Неизвестный Байконур. Сборник воспоминаний ветеранов Байконура

— Ладно, ладно. Они заранее себе в кастрюльку отложили. Я ж их предупредил, что вы — потрясающие обжоры…

А вечером снова импровизированный концерт. На этот раз сами хозяева и поют, и танцуют, и читают стихи, и даже акробатические этюды показывают. А потом танцы под черным степным небом, среди горьковатого запаха сухой полыни и стрекота сверчков…

За день до планового прилета вдруг зарядили проливные дожди. Самолет не пришел. А тут еще намечалась «спецработа», все «игрища» были приостановлены. Грустные, сидели мы в своем домике, прислушиваясь к шуму дождя и прикидывая, сколько это может продлиться. Девчонки пели какие-то страдания, Юрка Тарасенко лениво подыгрывал им на баяне. Вдруг на крылечке раздались нетвердые шаги, и в дверь кто-то поскребся.

— Кто там?

— Дед Мороз, вот кто! Отворяйте, а то уйду!

Отворяем. На пороге какая-то невысокая фигура в наглухо застегнутой офицерской плащ-накидке, но босиком, видны только засученные синие форменные штаны с красным кантом. Капюшон накидки по самые плечи. Откидываем капюшон. Под ним — пьяный до изумления «капитан Копейкин», как мы называем офицера 67-го отдела, прилетевшего вместе с нами. Он служил здесь когда-то лет пять и знает все «нюансы» здешнего быта.

— Ну? Чего смотрите? Распаковывайте дальше!

Распаковываем. Под мышками у «капитана Копейкина» — бидон с пивом, фляжка спирта, две бутылки коньяку, связка копченых лещей, солдатский бачок с жареными шашлыками и целлофановый пакет с хлебом. Как он все это допер, да еще «приняв» перед этим не менее трех соток — уму непостижимо.

Мы ахнули:

— Василь Титыч! Откуда все это?

— Как — откуда? Подарок командования! По случаю праздника!

— Какого праздника? Ведь уборка идет!

— А по случаю дождя! Весь район пьет! А мы что — хуже? И у нас спецработа сегодня прошла н-на «отлично». Правда, изделие до нас не долетело, где-то там «за бугор» ушло, н-но-о тем не менее есть, так сказать, повод.

— А чего босиком-то?

— А вот они, родные! — Василь Титыч откуда-то из-за спины достал абсолютно сухие ботинки и носки и, присев на табурет, стал обуваться.

Жить стало лучше, жить стало веселее, как говорил один из наших вождей. Девчонки пили пиво и щипали леща. Мы обрадовались стопочке спирта под шашлыки. И тут кому-то пришла в голову мысль:

— А давайте КВН проведем: наша команда на иповскую! У них вон сколько своих артистов!

— Какой КВН? Завтра самолет придет!

— Не придет, ребята, самолет! — Василь Титыч пригладил остатки рыжеватых волос на приплюснутом черепе, и его светло-голубые глаза на морщинистом лице хитровато блеснули. — У нас нелетный прогноз на трое суток, и плановый самолет пошел «по большому кругу», через Камчатку. Так что ешьте, пейте, гуляйте и КВН играйте — ты гля, прям стихи! — раньше, чем через трое-четверо суток, самолет не придет! — И он пропел громко и фальшиво:

Льет дождик с небосвоода, Грохочут желоба-а, Нелетная пого-ода — Нелег-ка-я судьба!

Через полчаса к нам пришел «главный комсомолец», молодой лейтенант-первогодок. Идея совместного КВН всем понравилась. Тут же была разработана стандартная программа: выход команд, домашнее задание, конкурсы, состав жюри. Учитывая, что из двенадцати прилетевших было только восемь «кавээнопригодных», договорились, что команды будут по восемь человек. В жюри вошли командир Разинков и его замполит, а с нашей — «капитан Копейкин» и его подполковник Николай Иванович Наумов — «дядька Черномор».

Решено было, учитывая возможный дефицит времени, КВН провести завтра к вечеру.

И началось!

«Мозговой штурм» и репетиции прошли на одном дыхании, и на следующий вечер домик был снова набит до отказа.

Конечно, конкурсы были самые простые. Например, кто быстрее высосет детскую бутылочку сгущенного молока через соску. Или вызывают на сцену танцоров, а заставляют их петь. Или выставят бумажный прямоугольник, разделенный по горизонтали пополам, одна половина — вверху — синяя, другая — внизу — желтая. А на границе цветов нарисован огромный вытаращенный глаз. Надо придумать подпись. И чего только не придумывали! И «око старшины», и «бди!», и «кинотеодолит в ремонте» (т. е. оператор кинотеодолита за отсутствием оптического средства вынужден сопровождать ракету собственной «оптикой»), и «глаз вопиющего в пустыне».

В общем, полтора часа в клубе стоял сплошной хохот зрителей, они же и болельщики. А так как в нашей команде были в основном девушки, то хозяева, как ни странно, болели за них.

Выходили из клуба, вытирая слезы и тихо постанывая, ибо смеяться уже не могли. Естественно, победила дружба с небольшим перевесом хозяев, а потом начались танцы!

А за распахнутыми настежь окнами лил и лил дождь…

На следующий день к Разинкову приехал какой-то местный начальник, толстый приземистый казах лет сорока пяти, в сапогах и соломенной шляпе.

— Иван Игорыщ, тибе што, артиста приехал, да?

— Да какие артисты! Шефы.

— Ай, как харашо! Шефы, да. Давай их мне кулуб? Консерт давай, а? Народ сабирем, се как положен? А то кино нет, лекций нет, адна водк!

— Слушай, Шаген, мы с тобой друзья, так?

— Какой разговор! Канечно, дурузя!

— А машину угля дашь?

— Какой разговор! Две бири!

— Нет, мне одна нужна, хочу баньку устроить, а уголь я еще не завозил.

— Через полчаса будит тибе машина! Какой разговор! Только артиста давай!

Разинков вопросительно посмотрел на меня. Я утвердительно кивнул.

— Тогда готовь клуб. Вечером будем.

Пришлось на скорую руку стряпать «сборную солянку» из программ концерта и КВН.

Жаксы — это маленькая станция, знаменитая лишь тем, что имеет множество элеваторов, откуда целинное зерно перегружается в железнодорожные составы. Узкие грязные улочки, облупленные саманные дома и заборы, чахлые деревца и неистребимый туземный запах кизячного дыма и каких-то грязных, сальных тряпок. Этот же запах царил и в полутемном кирпичном здании «кулуба», загаженного нанесенной после многодневных дождей грязью.

Не знаю уж, как нас представили, но зал, рассчитанный на двести зрителей, вместил еще по меньшей мере сто. Мне не приходилось встречать более благодарной публики. Только вот смех и аплодисменты порой раздавались совсем не в тех местах, где мы привыкли их слышать. То ли чувство юмора своеобразное, то ли русский язык плохо понимали.

Но в зале поднялся настоящий рев, когда на сцену вне программы вышел молодой казах и запел по принципу «что вижу — о том и пою», мастерски аккомпанируя самому себе на инструменте, который мы называли «один палка, два струна».