Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты

— Не придется, — сказал я. — Я не успел втянуться. Что вам рассказал Римайер?

— Практически ничего, — сказал Мария. — Только намекнул, что он нашел снадобье. И замолчал. Впервые в жизни встречаю сотрудника, который отказывается давать информацию. Правда, он болен… Ну что же, удовольствуемся соображениями нашего Оскара. Нынче же начнем планировать операцию.

Я взглянул на Оскара.

— Какую операцию?

— Обнаружения и захвата центра.

— Ах, центра?

— Но сначала хотелось бы выслушать ваши соображения, — сказал Мария.

— Хорошо, — сказал я. — Слушайте.

И я рассказал.

Сначала они слушали меня с недоверием. Потом они уставились на слеги и не сводили с них глаз, пока я не закончил. Когда я закончил, они довольно долго молчали. Мария осторожно, как жужелицу, взял один слег и внимательно его осмотрел. Оскар тоже взял слег и тоже осмотрел.

— Гм… — сказал он. — Микрогенератор… Высокочастотное поле. Что же, это возможно. Н-но… Послушайте, Иван, в ваших рассуждениях есть один существенный просчет. Если нет тайного центра, если все это стихийная самодеятельность, то откуда такая бешеная… конспирация? Об этом шепчутся, об этом никогда не говорят вслух. Мне так и не удалось узнать, что такое слег… от меня шарахались, когда я спрашивал.

Мария с интересом уставился на меня. Я взял у него слег, вставил в приемник и протянул Оскару.

— Вот, — сказал я ему. — Идите в ванную, Оскар. «Девон» на туалетной полочке — таблетку в рот, четыре в воду. Водка под умывальником. Мы вас подождем с Марией. А потом вы нам расскажете — громко, вслух, своим товарищам по работе — об ощущениях и переживаниях. А мы… вернее, Мария послушает, а я, так и быть, выйду.

Оскар слегка покраснел и положил приемник на стол. Снова воцарилось молчание.

— Вы думаете, он не расскажет? — спросил Мария.

— Думаю, что нет. Нужно быть животным, чтобы рассказывать об этом. А животные молчат. Они знай себе давят на рычаг.

Они не поняли, и я рассказал про опыты с мозговой стимуляцией.

— Гм, — сказал Оскар, — Я что-то слыхал об этом… Чувствовалось, что ему страсть как не хочется расставаться со своей версией. Мария встал и угрюмо сказал:

— Дайте мне этот приемник. Пойду попробую. А потом поговорим. Где у вас тут ванная?

Я проводил его, и он заперся. Было слышно, как он там все роняет.

— Странное дело, — сказал Оскар.

— Страшное дело, — поправил я. — Это вам не гангстеры. Ясно даже и ежу, как говаривал Владимир Юрковский.

— Кто? — спросил Оскар.

— Юрковский. Был такой известный планетолог.

— А, — сказал Оскар, — Между прочим, на площади против «Олимпика» стоит памятник Юрковскому.

— Это тот самый, — сказал я, — Хорошая скульптура.

— Вряд ли, — возразил Оскар. — Этот Юрковский прославился тем, что сорвал банк в электронную рулетку. Впервые в истории. Этот подвиг они и решили увековечить.

— Я ожидал чего-нибудь в этом роде, — пробормотал я.

В ванной журчала вода, весело взревывал приемник. Потом наверху что-то сердито крикнула Вузи и тонко и жалобно заплакал Лэн. Я уже знал, что не уеду отсюда. Я понятия не имел, что здесь можно сделать, в этой отравленной стране, съеденной вещами, но я знал, что не уеду отсюда, пока мне позволяет закон об иммиграции, а когда он перестанет позволять, я его нарушу.

Позже Стругацкие решают переделать окончание повести, пользуясь ими же составленным планом:

1. Что такое слег?

2. Марию в ванне заливают чернилами.

3. Памятник Юрковскому.

4. Реакция на объяснение.

5. Аргументации.

6. Что такое решение проблемы.

7. Жилин подает в отставку.

Люди действия. Гордятся, что действуют без предвзятости и без социальных предрассудков. На самом деле — всегда один и тот же предрассудок: предусматривается принятие решения на немедленное кардинальное действие. Хорошо показали себя там, где надо стрелять, брать, рубить, и их по инерции посадили на это место.

И ещё об одном. Стругацкие, как и всякий автор, окончив рукопись, давали ее почитать своим друзьям. Неизвестно, кто именно читал тогда рукопись ХВВ, но на полях он оставил язвительные записи. Стругацкие не отреагировали на них, поэтому слова, к которым «цеплялся» читатель, остались не измененными. К имени «Вузи»: «А у нее нет сестры Рабфаки? Или Техникуми? Тоже ведь красиво!» К «светски содрогаясь»: «Аркадий! Покажи, как это делается! Умираю от любопытства!» К «тетя Вайна»: «Почему — тетя? За тетю не было сказано». К «портниха»: «А почему — если салон, то портниха? Скорее уж — парикмахер». К слову «ёкало»: «Щеки все же не селезенка — как это ими ёкать. И слышал ли ты, друг мой, как вообще ёкает?» К «веки тяжелы от бессонницы и усталости»: «Что он их, взвешивал?»

ИЗДАНИЯ

Рассказывая, как проходила рукопись ХВВ через рогатки издательства и цензоров, БНС в «Комментариях» упоминает о предисловии, написанном самими Авторами, которое должно было смягчить это прохождение. Из письма АНС: «…ХВВ подписана главным редактором без чтения (вероятно, прочитал авторское предисловие и удовлетворился)…» Само авторское предисловие в архиве не сохранилось, остался лишь черновик его начала:

ОТ АВТОРОВ

На наш взгляд самым страшным свойством буржуазной идеологии является ее способность разлагать души людей, ежедневно и ежечасно пополнять ряды корыстолюбцев, потребителей, паразитов, ищущих в мире только сытости и наслаждений. И особенно страшным представляется действие этой идеологии в условиях материального довольства. В этих условиях человек, лишенный истинно человеческого взгляда на мир, считающий труд не величайшим достижением в мире, а докучным неизбежным злом, человек эгоистический, антисоциальный, лишенный представления о том счастье, которое дается ощущением единства с остальным человечеством, человек, лишенный знаний и презирающий знания, не способный черпать из духовной сокровищницы мировой культуры, такой человек — порождение буржуазного строя, буржуазной системы воспитания и буржуазной пропаганды — должен неизбежно скатиться до уровня наслаждающегося животного. А общество, составленное из таких людей, должно неизбежно деградировать и потерять способность к прогрессу.

Мы в этой повести попытались продемонстрировать конечный этап такой деградации. Мы попытались показать, что опасен не только сам капитализм и последствия его хозяйствования в душах людей, что коммунистическим государствам недалекого будущего придется много потрудиться, чтобы ликвидировать последствия духовного гниения капитализма нашего времени, что вычистить авгиевы конюшни буржуазной идеологии выпадет на долю организациям коммунистических государств недалекого будущего. Что капитализм не собирается (да ему и не под силу) чистить свои авгиевы конюшни и что сделать это выпадет на долю [Далее отсутствует. — С. Б.].

Можно представить себе различные модели такой деградации, но не это является существенным. Главное состоит в том, что [Далее отсутствует. — С. Б.]

Повесть ХВВ впервые была издана в одноименном сборнике (вместе с ПКБ) в 1965 году, затем была переиздана в 1980 году в сборнике «Трудно быть богом» (Баку; переиздание в 1981 году), в сборнике «Жук в муравейнике» (Кишинев, 1983). Опубликованный текст, как с горечью замечал БНС в «Комментариях», был достаточно искажен редакторскими и цензорскими поправками и указаниями: «Не-ет, идеологические инстанции знали свое дело! Они умели ПРЕВРАЩАТЬ текст и превращали его в нечто межеумочное, причем руками самих авторов. Авторский замысел смазывался. Черное становилось серым, светлое — тоже. Острота произведения в значительной степени утрачивалась…»