Негритянский квартал

— Что ты говоришь?

— У тебя будет ребенок.

— Это она тебе сказала?

— Нет… Не смотри на меня так… Мне сказал Монти.

Дюпюш потер лоб. Он вспомнил, что последние дни какие-то люди бродили вокруг его дома и расспрашивали хозяев и соседей.

— Монти добавил, что она собирается избавиться от него. Неужели ты этого не знал?

Дюпюш опустился на стул.

— У тебя есть еще что сказать? — спросил он изменившимся вдруг голосом.

— Но, Джо…

— И чтобы брак был расторгнут по моей вине? Что ж, это нетрудно.

Жермена перепугалась. Не так, совсем не так представляла она себе их встречу.

— Че-Че здесь все знают. Он очень влиятелен и сделает все необходимое. Вы с Кристианом сможете пожениться.

— Джо!..

— Ну, в чем дело?

— Не знаю… Ты пугаешь меня.

— Тем, что даю тебе возможность выйти замуж за Кристиана? Он вполне приличный парень и увезет тебя во Францию.

— Послушай, Джо, ты не должен на меня сердиться.

Я знаю, ты все равно разозлишься…

— Тогда помолчи.

— Но я не могу видеть тебя таким. Обещай мне, что примешь мое предложение.

— Нет.

— У меня отложены деньги. Если ты хочешь вернуться во Францию или уехать еще куда-нибудь…

— А здесь я тебе мешаю?

Она опять чуть не разрыдалась.

— Нет, Джо, вовсе нет. Не надо быть таким злым.

Жаль, ты себя не видишь… Ты пугаешь меня.

— Но я же совершенно спокоен, Жермена.

— Позволь мне дать тебе денег и займись чем-нибудь, все равно чем.

— И что, по-твоему, я должен делать?

— Откуда мне знать? Ты инженер, умный человек.

Стоит тебе захотеть…

— А я не хочу.

Дюпюш поднялся, взял Жермену за плечо и тихонько подтолкнул ее к двери.

— Ступай. Пусть Че-Че приедет с бумагами, я подпишу все, что нужно.

Она никак не могла решиться уйти. Дюпюш вспылил:

— Кому я говорю — уходи! Неужели не понимаешь, у меня нет больше сил! Ну что еще сделать, чтобы ты ушла?

Она испуганно попятилась.

— Уходи! Такси стоит внизу. Че-Че ждет тебя у Жефа.

Он открыл дверь и вышел на площадку. И туг Жермена внезапно бросилась ему на шею. Она целовала его впалые щеки, захлебываясь слезами и бормоча:

— Джо! Бедный мой Джо!..

Он высвободился из ее объятий.

— Ступай!

— Джо, поклянись, что не наделаешь глупостей!

— Ступай!

— Поклянись! Ты не понимаешь, ты не видишь себя», — Уходи, умоляю тебя, уходи…

— Хорошо.

Она спускалась по лестнице, как слепая, утирая платком невидящие глаза и оборачиваясь. А он уже кричал, перегнувшись через перила:

— Ника, Ника! Иди сюда!

Уф, наконец-то! Дюпюшу было трудно дышать, что-то теснило грудь. Внизу открылась дверь. Он понял, что женщины встретились в прихожей.

— Где ты, Ника? Поднимись ко мне!

Вероника вошла с неподвижными, широко раскрытыми глазами, медленно, скованной и вместе с тем торжественной походкой.

— Входи… Что ты делала внизу?

— Ждала.

— Почему не сказала мне правду?

— Какую правду, Пюш?

Она осматривалась, словно удивленная тем, что в комнате все осталось по-прежнему. Послышался шум отъезжавшей машины, но Дюпюш не подошел к окну.

Солнце садилось. Его сверкающие лучи тускнели, в комнату вползали мягкие, сероватые сумерки. Когда рокот мотора замер вдали, Дюпюш поднял жалюзи. С улицы снова ворвался шум.

— Ты давно беременна?

— Это она тебе сказала?

— Отвечай! — раздраженно настаивал он.

— Два месяца… Но я не виновата, Пюш. Я сделала бы так, чтобы ты ничего не знал.

Странно было видеть ее на том месте, где только что сидела Жермена. Она казалась такой маленькой, хрупкой, беззащитной. И эти широко раскрытые темные глаза, умоляющие глаза раненого животного…

— Приготовь поесть.

— Сейчас, — обрадовалась она, довольная тем, что он заговорил о другом.

Открыла шкаф, достала сыр, хлеб, масло.

— Я не успела ничего купить на обед. Ты очень голоден, Пюш?

Она не осмеливалась спросить, о чем он говорил с женой. Принесла и поставила на стол бутылку пива.

Дюпюш подумал, что поезд в Панаму уже ушел.

Значит, Жермене придется переночевать в Колоне, в гостинице Жефа; они, конечно, все там собрались.

— Почему ты ничего не ешь?

Дюпюш жевал хлеб с сыром и поглядывал на Веронику, которая не прикасалась к еде.

— Ты хотела сделать аборт? — вдруг спросил он, нахмурив брови.

— Я боялась, что ты рассердишься.

— Дурочка!

— Ты не сердишься, Пюш? Ты хочешь, чтобы я родила маленького?

Теперь рыдала и она. Дюпюш впервые видел ее плачущей. Слезы катились по ее щекам, на темной коже они казались прозрачными, как хрусталь.

— Перестань! — приказал он, вставая.

Хватит с него слез! Нервы у него и так напряжены до предела.

— Перестань! Чего ты ревешь?

— Пюш, милый, еще не поздно. Я должна была завтра выпить снадобье…

Оставаться в комнате он больше не мог.

— Ну хватит. Пойдем погуляем…

— Хорошо, Пюш.

Она утерла глаза. Всхлипывая, схватила свою красную шляпку и кое-как нахлобучила ее на голову.

Соседи, а также все те, кто вышел на порог подышать вечерним воздухом, смотрели им вслед. Вероника, как всегда, не смела взять Дюпюша под руку. А он большими шагами направился к вокзалу и пересек железнодорожное полотно.

— Куда мы идем, Пюш?

— Никуда. Просто гуляем.

Прямо под открытым небом горел костер. У огня сидела женщина и варила в котелке рыбу. Юбка у нее задралась, черные ноги обнажились до самого живота.

— Здесь нехорошо, Пюш, — робко сказала Вероника.

— Ты так считаешь?

Он нарочно прошел совсем рядом с хижинами. В ста метрах отсюда горели электрические вывески универмагов, которые еще торговали: в десять ожидался американский пароход с четырьмястами пассажирами.

— Ты сердишься на меня, Пюш?