Неизвестная война. В небе Северной Кореи

Потом мы познакомились ближе с этим очень симпатичным и милым семейством Васюковых, и вот уже долгие годы мы всегда встречаемся с ними в наш авиационный праздник, хотя территориально и находимся в разных местах. Все же это хорошая традиция поддерживать дружбу с хорошими людьми.

Пассажиры поезда и встречающие, молча с тревожно-любопытным взглядом проходили мимо нашей группы, стоящей на перроне и оживленно обменивавшейся эмоциями в первые минуты встречи.

Наконец, все двинулись к выходу, ещё оглушенные переживаниями, но вступающими уже в новую жизнь! Чёрные ЗИМы–такси приятно манили своими комфортабельными салонами. Мы взяли два ЗИМа, в которых удобно разместились почти все с вещами и помчались за город по зимним улицам деловито-суетливой Москвы. Широкая, очищенная от снега, лента Минского шоссе неслась нам навстречу с довольно большой скоростью. В уютных салонах шла спокойная деловитая беседа о прожитом в разлуке времени, о детях, товарищах и знакомых. Вскоре показались ворота военного городка, которые гостеприимно распахнулись на удивление нам… И мы дома! Мои ребятишки с любопытным испугом смотрели на меня. Они ещё не видели такого папы: с рукой, торчащей согнутым локтем в сторону и в реглане через плечо. Первым признал отца Олежка — мой старший сын, а дочка Леночка долго присматривалась ко мне, все ходила «хороводом» около меня, но в конце концов её «гордость» уступила и она залезла ко мне на колени, ревниво отталкивая своего братика.

Весть о нашем приезде быстро облетела гарнизон. К нам домой приходили друзья, сослуживцы, приходили группами и в одиночку. Мы всем были рады, соскучились по общению с отзывчивыми добрыми людьми. В предписании у Виктора Ивановича было указано — доставить меня сразу в Центральный авиагоспиталь, но длительность разлуки с семьей давала моральное право побыть несколько дней дома, под амбулаторным наблюдением. Виктор Иванович так и поступил, на этот раз он также не изменил своей доброй человеческой душе.

24 марта мы прибыли в авиагоспиталь, где мне сняли старый гипс и наложили новый, так как плечевая кость руки не срослась, и в этом гипсовом корсете я был отпущен домой на два месяца под амбулаторное наблюдение врачей. Начались «бои» за руку, за душевное равновесие, за справедливость. В «боях» за справедливость я… потерпел поражение, а этого я никак не мог ожидать, следовательно, и душевная травма в груди осталась самая большая. Но надо было жить и работать, приносить людям пользу, а для этого необходимо было срастить руку в плече. Нельзя было допустить, чтобы мое душевное состояние легло бы тяжелым грузом на семью. Мне удалось с помощью моей жены Аллочки и друзей побороть себя морально и включиться в полнокровную жизнь. В 1955 году у нас появляется третий ребенок — сын Игорь. В 1960 году, после увольнения в отставку, я смог поступить на работу, которую продолжаю и по сей день. Ребята мои выросли и все включились в общественно-полезный труд. Я и жена ими довольны. Жизнь идёт нормально, но иногда память прошлого встаёт перед глазами и приходится вести беседы с молодежью в школах, на производствах и в спортивных организациях ДОСААФ, формируя их характеры и укрепляя наше мировоззрение. Обком ДОСААФ наградил меня нагрудным знаком «За активную работу» и «Почетным знаком ЦК ДОСААФ».

…В июле 1952 года мне сняли гипс, но рука в плече не срослась, кожа покрылась раневой экземой. Раны кисти ещё не затянулись (не закрылись). 26 ноября 1952 года мне сделали операцию, выдолбили кусок кости с правой ноги и перенесли её в руку, прикрепив к месту перелома. Внутрь кости был всажен тонкий профилированный стержень. Опять гипс вокруг туловища и руки. При этой операции был порезан лучевой нерв, кисть стала неуправляемой. 9 мая 1953 года была длительная операция по частичному сшиванию нерва. Опять гипс. Через шесть месяцев пальцы руки стали немного шевелиться, дело пошло на поправку, и настроение улучшилось. Был сделан механизм — протез на руку, с которым я ходил на службу. В феврале 1954 года оперирован опять по вытаскиванию металлического стержня из кости плеча, кость не срослась. «Видимо, придётся сделаться мне опытно-тренировочных объектом для хирургических операций», — думал я. В мае 1955 года была проведена операция в клинике Ленинградской медицинской академии имени Кирова, опять у меня сшивали кость и одновременно вытащили металлические осколки от оболочек пуль из мягких тканей. Конечно, опять гипс на четыре месяца. Кость вроде сцепилась, но непрочно. Я опять ходил со своим механизмом на руке и продолжал службу, где случайно меня задели по локтю, и я почувствовал острую боль в месте перелома. Вида не подал, а, придя домой, снял свой протез, увидел, что рука опять болтается. В ноябре 1956 года я был уволен из рядов Советской Армии. Перед этим у меня произошел неприятный разговор с начальником отдела кадров Московской армии ПВО полковником Исайкиным, который в свое время согласился дать мне три года до 25 лет выслуги, а тут, за восемь месяцев до этого потребовал, чтобы на меня были высланы документы на увольнение. Я приехал с пакетом, в штаб ПВО Московского округа. В кабинете Исайкина при моем напоминании ему о его разрешении дослужить срок, о котором ходатайствовало наше командование, он набросился на меня с разного рода оскорблениями. Выговаривал он их «сверхдостаточно» громко, чтобы слышали люди, толпящиеся в коридоре. Я сразу сообразил, что он вызывает меня на конфликт, и я действительно, еле сдержался, кровь ударила мне в голову от такого дикого и хамского отношения ко мне. Я молчал. Он, не раскрывая пакета, приказал мне отправляться в часть и продолжать службу. Моя должность кому-то срочно понадобилась и поэтому был проведен этот спектакль. Наши летчики были возмущены этим, обратились с жалобой по инстанции и изменили конец «спектакля», на что и был раздосадован Исайкин. Нетрудно было представить мое душевное состояние в этот момент. Инцидент был исчерпан. Мне дали дослужить эти восемь месяцев и ещё на три месяца задержали задуманное ими увольнение. В ноябре я приезжаю из отпуска, а приказ уже подписан. «Вот это оперативность», — подумал я. Хорошо сработал Иванов — новый начальник штаба нашей дивизии. После приказа меня всё-таки продержали ещё целый месяц на службе. Да, бывают же выпадающие точки в графике нашей жизненной морали.

После увольнения в отставку я решил всё же срастить руку, чтобы она меньше напоминала мне о тех неприятных событиях после командировки. Медицина за это время тоже продвинулась вперед. Январь 1958 года — взята кость с левой ноги и вставлена в руку, целый год в гипсе и опять не удача. Декабрь 1959 года — берут у меня ребро и вставляют его в место перелома, укрепляя его «балкой Климова» в распиле плечевой кости. Полгода гипс (туловище вместе с рукой). Рентген показывает, что вставленное ребро обросло костевой мозолью и соединило обломки плечевой кости. Наконец рука, можно сказать, срослась, но кисть так и осталась без изменений. При всех этих операциях сколько было бессонных мучительных ночей и дней, сосчитать нельзя, но вера в победу медицины меня не покидала. Не покидала меня вера и в то, что в конце концов справедливость восторжествует, и доброе имя нашей дивизии будет восстановлено. Было у меня еще четыре операции в брюшной полости. При катапультировании и затяжке с раскрытием парашюта были порваны в тех местах мышцы живота. Будем считать, что последняя операция более менее удачная была в январе 1975 года. Морально я не сдался: даже иногда летаю на планере, здесь я встречаюсь с юностью, передаю свой опыт молодежи.

Жаль, что в планерный спорт пробрались идеи перестраховщиков, которые его опутали паутиной различных медицинских и возрастных цензов, приравняв этот нужный и увлекательный вид спорта, воспитывающий профессиональную ориентацию молодежи, чувство локтя, товарищество, волю и мужество, так необходимые для бойца, к чисто профессиональным требованиям для лётчиков реактивной авиации, а это ведет к ликвидации спортивной работы в этом военно-прикладном виде спорта.

ЭПИЛОГ

«…И снова память выступала, Как кровь через бинты… Память должна быть честней, Память должна быть доброй!..»

В Союзе нас часто удивляло насмешливо-недоверчивое отношение к нашей работе в Корее некоторых сослуживцев из других частей, когда приходилось с ними встречаться по работе. Как будто кто-то специально распространял необъективную и грязную информацию. Злопыхатели подхватывали её.

Нам приходилось слышать и такие реплики, когда на учениях летчики наши садились на другие аэродромы ПВО: «А ну, расскажите, как вы оттуда драпали…», «Нам говорили, что там у Кожедуба, неважные дела были…» и т.д.

Кто распространял эти слухи? Кому все это было выгодно? И вот, подтверждением этим слухам, И. Н. Кожедуб, представленный к ордену Ленина за работу в Корее, его не получает — награды на летчиков, предоставленные из района боевых действий, где эти награждения именно в боевых условиях имели воспитательную роль — здесь в Союзе пересматриваются в сторону уменьшения их значимости. Грубо говоря, попадают под какую-то разнарядку и потом распределяются по принципу: кому чего можно выдать. Материал на звание Героя Советского Союза не пропускают. Такая практика награждения в боевых условиях не выдерживает никакой критики. В бою та награда имеет моральную ценность, которая была заслужена именно в той конкретной боевой обстановке, в тот критический момент времени. Решение вопроса иначе противоестественно и приводит к уничтожению моральной эффективности награждения в боевых условиях. Я не допускаю мысли, что этого всего не знают уважаемые и высокопоставленные товарищи, которые решали вопрос о пересмотре представленных награждений. Они, видимо, были просто неправильно информированы о нашей работе, иначе бы они так не поступали. Вот вопрос: за что всё-таки мы были наказаны?

И опять невольно возникает вопрос: кто же был так недоволен Кожедубом? Кому он мешал своим авторитетом и авторитетом его дивизии, завоёванным в боях?..

В подтверждение неправильной информации командования, И. Н. Кожедуба трижды вызывает к себе Главный Маршал авиации П. Ф. Кигерев и трижды ставит перед ним вопрос, почему так плохо идут дела у наших сменщиков?

В связи с этим пришлось заняться изучением этого вопроса конкретно:

• лётчики, присланные нам на смену, были из дивизии ПВО, занявшей первое место по боевой подготовке;

• инспекция, руководимая Ф. А. Агальцовым, поставила им оценку «хорошо». Мы вводили их в строй в районе боевых действий целый месяц. А результат их работы заставил П. Ф. Жигарева срочно выслать для разбора дела их же, ответственных за подготовку дивизии, которые отвели эту дивизию в Аньшань во второй эшелон, буквально через три месяца её работы без нас.

«Честь мундира» заставила их найти выход из данной ситуации. Выход они нашли:

• задержать награждение по дивизии Кожедуба, что снизит остроту момента при сравнении боевой работы;

• проинспектировать работу дивизии Кожедуба задним числом, хотя она уже давно ушла из района боевых действий;

• найти некоторые теневые стороны в работе дивизии Кожедуба и, основываясь на них, сделать фон её работы «сереньким», а на этом фоне не будет такого разительного контраста в работе двух дивизий.

Оказывается, все это было запрограммировано, а отсюда и было это насмешливо-недоверчивое отношение к нашей работе, что и дало пищу злопыхателям, а их оказалось немало.

Вот уже прошло много лет, а иногда бывают встречи с разными совершенно летчиками даже сейчас. И в разговоры на тему о корейских событиях задается всё тот же нелестный вопрос. Такова психологическая сторона этих, распущенных в свое время слухов, не подкрепленных административными действиями.