Негоциант 2. Марланский "Квест"

– Предприятие у нас опасное. – Проронил Слава, мучительно размышляя, как бы отвадить Барсука. – Мы идем в пустошь, к черной дороге и дальше. Там, знаете ли, кочевые племена, Марево, джины…

– Да бог с ними с джинами…, - возликовал ученый. – Я же естествоиспытатель. Мне все нипочем. Вы не думайте, что я только кабинетный работник. Если бы я к труду привычный не был, то давно бы уже умер тут от голоду.

Колонна уже серьезно ушла вперед. До пограничья оставалось пара дневных маршей, а судя по карте, кроме аванпоста его величества Матеуша, жилых построек или поселений в радиусе десятка километров, не было. Можно было прогнать микробиолога взашей, однако он почти наверняка опять увязался бы за колонной. Его дикие звери и разбйоники то до сих пор не трогали, потому что он плелся в хвосте хорошо вооруженного конного отряда. Выгнать его, означало подписать мужику смертный приговор, хотя с другой стороны, разрешив Барсукову присоедениться к отряду, Зимин ему небо в алмазах тоже не мог гарантировать.

– Хорошо. – Наконец решился он. – Что вы умеете делать, ну кроме колки дров и микробиологии.

– О мой друг! – Вновь возликовал ученый, отогревшийся, и угостившийся брагой, которую ему плеснул в кружку кто-то из сердобольных гвардейцев. – Мои знания обширны. Я ведь и первую помощь могу оказать, и стрелу достать из плеча, и от укуса ядовитого гада подлатать. Тут же вокруг природного сокровища под каждым кустом, а с моими знания в местной фауне, за результат я ручаюсь.

Зимин с тоской оглядел неказистую фигуру выпивохи-ученого и обреченно махнул рукой.

– Бес с вами, Барсуков. Поедете на телеге. Если вздумаете отлынивать от работы и корчить из себя интеллектуальную элиту, в тот момент, когда остальные будут копать отхожие ямы или толкать застрявшую в грязи подводу, вышибу из отряда.

Я никогда бы не подумал, что в черной, покрытой льдом оболочке Подольских могут жить какие-то чувства. Я ошибался. Старик был встревожен, переживал, и без того тонкие губы превратились и вовсе тонкую белую нить, а глаза, влажные как у теленка, поблескивали нездорово и жутко.

– Я вам могу пообещать очень много, Зимин. – Старик стоя, ссутулив плечи и зажимая пальцем кнопку вызова, и не обращая внимания на мои возражения, продолжал говорить. – Я понимаю, что у нас есть некоторые разногласия…

– … Некоторые?! Да я…

– И я готов признать, что ошибался в вас…

– … гляди те ка, на Вы перешел. Ну просто благодать какая-то.

– Сбирский, черт возьми, выслушайте меня! – Боль, неподдельная, звериная, какую не сыграть на сцене, не описать в романе, больно ударила по моим барабанным перепонкам, и я в удивлении замолчал. Я верил, что старик может испытывать чувства, вроде ненависти, жадности или злости, однако тут кольнуло чем-то совершенно иного рода.

– Ладно, - выдавил я нехотя, - отзовите своего башибузука, и мы по говорим.

Близилась степная ночь, а это я вам скажу, то еще развлечение. Дневная температура в жаркий день могла в этих широтах с легкостью достигнуть сорокоградусной отметки, а ночная уверенно уходила в минус. Я иногда диву давался, как в этом суровом климате может вообще что-то существовать.

Я стоял на трапе ястреба, укутавшись в походный плащ и сжимая в руке свою старую добрую трость с железным набалдашником. Вторая же рука мирно покоилась на спрятанном под плащом ТТ.

– Вы один? – Подольских нервно обернулся, и меня поразила случившаяся с ним метаморфоза. Несколько часов назад он выглядел довольным жизнью дельцом, четко знающим что он хочет от этой жизни. Теперь же он был похож на заблудившегося школьника.

– Как видите? – Я пожал плечами. – Что у вас такого срочного.

– Срочность есть, и вы же сами, Сибрский, эту срочность организовали. Давайте с самого начала. Силами Суздальского вы с задачей не справитесь. Отбросим даже тот невероятный случай, если ваш чертов брелок будет в целости и сохранности пылиться на полке в отстреленном отсеке, в королевстве. Слишком много всего поставлено на карту.

– К чему вы ведете Подольских?

– Услуга за услугу. Вы выполняете мое условие, я в свою очередь становлюсь к вашему предприятию лояльней некуда и бросаю на него все свои ресурсы, как-то связи, деньги и запасы горючего.

– Идите-ка вы, - не сдержался я. – Но понимать то надо, что если мы не сможет воплотить нашу идею в жизнь, то сдохнут все!

– Не спешите, Сбирский. – Нехотя отмахнулся старик. – Ваше стихийное бедствие на деле пока что не более чем слух, а документальные доказательства настолько невнятны, что даже самый закоренелый пессимист не стал бы их воспринимать всерьез.

– А как же данные с Ястреба? Как же вымерший город вокруг? – Не выдержал я. – Как же те же кочевники? Уже неделю сенсоры челнока не видят крупных передвижений! Неужели дикари бросили затею содрать с вас кожу и повесив носы удалились в свою пыль?

– Ну ладно, - поморщился миллиардер. – В чем-то вы все же правы…

– В чем-то? В чем-то? – От данного заявления я чуть было не задохнулся. Что-то внутри сдавило мои легкие и горло. – Вы рехнулись Подольских? – Через силу поскрипел я. Деньги совсем глаза застили? Что вам, черт возьми нужно?

Подольских помедли, и снова боязливо оглянулся.

– У меня есть две дочери, Анна и Вероника Подольских. Этих имен вы не найдете не в одних документах, не в одной хронике. Только разве что в метриках, которые хранятся на земле под большим секретом. В любых официальных хрониках они выступают под другими именами. Обе они на Марлане.

– Что за секретность такая? – Непритворно удивился я.

– Я богат Сбирский, а дочери мои своевольны. Анне сейчас тридцать, Веронике двадцать пять, и они ненавидят меня за мой образ мысли и стиль жизни. Однако на них охотятся. Каждый божий день, до момента отправки их сюда, я покрывался холодным потом от каждого звонка. Марию даже похитили один раз, но сработала моя служба безопасности и все обошлось.

– Почему бы вам не снабдить их личной охраной?

– Сначала я так и делал. – Подолских тяжело привалился к бронированному боку Ястреба. – Но это работало до определенного момента. Когда Аня и Вера были маленькими, они нисколько не возражали против компании гардов, а те большую часть времени скорее нянчили девочек, чем охраняли. Но годы шли. Менялся мир, девочки подрастали и их вкусы, предпочтения и взгляды начали меняться. Чем старше они становились, тем меньше я мог на них влиять. Отцом я был отвратительным. Их мать, моя добрая Анастасия, умерла, едва родив Веронику. Как позже оказалось, и так плачевное состояние, которое она от меня скрывало, усугубилось кесаревым и наркозом. Сгорела она быстро, как свечка, оставив мне на попечения двух маленьких детей, и я не сделал ничего лучшего, как нанять сотни нянек, заменяя покупной заботой отцовскую любовь. Я много работал, зачастую появляясь дома только чтобы упасть на кровать и забывшись в тревожном сне, встать в пять утра и вылететь куда-то в Гонконг или Лиссабон. Иногда я не бывал дома месяцами, а когда хватился, понял, что я не знаю своих детей. Они же, что самое страшное, не воспринимали меня как родителя. Бизнес погубил все дорогое мне. Я стал для них чужим человеком. Когда я опомнился, было уже поздно. Аня собиралась в Оксфорд, Вероника увлеклась рок-музыкой, и они разлетелись по миру. Неприятности не заставили себя долго ждать. Новая попытка похищения, на этот раз удачная. Спасли Аню только английские полицейские, узнавшие каким-то чудом, где находиться русская девочка.

Старик замолчал, собираясь с мыслями и наполняя легкие холодным степным воздухом.

– Я понял, что не способен их сохранить на Земле. Меня даже не деньги волновали. За жизнь любой из них я мог отдать похитителям требуемую сумму, но по статистике, похищенные, как правило не доживали до момента выкупа. Вот что для меня было страшно. Я и так потерял свою жену, а теперь мог лишиться и единственного о ней воспоминания, живых копий покойной, со вздорным характером и полным ко мне пренебрежением.