Негр с «Нарцисса»

— Посмотрите-ка вы на него! Этакого не проведешь, уж этот знает, что к чему! Будьте спокойны, — восклицал он, поднимая твердую, лишенную мяса, руку, похожую на клюв бекаса.

Джимми, лежа на спине, сдержанно улыбался, не двигая ни одним членом. Он притворялся совершенно обессиленным, чтобы показать нам, как глубока наша вина перед ним. Наш запоздалый приход во время шторма, ужасы, которые он пережил, пока мы извлекли его наконец из этого ужасного заключения, затем ночь на юте, когда мы с непростительным эгоизмом вконец игнорировали самые основные потребности больного человека — все это «доконало его». Он любил говорить об этом, и мы, само собой разумеется, всегда живо интересовались этой темой. Он говорил, порывисто выбрасывая потоки слов, с длинными паузами в промежутках; его речь напоминала походку пьяного.

— Повар как раз принес мне чашку горячего кофе, швырнул ее сюда на мой сундук и хлопнул дверью… Я почувствовал, что идет сильная волна, попробовал спасти свой кофе… обжег себе пальцы и упал с койки… Она так быстро накренилась… вода проникла через вентилятор… я не мог открыть двери… темно, как в могиле… пытался вскарабкаться на верхнюю полку… крысы… одна укусила меня за палец, когда я поднялся… я слышал как она плавала подо мной. Я думал, что уж вы так никогда и не придете… был уверен, что вас всех унесло за борт… Конечно… Ничего не слышал, — кроме ветра… Потом вы пришли… Должно быть, просто так, чтобы посмотреть на мой труп… Еще немного и…

— Брат! Да ведь ты поднял здесь такую кутерьму, что чуть не оглушил нас, — рассудительно заметил Арчи.

— Это вы, ребята, подняли там такой дикий гвалт наверху… хоть кого испугало бы. Я не мог понять, что вы хотите сделать… Провалить эти проклятые доски… моя голова… только безмозглая орда перепуганных идиотов могла придумать что-нибудь подобное. Как бы там ни было, а мне вы мало помогли этим… Уж лучше дали бы утонуть… тьфу.

Он застонал, щелкнул своими большими белыми зубами и обвел нас презрительным взглядом. Бельфаст с горькой улыбкой поднял на него пару страдальческих глаз, сжав украдкой кулаки; глубокомысленный Арчи смущенно поглаживал свои рыжие усы. Стоявший у дверей боцман посмотрел с минуту на эту картину и резко отошел, громко расхохотавшись. Вамимбо грезил… Донкин исследовал свой бесплодный подбородок, стараясь нащупать несколько редких волосков, и торжествующе произнес, бросая косой взгляд на Джимми.

— Вот полюбуйтесь-ка на него. Хотел бы я быть вполовину таким здоровым, право хотел бы!

Он показал большим пальцем через плечо по направлению к кормовой части судна.

— Вот, черт подери, хороший способ поиздеваться над нами, — завопил он с деланной горячностью.

— Брось дурака-то валять, — сказал Джимми ласковым голосом.

Ноульс язвительно заметил, почесывая плечо о косяк двери:

— Не можем же мы все сразу заболеть — это будет бунт.

— Кой черт бунт? Нет такого закона, черт побери, чтобы запрещалось болеть.

— За отказ от службы полагается шесть недель тюрьмы, — возразил Ноульс. Я сам видел раз в Кардиффе, как судили команду перегруженного корабля. Судья закатал их на шесть недель, потому что корабль-то вовсе и не был перегружен. Во всяком случае, шкипер так уж представил дело на суде. Во всех Пенарских доках не было ни одного перегруженного корабля. А вот их на шесть недель закатали.

Все слушали с глубоким интересом, наклоняя в паузах свои огрубелые задумчивые лица. Донкин раза два раскрыл было рот, но удержался. Джимми лежал тихо, с расширенными глазами, совершенно не интересуясь рассказом. Один матрос выразил мнение, что после такого явно пристрастного приговора проклятые судейские крючки, должно быть, отправляются выпить за счет шкипера; остальные согласились.

— Дело ясное, конечно, — сказал Донкин. — А в общем что ж? Шесть недель не так уж страшно. В каталажке по крайности целую ночь спишь без просыпа. Никто не поднимает. Ей-ей.

— Небось тебе дело привычное? — спросил кто-то.

Джимми снизошел до того, чтобы рассмеяться. Это необычайно подняло наше настроение. Ноульс с удивительной находчивостью перенес вопрос в другую плоскость.

— А что же станется с кораблем, если мы все заболеем?

Он поставил вопрос и, улыбаясь, обвел всех взглядом.

— А пусть его провалится к черту! — захихикал Донкин, — Будь он проклят! Твой он, что ли?

— Что? Так значит, просто и пустить его по морю, — настаивал Ноульс недоверчивым тоном.

— Так вот и пустить, чтоб его ветром подгоняло, — подтвердил Донкин с тонко разыгранной беспечностью.

Ноульс, погрузившись в размышления, не заметил этого.

— Опять же запасы выйдут, — бормотал он, — и… так никуда и не пристать?.. А как же с жалованьем? — прибавил он уже с большей уверенностью.

— Джек у нас любитель жалованье-то получать! — воскликнул с порога один из слушателей. — Когда он при деньгах, девочки одной-то рукой обнимают его, а другой залезают в карман, да при этом еще называют цыпленочком. Что скажешь, Джек? Не так разве?

— Ай да Джек! Девчонкам от него просто спасения нет…

— Он их зараз по три штуки на буксир берет, что твой двухтрубный Уоткинсовский буксир, который по три баржи тащит…

— Джек! Ты просто негодяй, даром что хромой…

— Джек, расскажи-ка нам о той цыпочке, у которой один глаз голубой, а другой черный. Ну-ка, валяй…

— Их сколько хошь, девчонок с одним черным глазом…

— Нет, брат, это особенная. Шпарь, Джек.

У Донкина был суровый и пренебрежительный вид, у Джимми — просто скучающий. Седовласый морской волк слегка покачивал головой, улыбаясь своей трубке, по-видимому, чрезвычайно довольный новым оборотом разговора. Ноульс в недоумении оглянулся кругом и пробормотал, обратившись сначала к одному, потом к другому:

— Нет, с вами никак невозможно толком поговорить… вечно свернете на глупости… — Он смущенно ретировался, продолжая ворчать, очень польщенный в глубине души. Они смеялись и гикали вокруг постели Джимми, осунувшееся черное лицо которого беспокойно двигалось из стороны в сторону на белой подушке. В каюту ворвался порыв ветра, заставивший подскочить огонь в лампе; снаружи наверху захлопали паруса; блок переднего шкота звонко ударился о железный больверк; откуда-то издалека донесся крик:

— Руль под ветер!

Другой голос, более слабый, ответил:

— Есть, сэр!

Все замолчали, выжидая. Седой матрос выколотил о порог свою трубку и встал. Корабль мягко накренился, и море, точно просыпаясь, сонно забормотало.

— Как будто ветер поднимается, — сказал кто-то очень тихо.

Джимми медленно повернул лицо навстречу ветру. Голос громко и повелительно прокричал в темноте:

— Выбирай контр-бизань!

Группа, стоявшая перед дверью, исчезла из полосы света. Слышно было, как они побежали к корме, с различными интонациями повторяя: