Неистребимый майор
Шрифт:
— Отмечаю в вас задатки критического мышления, с чем и поздравляю. — Обращаясь ко всем присутствующим, Стах продолжал как будто бесстрастно, но знавшие его улавливали оттенок досады, смешанной с печалью. — Я изложу фактическую сторону, заранее оговорив, что лично понимаю Бориса, хотя публикацию объяснения причин обратного перелета на Гутуевский остров считаю непедагогичной… Что же касается более глубокого анализа душевных или практических побуждений, толкнувших Чухновского на повторное ЧП, предоставляю это каждому из вас, потому что при опросе летчика он после длительного молчания смущенно заявил: «Ни у меня, ни у механика не оказалось денег на железнодорожные билеты до Петрограда… Как-то не подумали перед вылетом… А занимать даже мелочь у этих людей не хватило сил». Всё! Всё, если не считать строгого выговора,
Закончив рассказ, автор считает уместным сделать небольшое добавление.
Прогуливаясь по Москве где-нибудь около Суворовского бульвара, читатель может встретить не очень бросающуюся в глаза фигуру живущего поблизости москвича. Вместо сияния ореола вокруг головы — лысина.
Вместо золотого панциря — кожаный реглан. Нимбы, звезды, ордена и почетные медали многих стран и расцветок скучают в ящике стола.
Это отдыхает, гуляя, или идет на службу пилот-консультант ОТК полярной авиации ГУГФ Борис Григорьевич Чухновский.
Если же вы сделаете нескромный шаг и попытаетесь спросить его: «Как было на самом деле с гидросамолетом „М-9“?» — и даже если сошлетесь на этот рассказ, то наверняка в ответ услышите: «Право же, не помню… Вернее, не помню таких подробностей».
Именно так ответил мне Борис Григорьевич, когда впервые готовился к опубликованию этот рассказ.
Но вы не смущайтесь. В погоне за истиной у нас есть несколько важных свидетельств, которые помогают восполнить некоторые изъяны памяти главного персонажа этой истории, хотя во многих случаях, когда разговор касается происшествий, относящихся не лично к Чухновскому, точности его памяти может позавидовать любой человек и любая машина.
Главное — это свидетельство Стаха, как называли друзья комбрига Станислава Эдуардовича Столярского, прошедшего в самые тяжелые и героические годы путь от рядового матроса и авиамоториста до начальника морской авиации [23] , от которого мне впервые пришлось услышать этот «воздушный анекдот». За ним следуют ораниенбаумские аборигены, сохранившие в памяти случай с «девяткой», хотя в таком многообразии версий, что разобраться в них было нелегко.
Есть, наконец, хотя и косвенное, но убедительное свидетельство писателя Э. Миндлина в его книге «„Красин“ во льдах» [24] , написанной в качестве участника экспедиции по спасению в Полярном бассейне уцелевших людей с дирижабля, потерпевшего катастрофу в мае 1928 года, под командованием генерала Нобиле.
23
Умер в Ленинграде 19 апреля 1958 года профессором и начальником кафедры Морской академии, в звании генерал-майора авиации.
24
Э. Миндлин. «Красин» во льдах. Детгиз, 1961. Было бы печально, если некоторые взрослые дяди, прочтя на титуле наименование издательства, отложили бы эту книгу для детей. Книга написана для всех возрастов, и написана хорошо.
Миндлину удалось не только воссоздать достоверную картину катастрофы и последующих спасательных работ. Он раскрыл несколько черных человеческих душ и много-много светлых, одновременно засвидетельствовав величие подвига советских людей, самоотверженно и бескорыстно спасавших на ледоколах и самолетах экипаж дирижабля «Италия».
В числе других Миндлину особенно удался своеобразный облик командира экипажа самолета «ЮГ-1».
«Он производил иногда впечатление человека застенчивого и часто краснел… и юношеские глаза на первый взгляд меньше всего свидетельствовали о замечательной воле и мужестве этого человека.
Не знаю человека, который был бы скромнее его».
Те из читателей, которые знают «этого человека», очевидно, подпишутся под каждой строчкой. Я же, прочтя книгу до конца, вынул из ящика стола папку с пожелтевшими материалами и обрывками многочисленных
вариантов «Истории одной „девятки“», и, не задумываясь над вопросом педагогичности, отнес последнюю версию в редакцию «Нового мира».Первое дипломатическое поручение
С вице-адмиралом в отставке Александром Васильевичем Немитцем, известным в советской исторической литературе как «первый красный адмирал», мне посчастливилось в свое время работать на Черном море. Во время одного из досугов вице-адмирал рассказал о своей первой дипломатической командировке.
Мне кажется, этот случай дает некоторый ключ к пониманию духовного облика молодого Немитца.
Могут спросить, почему автор только сейчас решил опубликовать этот рассказ?
Сознаюсь, что рукопись в черновом виде хранилась в одном из дальних ящиков стола и была забыта. Вспомнилось о ней в связи с недавним уголовным процессом в Москве, о котором буржуазная печать очень дружно утверждала, что прикосновение атташе иностранных посольств, их семейств и старших советников к вербовке изменников своей родины — дело абсолютно нетипичное и случайное. Вот тогда-то я вспомнил случай с А. В. Немитцем и попросил у него разрешение на публикацию.
Летом 1902 года с остановившегося на Босфоре парохода добровольного флота «Саратов», следовавшего на Дальний Восток, сошел молодой мичман с чемоданчиком в руке.
Усаживаясь в пароконный фаэтон с тентом, приезжий произнес только два слова: Ambassade Russe [25] , чем влил изрядную дозу бодрости в сонливого возницу в феске, сразу сообразившего, что тут пахнет немалым бакшишем, особенно если учесть, что пассажир даже не делал попытки договориться о цене. Что касается таможенных служителей, то они, наоборот, с неодобрением, злыми глазами проводили приезжего, в багаже которого нельзя было порыться хотя бы потому, что, собственно, багажа не было вовсе, а от досмотра чемоданчика офицер категорически отказался, предъявив Laisserpasser [26] . Последний был выдан генеральным консулом Оттоманской империи в Одессе.
25
Русское посольство (франц.).
26
Специальный пропуск, выдаваемый дипломатическим представителям, освобождающий от осмотра багажа.
Мичман был настолько озабочен, что не заметил ни одной из пробегавших мимо панорам Галаты и Пера, обычно привлекающих взоры не только туристов, но даже и деловых людей.
Через полчаса моряк стоял навытяжку перед чрезвычайным и полномочным послом России при Блистательной порте Иваном Алексеевичем Зиновьевым в его темном, прохладном кабинете.
Большой и плотный пакет за пятью сургучными печатями, с пометкой «Только в собственные руки», воплощал в себе первое дипломатическое поручение офицера Российского императорского флота Александра Васильевича Немитца. Случилось так, что министр иностранных дел, находившийся в Ливадии вместе с царем, попросил командующего флотом выделить «самого дельного и расторопного офицера, знающего в совершенстве иностранные языки».
Зиновьев принял мичмана стоя.
— О пакете забудьте. Как будто его и не было, — сказал посол твердо, с ноткой стали в голосе. — В Вене или Лондоне я бы наметил, через сколько дней вы сможете выехать обратно. Но, к сожалению, этот Босфор… — произнес он с печальным вздохом. — Несмотря на почти четырехлетний опыт моей работы здесь, ни я, ни сам аллах не может предугадать хода переговоров с лицами, от которых зависит ход мышления его величества султана. — Его тон сделался меланхоличным. — Поэтому мой вам совет: гуляйте, танцуйте и развлекайтесь. Представляю, как наши скучающие дамы забросают вопросами молодого моряка, только что прибывшего из России.