Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты.
Шрифт:
Первый опубликованный рассказ Стругацких (если не считать отрывка повести «Извне», напечатанного как отдельный рассказ) сохранился в нескольких черновых вариантах. Работа над рассказом велась в основном в сторону сокращения текста, уменьшения научности и увеличения увлекательности. Была переделана завязка рассказа — убран эпизод, предшествующий тому, как Урм остался один.
Урм стоял посередине комнаты, а Николай Петрович и Ратиани озадаченно глядели на него. Затем они поглядели друг на друга. Николай Петрович сказал:
— Попробуем еще раз?
— Попробуем.
Николай Петрович откашлялся.
— Урм, — начал он, — подойди…
— Пароль, — торопливо подсказал Ратиани.
— Урм-Ар, подойди сюда.
Урм медленно повернул к ним плоское лицо. Они затаили дыхание. В узких глазах Урма зажглись и мгновенно погасли зеленые огоньки. Сухой, лишенный интонаций голос произнес:
— Не хочу.
— Неслыханно, — пробормотал Ратиани.
— Урм-Ар, — сказал Николай Петрович, четко выговаривая каждый слог, — Урм-Ар, почему ты не хочешь подойти?
— Мне надоело, — ответил Урм.
Николай Петрович выругался.
— Погоди. — Ратиани поскреб подбородок, подумал. — Вот что. Урм-Ар, помножь двести пятьдесят семь тысяч шестьсот тридцать девять на триста восемьдесят три.
Прошла секунда, другая.
— Ответ, — сказал Урм. — Девяносто восемь, точка, шесть сот семьдесят пять, точка, семьсот тридцать семь.
— Правильно? — спросил Николай Петрович.
Ратиани пожал плечами.
— Откуда я знаю? Я же не считал… Наверное, правильно.
— Ты заметил, что он считает медленнее?
— Пожалуй.
Они помолчали. Ратиани грыз ногти. Николай Петрович встал и обошел вокруг Урма.
— Фантастический урод, — пробормотал он. — Похож на помесь купеческого комода с кенгуру.
Урм невозмутимо молчал. Николай Петрович вернулся к столу и посмотрел на Ратиани.
— Ну, что будем делать?
Ратиани опять поскреб подбородок, скрипя двухдневной щетиной.
— Не знаю, дорогой, — сказал он. — Не знаю. Странное дело.
В Жизни не видел ничего подобного.
— Сознательное неповиновение, — сказал Николай Петрович. — Подумать только! Он не хочет, ему надоело… Прямо голова кругом идет. — Он наморщил лоб, шумно вздохнул. — Сознательное… Чушь, конечно. Но сами мы не разберемся. Придется оставить для Стремберга. Стремберг…
— Товарищ Стремберг вышел, — объявил Урм. — Что ему передать?
Ратиани схватился за голову, а Николай Петрович вскочил, разъяренный.
— Передай Стрембергу, скотина ты этакая, что в тебе слишком много ослиного упрямства!
— Хорошо, — безразлично сказал Урм.
— Черт знает что. — Николай Петрович сел, затем снова вскочил. — Слушай, Ратиани, либо это огромная, небывалая победа, либо…
Он замолчал.
— Либо? — спросил Ратиани.
— Либо… Посмотри на Урма!
Урм тихонько
покачивался на коротких ногах, поворачивая куполообразную голову вправо и влево. Черные отполированные раковины ушей шевелились, в глазах вспыхивали и гасли зеленые огоньки.— Кто-то идет, — сказал Ратиани.
Дверь распахнулась, и на пороге появились Стремберг и инфраоптик Костенко, оба веселые, замерзшие, с ног до головы покрытые снегом.
— Наконец-то, — пробормотал Николай Петрович.
— Добрый вечер, дрессировщики! — крикнул Стремберг. — Как дела?
— Здравствуйте, как поживаете, — сказал Урм.
— Отлично, Урм, здравствуй, Урм.
Костенко отряхивал доху и топал ногами в унтах, не спуская глаз с Урма.
— Вот ты какой, оказывается, — сказал он. — Я думал, ты повыше, постройнее.
— Ничего. — Стремберг вытер мокрое красное лицо носовым платком. — Ничего, нам его не женить. Правда, Урм-Ар?
— Для передачи Стрембергу, — сказал Урм. — Во мне слишком много ослиного упрямства.
— Что такое? — изумленно спросил Стремберг.
— Слишком много ослиного упрямства, — повторил Урм.
Стремберг повернулся к Николаю Петровичу.
— Это еще слишком мягко сказано, — мрачно проворчал тот. — Он не слушается.
— То есть?
— Он отказывается выполнять приказания, — пояснил Ратиани. — Говорит, что ему надоело.
Костенко захохотал, разевая широкую белозубую пасть.
— Может быть, требует прибавки жалования?
— Может быть, — сухо ответил Николай Петрович.
Стремберг сел к столу, взял у Ратиани папиросу, закурил.
— Рассказывайте, — потребовал он.
— А что здесь рассказывать? — сердито сказал Николай Петрович. — После обеда, когда ты уехал, взялись за проверку логических цепей. Шахматные задачи, интегральные уравнения и прочее. Сначала все шло хорошо. Но когда перешли на систему силы и движения… Да ты попробуй сам.
— И попробую, — сказал Стремберг. — Урм-Ар, шаг назад!
Урм качнулся, но не двинулся с места. Костенко перестал улыбаться.
— Смотри-ка…
— Урм-Ар, шаг вперед!
— Не хочу, — сказал Урм.
Воцарилось молчание. Костенко встал и отошел к двери.
— Я плохо разбираюсь в этих ваших анализаторах и полях памяти, но… Мало ли что ему придет в голову!
Стремберг положил окурок на край стола.
— Та-ак, — медленно сказал он. — Это я, пожалуй, не учел.
Николай Петрович и Ратиани вопросительно взглянули на него.
— Что ты не учел? — осведомился Николай Петрович.
— Понимаешь… Мне еще не все ясно, конечно. Может быть, спонтанные дуги… Господи, конечно! — Он хлопнул себя по лбу. — Конечно, спонтанные дуги! Институт битком набит счетными машинами, а я, идиот, не попытался даже рассчитать возможные варианты рефлексов! Но тогда…
Стремберг остановился, уставившись на Урма невидящим взглядом.
— Ничего не понимаю, — честно признался Ратиани.
— Я тоже, — сказал Николай Петрович.