Неистовый Лимонов. Большой поход на Кремль

Отмечу, что беседой эту работу назвать нельзя. Могутин лишь подготовил вопросы, а Медведева написала ответы. Она подробно расписала свое отношение и к журнализму, и к литературе:

«В журнализме, наверное, надо «ориентироваться». Нельзя один и тот же репортаж — об СССР, к примеру, — предложить среднему французу и такому же среднему гражданину СНГ. Этого не позволит их разный уровень информированности о предмете. Мой репортаж для «Фигаро Мадам» о четырех поколениях русских женщин русским был бы неинтересен («А-а-а, мы сами это знаем, всю жизнь так живем.» — последовало бы). Как и «Простая советская дама в Париже», напечатанная еще в ленинградской «Смене», парижанина не очень, наверное, привлекла бы. К литературе у русскоязычного читателя отношение странное — ему обязательно надо, чтобы по башке огрели: инцест, педофилия, гомосексуализм, исповедь предателя Родины, во! это да! Но, в принципе, это из колонок салонных сплетен. Всем, что ли, стать Додолевыми?.. Тот факт, что в жизни я пользуюсь еще двумя языками, кроме русского, в какой-то степени модифицирует его. Это не значит, что мой русский подстраивается под перевод. Это значит, что я оперирую определениями, канонами, ссылками — если оперирую! — свойственными месту, в котором живу.

Я когда слышу: женская литература, проза, поэзия, антология ит. п. — сразу вспоминаю мою любимую, но, к сожалению, закрывшуюся баню еврейского района Парижа на рю де Розье. В женские дни. В бане, правда, все честнее, чем в женской литературе. Вообще жеяк женщинам отношусь. прохладно, мягко говоря. (Себя не исключая.) Но писательство, безусловно, принадлежит мужскому во мне началу — разумному, созидательному. И именно мужской, «маскулин» стиль, манера выражения мне и присущи. Но вроде нет «мужской литературы», значит, я принадлежу к нормальной.

С удовольствием перечитываю Буковского (Чарль за!!!) — «грязного» и полного жизненной энергии старика. Помню, что Лоренс Даррелл (или, как говорят французы, Дюррелль) произвел впечатление, «Магус» Фоуэлса. Ну, Уильям Берроуз и весь набор: Селби, Селин, Батай, Жене. но это какое-то время тому назад. Потом я отдала предпочтение биографиям (как и в кинематографе — документалистике, хронике) вроде эльмановской «Оскар Уайльд» — жестоко-любовной, без купюр. Интервью серьезные люблю читать, но они крайне редки. Надо, как в цирке, выдавать клоунады, забавлять. Художественная литература последних лет худа, хоть и пишется в основном очень упитанными тетками и дядьками, даже если им меньше тридцати пяти. Вроде Александра Жардана, которому двадцать семь лет и которого у вас наверняка вовсю будут переводить. Как возродить влюбленность в со рок пять лет или о том, как папаша переодевается в «экстратер-реста», дабы ублажить сына, или о том, как в возрасте под сорок вновь обрести детство, — его темы».

У нее была своя правда

Василий Аксенов говорил про нее так: «Классный автор!». Ее романами «Мама, я жулика люблю!», «Отель «Калифорния» и «Любовь с алкоголем. В стране чудес (Русская тетрадь)» зачитывались многие. Наталья — писатель, поэт и журналист (в 90-е годы она была парижским собкором московской газеты «Новый Взгляд»), композитор и певица, фотомодель и манекенщица. Восемь последних лет ее жизни прошли рядом с Сергеем Высокосовым, музыкантом культовой группы «Коррозия металла».

Наталия Георгиевна Медведева родилась 14 июля 1958 года в Ленинграде. Отец умер вскоре после ее рождения.

Наташа училась в школе, из которой ее в конечном счете выгнали за поведение, не соответствующее принципам советского учебного заведения. Именно так прокомментировала директриса решение педагогического совета. Тогда-то в ее жизни и появился Невский проспект.

Тусовка, в которой Наталья проводила все свое время, состояла из фарцовщиков. Ей нравилось, что они были красивые и не походили на остальных. К тому же у нее появилась возможность не только купить модную одежду, но и достать запрещенную литературу. Впрочем, тот период ее жизни описан в книге «Мама, я жулика люблю!», которую очень хорошо приняли за рубежом. История, рассказанная в ней, могла произойти в любой стране, поэтому Западу понравилась такая узнаваемость.

Замуж первый раз она вышла в семнадцать лет. Муж, еврей по национальности, имел возможность выехать из страны, и Наталья посчитала, что грех не воспользоваться этим. Они долетели до Рима, где провели кошмарный месяц, а затем приземлились в Лос-Анджелесе. Оказавшись в Америке, ей не пришлось себя ломать. У нее с рождения были американские замашки: «Я имею право на все!», «Я самая лучшая!», «Я все могу!». Ей очень скоро разонравилась работа модели: необходимость быть объектом, который представляет различную продукцию — кошачью еду или бриллианты, — как-то мало грела душу. Она пошла учиться в консерваторию, брала частные уроки, пела в ночном клубе, но хотелось ей петь не чужое, а собственное. Вот и стала Наталья писать стихи, сочинять музыку. А потом познакомилась с Эдуардом Лимоновым, приехавшим читать лекции в местный университет. В 1982 году она приняла его чудесное предложение отправиться с ним в Париж. Денег у Лимонова не было, и Медведева сразу же пошла работать. В знаменитейшем парижском кабаре «Распутин» она проработала около четырех лет, где познакомилась со знаменитым музыкантом Алешей Дмитриевичем. Потом пела в «Балалайке». Она бывала в тусовке, которая образовалась вокруг Хвоста, художника, музыканта, поэта Алексея Хвостенко (это тот, у которого «Под небом голубым есть город золотой.»). Но с русскими эмигрантами Наталья старалась не общаться. Часто это были люди из разряда «выпей — налей, налей — выпей». У них все было связано с прошлым: а помнишь? а что стало с этим? а что стало с тем? Да, она могла крепко выпить, послушать песни двадцатилетней давности, но она понимала: если вращаться в этой среде постоянно, жизнь может остановиться. Ей больше нравилось бывать в доме Галины Вишневской, пить чай у великой певицы, которая, как и она, была ленинградкой. Две такие разные дамы понимали друг друга, и каждая на свой лад любила и жалела другую.

Когда работа превращается в нечто ежедневное и неэкзотическое, нужно что-то предпринимать, и Медведева круто меняет жизнь. Теперь у нее все происходило параллельно: писание стихов, музыки, знакомства с музыкантами, какими-то французскими рокерами с оранжевыми и зелеными волосами. Она написала несколько рассказов, а Лимонов посоветовал: напиши что-нибудь большое. И она стала сочинять свою первую книгу. Ночью работала в кабаре, а днем писала. Она не щадила себя в творчестве. Да и Эдуард, живя с ней, стал меньше пить и больше заниматься литературой. Они прожили десять лет без регистрации брака, а потом Наталья захотела узаконить их взаимоотношения, и Лимонов согласился. Но жизнь с ним не была сладкой. Не терпящий возражений, непреклонный, не умеющий слушать другого человека, Эдуард в запале мог ударить и по физиономии. Впрочем, и она в долгу не оставалась.

Плюс кокаинизация всей тусовки

В отличие от второй жены Лимонова поэтессы Елены (Козлик) Щаповой, Наталия не описывала детально употребление наркотиков. Есть такая присказка: «Не в деньгах счастье, ав их количестве». Позволю себе продекларировать: нет ничего плохого в алкоголе/никотине. В «травке». В кокаине. Про последний говорят: чрезмерное потребление кокаина приводит к чрезмерному употреблению кокаина. Короче, все дело в сакраментальном «количестве». Каждое средство может быть использовано во благо. В конце концов, тому же Полу Маккартни, когда его возлюбленная супруга Линда Истман агонизировала в конце 90-х в онкологических муках, аризонские медики открытым текстом говорили: давайте ей марихуану, вы же рок-музыканты, у вас должна быть заначка.

Удивительно, что отечественная тусовка, равно как и российский истеблишмент, тупо копирует атрибутику заокеанского образца, не заморачиваясь смыслами. «Милицию» в «полицию», сериалы на экраны, кокаин в ноздри. С последним есть нюанс. Всегда считал идею равенства порочной и противоестественной (рождаемся неравными друг другу). И я считаю, что право на «расширители сознания» имеют те, у кого оно есть. Битлы под ЛСД записали «Сержанта» — эпохальный альбом в истории мировой рок-музыки. Но тысячи под этой психоделической кислотой просто дырявили друг другу черепа (сделать дырку в голове для лучшей коммуникации с Вечным на полном серьезе предлагал Джон Леннон своему напарнику Полу). Не уронив ни ноты, ни строчки миру не подарив. Очередная оттюнингованная содержанка мелкого регионального чиновника, прочитав инфу о неугомонной Пэрис Хилтон, задержанной в аэропорту Токио «за кокаин», восторженно решает для себя, что это и есть рецепт истинной крутизны: вдув в ноздри «снежную дорожку», рвануть на «поршике» по встречной, благо влиятельный «папик» вытянет из всякой передряги, а в Японию она все равно не собирается. Начинающий комедиант, переживающий свои 15 минут славы, которые обрел, поскольку ему позволили сказать слово «жопа» в эфире кабельного канала, искренне считает, что баловство «снежком» уравнивает его с кокаинистами голливудского масштаба. Актер, у которого снесло крышу от количества поклонниц, конвертирует его в «качество жизни».

Увлечение нашей гламурной недоэлитой порошком счастья скроено по тем же лекалам, по которым российские нувориши транжирят «честным трудом наворованное». Нормальный и закономерный откат советского маятника. Простой комсомольский функционер или скромный сотрудник НИИ, заработавший в одночасье нефтемиллионы, желает прожить жизнь ста тысячи купцов. Это началось сразу. Не успели грамотеи придумать новоязовское словосочетание «новые русские», как это понятие претерпело такую метаморфозу, что Европа вздрогнула.

Разительный контраст. Кумиры наши сбывали в греческих кофейнях банку икры да бутылку водки, чтобы позволить себе джинсы. Помню чувство неловкости на набережной Мальты, когда видел, как легенда советской эстрады, любимица миллионов Эдита Пьеха продавала фотоаппарат, чтобы выручить пару десятков долларов. Теперь ее внук продает фамилию-бренд, зарабатывая за час больше, чем прославленная бабушка за всю карьеру заработала. И это хорошо. Талант можно и нужно конвертировать в хлеб насущный. А плохо то, что, зарабатывая по западным стандартам, легион столичных тусовщиков, не способный «ни на жизнь, ни на смерть, ни на несколько строк», разрушает не им созданное. Многие карьеры делаются лишь на умении «добывать» заветный продукт.