам атомных и водородных бомб, могут причинить им непоправимое зло, подвергнуть длительным страданиям, изуродовать и сделать бесплодными целые поколения! Как невосприимчиво к опасности оказалось большинство людей! Им трудно поверить, что термоядерная война принесет почти всей планете смерть и разрушение! А ведь такая война может начаться, если только они не опомнятся и не приложат усилий предотвратить ее.

Постоянно размышляя над огромной задачей, которую он поставил перед собой, Дэвид пришел в конце концов к выводу, что писать статьи надо с большей силой и убедительностью. Он должен вывести людей из состояния апатии, заставить их понять, что сейчас поставлено на карту; пробудить в них желание подняться на защиту своих очагов и семей от опасности радиации и новой мировой войны.

Зная все мели и рифы, которые встретятся ему на пути, если он отважится выйти за дозволенные цензурой пределы, он все же верил, что может сделать свои статьи более действенными, чем они были до сих пор.

Каждое утро, заглушая ликование сердца равнодушным посвистыванием, Дэвид разбирал свои заметки, перед тем как сесть за стол у маленького грязного оконца и сосредоточить мысли на статье, которую он обдумывал накануне вечером.

В квадрате окна виднелся кусок улицы и облупившейся стены дома напротив. Сухая акация свешивала спутанную массу своих черных ветвей над уголком сада. Но лишь только статья завладевала его вниманием, Дэвид забывал о том, что происходит за его окошком: переставал слышать, как шумит улица, как перекликаются хозяйки с разносчиками товаров.

Если мысли его текли непрерывным потоком, легко и ровно ложась из-под пера на бумагу, он останавливался только затем, чтобы подыскать нужное слово или сделать более энергичным какой-нибудь оборот; тогда он закуривал трубку, обдумывая недающуюся фразу и, преодолев препятствие, сгова принимался строчить, спеша излить на бумаге переполнявшие его мысли.

Придвигая к себе машинку, чтобы перепечатать статью, он думал иногда о том, как хорошо было бы нажать кнопку звонка на столе и вызвать молоденькую нарядную машинистку из редакции «Диспетч», которая отлично печатала, свободно читая его неразборчивый почерк.

Упорно работая на своей машинке, он медленно и старательно выстукивал на ней двумя пальцами какой-то незамысловатый танец, что всегда его немного забавляло. Он мысленно поздравлял себя с тем, что добился практикой кое-каких успехов, приостанавливая работу только затем, чтобы ругнуться, когда круглолицые бесенята, называемые клавишами, выкидывали порой зловредные трюки.

Усталый после напряженного утреннего труда, он вкладывал свою рукопись в продолговатый конверт и писал на нем адрес редактора одной из ежедневных газет, на которого он более полагался; после этого ему становился слышен отдаленный грохот уличного движения и глазам представала знакомая картина.

Однажды он увидел на мостовой стайку воробьев, чирикающих над свежим лошадиным навозом, от которого подымалась струйка легкого пара. М-с Баннинг и одна из ее соседок бросились прогонять воробьев. И тут же затеяли ссору из-за того, кто имеет право забрать это бесплатное удобрение для своих цветочных горшков и крохотных садиков. Повозки, запряженные лошадьми, давно уже стали редкостью в наше время, так же как и старые дома, перед которыми еще сохранились палисадники. Цены на землю сильно поднялись, и большинство домов более поздней стройки обросло террасами и ярусами этажей. На улице было пусто, и только женщины, выращивающие герань в цветочных горшках и палисадниках, оспаривали у воробьев щедрый дар проследовавших по улице лошадей.

Дэвид с улыбкой следил за этим столкновением. Недурно было бы, чтобы и на его рукопись, когда она попадет на стол к его собрату редактору в Сиднее или Аделаиде, набросились с таким же нетерпением, с каким эти воробьи на свою добычу.

Днем он проводил час или два в читальне публичной библиотеки, просматривая отечественные и зарубежные газеты и журналы, чтобы быть в курсе новостей, прокомментировать очередную животрепещущую тему или использовать ее для ссылок.

Члены Комитета защиты мира, чьи заседания он посещал, были воодушевлены резолюцией, принятой на конференции Австралийской партии лейбористов по вопросу внешней политики. В резолюции заявлялось о дружбе с Азией, выражался протест против применения ядерного оружия и его испытаний в Австралии и говорилось о необходимости создания безъядерной зоны для Южного полушария.

— Вот видите, это доказывает, что мы все-таки добились результатов! — сказала как-то Шарн. — Давление со стороны профсоюзов и рабочих масс обычно оказывает действие на политиков после выборов.

— Еще бы! — весело откликнулся Дэвид.

— Ну, а вот вы, вы даже не представляете себе, против чего вы боретесь! Вы действуете в одиночку и воображаете, что можете чего-то добиться! — воскликнула Шарн, не одобрявшая индивидуализм Дэвида.

«А может быть, и в самом деле? — задумался Дэвид над ее словами. — Что ж! Пожалуй, она права».

Не слишком ли он рассчитывал на свои силы? И все-таки он упрямо верил, что, не будучи связан ни с одной политической партией, он сможет завоевать доверие большего числа людей, чем если пойдет проторенным путем. Он думал, что ему удастся проложить новый путь, привлечь внимание пассивных, безразличных к политике и не знающих на что решиться людей и убедить их в необходимости поддержки всемирного — не политического, а просто гуманного движения за мир и разоружение.

Посещая политические митинги и собрания женских организаций, он наблюдал, как страх перед тем, что главенствующую роль в борьбе за мир играют коммунисты, затуманивает головы обыкновенных благонамеренных граждан. По-видимому, они были не в состоянии понять, что если правительство Советского Союза первым выдвинуло предложение о том, что великие державы должны заключить договор о запрещении использования ядерной энергии в военных целях, то оно имеет в виду не только благо народов СССР, но и благо всех народов мира.

Казалось бы, что политику мирных переговоров, которая ставит своей целью прекращение губительной гонки вооружений, поглощающей средства, нужные для жилищгого строительства и улучшения условий жизни населения, надо было объяснять гуманными побуждениями и что все разумные люди должны этой политике сочувствовать. Однако Дэвид обнаружил, что дело обстоит далеко не так.

Представители экономических кругов, враждебных всему, что связано с социалистическим строем, сумели вызвать с помощью лжи и религиозного фанатизма чувство слепого и неразумного предубеждения, которое завладевало людьми, как неизлечимая болезнь. Когда на собраниях Дэвид спрашивал мнение докладчика по вопросу о запрещении ядерного оружия или о разоружении, с мест раздавались крики «Коммо!».

Это не удерживало его от вопросов: он задавал их везде, где собирался народ: в общественных залах, на улице, на молитвенном собрании или на предвыборном митинге.

У него появилось больше возможностей для разговоров с людьми во время блужданий по городу и в предместьях, — в поездах и в автобусах, в кабачках и на рынках. Эти случайные беседы со всякого рода людьми доставляли ему истинное удовольствие. Дэвид выслушивал их непредвзятые мнения, и ему казалось, что он проникает в самую глубь закрытого резервуара общественных мыслей и настроений.