Неизданные архивы статского советника

— Любезный, хозяина кликни. — бросил Тюхтяев пронырливому. Тот окинул быстрым взглядом посетителя, не порадовался увиденному и нырнул в недра лавки.

Второй с любопытством уставился на пришельца и потому идеально подходил для беседы.

— А где же ваша хозяйка? — притворился наивным покупателем сыщик.

— Ксень Ляксандровна-то? Да она ж почитай год как замуж вышла, да вот овдовела вскорости. Теперь по молебнам странствует, о душе Петра Николаича молится. — радостно излагал рохля.

— Жаль, мне про нее говорили, что уж больно хорошо в товарах разбирается.

— Эт да, столько всего знает, прям ин…ен…циклопедия, вот. — аж покраснел от смущения. — Нам с Данилкой с уроками завсегда помогала и учиться заставляла. Да и щас, когда ФролМатвеичу письма пишет, завсегда про учебу нашу спрашивает.

При этом в письмах порой допускает элементарные ошибки, словно русский для нее не родной.

— А как же она, купчиха, да за офицера замуж выскочила?

— Ой, тут такое было! — юный собеседник приглушил голос. — Тот ее на улице встретил и влюбился. На Пасху. Всю святую неделю цветы слал. Кажный день. Даже не показывался. Опосля благословления у батюшки попросил и предложение сделал.

— И она согласилась.

— Да кто бы отказался-то? Только не знала еще, что он граф. Тогда переживать начала. Но любили уж очень друг друга…

— Авдей, ты рот-то иногда хоть закрывай. — осадил коллегу Данила. — А Вы, Ваше благородие, наверх проходите.

Глазастый, смышленый. И хозяйку тут явно любили. Что же сам-то не женился купец на таком кладезе талантов?

— Доброго дня, Фрол Матвеевич! — Тюхтяев протянул руку, которую молодой блондин не менее сажени ростом осторожно пожал.

— И Вам, господин…?

— Тюхтяев, Михаил Борисович. Просто Михаил Борисович. — обаятельно улыбнулся сыщик и примерил маску добродушного дядюшки.

— Чем могу служить, Михаил Борисович? Или все же Ваше благородие? — осторожно поинтересовался купец.

Настучал уже парнишка. Точно подслушивал.

— Как Вам будет угодно. Я здесь по личному поручению графа Татищева, Николая Владимировича. Да Вы уж о нем, небось, наслышаны.

— Как не слышать. Покойного Петра Николаевича родитель. Вот уж горе-то сподобило человеку на склоне лет.

Тюхтяев усмехнулся про себя: граф Татищев напоминал кого угодно, но не обитателя склона лет.

— Да, очень прискорбное происшествие. Он сейчас озаботился судьбой Ксении Александровны. Очень уж переживает она эту потерю.

— И полугода не прожили. Деток, и тех Господь не послал. — с искренней печалью произнес купец. Не ревнует совсем.

— Давно ли она Вас навещала? — решил спросить в лоб.

— Так до конца траура не планировала пока приезжать. Ей же граф Татищев дом выделил в самом Санкт-Петербурге. — изумился его собеседник.

Красиво-то как звучит — «дом выделил». Тюхтяев вспомнил ее крошечную комнату. Небось, и прислуга относилась соответственно. А молодая вдова не жаловалась.

— Графиня Татищева отправилась на молебны и адреса не оставила. Вот Николай Владимирович и озаботился ее поисками. Конфиденциально, так сказать.

Купец даже привстал. И пятнами пошел от волнения — с блондинами это частенько случается.

— Пропала наша Ксения Александровна? Да как же это?!

Гляди — и захлопочет крыльями, как наседка. Что же за отношения у них были?

— Возможно, она Вам письма какие присылала недавно?

— Как не присылать — помнит обо всех нас, даже Никитишну, кухарку мою, добрым словом всегда поминает. — Купец полез в секретер, потом стукнул себя по лбу, достал с полки шкатулку резную и извлек несколько бумаг.

«Мой дорогой Фролъ Матвевичъ!

Тоскливо мн сейчасъ въ сует мира, рановато въ городъ вернулась. Поэтому планирую предпринять поздку по молебнамъ. Возможно, что и задержусь, а то и поживу гд въ монастыр потише. Посему не волнуйтесь, коли встей пока не будетъ.

Разъ ужъ Господь столь явственно указалъ мн на то, что вс мы смертны, причемъ внезапно смертны, то я оформила духовную, гд Вы наравн съ сестрой мужа моего Натальей Николаевной названы моими наслдниками. Кром того, прошу выдлить сумму на учебу Данил, коли онъ сподобится — ужъ очень смышленый, жаль, если голову не по длу используетъ. Пусть гимназію окончитъ, а тамъ и въ Университетъ пойдетъ. Авдею триста рублей на свадьбу и екл съ Никитишной на старость. Тамъ всё расписано по закону, это я ужъ повторяюсь.

Насчетъ лавки: скоро Пасха и нужно потихоньку длать подарки. Я Данил объясняла какъ, пусть начинаетъ. И конкурсъ куличей, какъ мы въ прошломъ году по пирогамъ устраивали. Тоже на масленой недл объявить, а на свтлой — итоги подводить. Лтомъ — обязательно конкурсъ варенья. И тоже, чтобы дткамъ въ пріют отдавать. Банки для варенья можно продавать у насъ же, и въ чужихъ не принимать. Я въ прошломъ письм совты давала по раскладк товаровъ — не забыли ли?

Къ Рождеству обязательно опять шоколадные сюрпризы длать съ игрушками. Новыхъ куколокъ закупить бы по каталогамъ и солдатиковъ для мальчиковъ — покуда цлую армію соберутъ — у насъ склады опустютъ. Можно даже не сюрпризами, а карточками торговать, и за пять карточекъ он смогутъ обмнять любого солдатика или куколку.

Остальное я въ письм къ завщанію приложила — тамъ тоже инструкціи всякіе.

Берегите себя, мой дорогой другъ. Никогда не забуду того, что вы для меня сдлали и вчно буду молиться и о Вашей душ и объ Анфис Платоновне. Особенно прошу — берегите сердц свое и не рвите его ради тхъ, кто того не стоитъ.

Остаюсь всегда Ваша Ксенія Татищева».

Аптекарю, что характерно, привет не передала. Но общее настроение, конечно…

— Вам не показалось, что это прощальное письмо?

— Надеюсь, что нет. — купец забрал листок бумаги, исписанный знакомым уже почерком и тем же фиолетовым карандашом, погладил, бережно сложил и убрал в шкатулку.

— Фрол Матвеевич, я ж не с улицы сюда пришел, понимаете? — чуть надавил Тюхтяев.

— Да уж вижу. — без радости ответил Фрол Матвеевич.

— Мне бы хотелось поподробнее узнать о том, что за человек эта Ваша Ксения Александровна.

— Да что говорить-то? Хорошая она барышня, добрая, отзывчивая. Мы когда познакомились, а она мне накладную согласилась перевести с англицкого, то сразу поняла, что служанка мою матушку, умом скорбную, плохо обихаживает. И согласилась компаньонкой при ней пожить. Не взглянула, что та простая купчиха, а Ксения Александровна из дворян.

— И Вы ее прямо вот так, с улицы в дом приняли. — уточнил Тюхтяев.

— Ну да. У нее и багажа-то не было особого. Знаете, небось, батюшка их разорился и скончался осенью девяносто третьего. Бедствовала она, но не унывала, не жаловалась. С матушкой моей возилась, как не каждая дочь станет — к осени та и на ноги встала, и в разум вошла. Коли б не лихорадка — так и жили. — вздохнул большой бородатый ребенок.

— А когда Анфиса Платоновна упокоилась, то что стало с Ксенией Александровной? — статский советник мягко вернул рассказчика к основной теме.

— Она тут уже прижилась, и в лавке распоряжалась, и вообще… Я ей предложил… Не важно. В общем, замуж она не хотела, так я принял ее в счетоводы. Очень уж ей цифры удавались.

То есть замуж звал, а она не пошла. Предпочла сомнительный статус приживалки и торговки. Она вообще нормальная? Да и кто тут в своем уме — один подбирает незнакомку с улицы компаньонкой к умирающей матери, а потом к деньгам подпускает, другой после случайного знакомства сразу женится.

— И Вы незнакомого человека пустили к денежным вопросам? — наверняка купец что-то другое имел в виду.

— Да как Вы можете в ней сомневаться? Она порядочнейший человек. И у меня, и у Антона Семеновича Рябинкина, приятеля моего, в аптеке работала — ни одной копеечки не пропало. И выручки стало в разы больше. Она же столько всего навыдумывала, и конкурсы, и игры, и витрины! Вы вот аптечную витрину видели?

Тюхтяев только согрелся и не горел желанием выходить наружу, но когда ты не очень высок, а тебя хватает этакая белесая горилла, то разумнее подчиниться. И вот они стоят перед витриной… Ну не факт, что это именно аптека, в Санкт-Петербурге так и дом терпимости можно оформить — женский манекен обладал столь большим милосердием, что оно прямо вываливалось на поднос. Судя по протоптанной к стеклу тропинке, дама пользовалась популярностью.