Неизвестный Олег Даль. Между жизнью и смертью
Шрифт:
— М-да… Хочется ещё выпить…
Холодно было ужасно. Олег был в своей дублёнке, а я — в таком драповом пальтишке. Мы сели в такси и поехали по Москве искать, где бы выпить.
И сцена была такая: мы подъезжали к какому-то ресторану, Олег выходил, звонил — открывал швейцар, разводя руками, показывал: «нет!». Мы подъезжали ко второму, третьему, пятому ресторану, пока, в конце концов, совсем ошалевшие, уже не помню как, оказались у какой-то женщины, у которой, как выяснилось, «что-то было». У неё мы просидели до 9 утра, после чего я пошёл на работу, а Олег… в театр на репетицию!
И это — ещё одна история из жизни Даля той поры.
Часто бывая в Москве, я всегда приходил к «Современнику». Однажды вышла интересная история. Я приехал в Москву, и там, где я обычно жил, должно было быть сборище. В этот же день в Москве был и Александр Городницкий, проходивший какую-то предзащиту.
— Слушай, поехали к «Современнику». Я уверен, что мы там кого-нибудь найдём!
Приехали они на Маяковскую, и единственный человек, который в полночь (!) стоял у стен театра, был Валя Никулин! Даль в это время уже пришёл к нам, так как я с ним созвонился. А Никулин привёз с собой Кукина и Вихорева. Собралась огромная бардовская компания.
А у моих приятелей в квартире висела на стене огромная киевская концертная афиша того же года: «Ленинградские поэты-певцы Юрий Кукин и Валентин Глазанов». И все присутствующие на этом домашнем выступлении расписались на её обороте. Расписался и Олег Даль…
Очень интересное у меня с Олегом было посещение бывшей квартиры Ивана Москвина на Большой Басманной улице. В этом доме жил Валя Никулин и его первая жена Аня Москвина — внучка великого артиста.
Как-то после спектакля мы зашли в ВТО — посидеть. А потом решили взять чего-то поесть и поехать к Никулиным. Было уже очень поздно. А от большой квартиры Москвина осталась единственная (правда, огромная!) комната, в которой спала Аня. Я к ней тихонько подошёл и говорю шёпотом:
— Анечка, ты не волнуйся, сейчас тут несколько человек войдёт…
— Ничего-ничего, хорошо…
Встала, оделась, включила свет… и вся наша шумная, шутливая компания застыла с открытыми ртами. На стенах комнаты московской коммуналки висели полотна Врубеля, Поленова, Серова, Левитана, портреты Шаляпина и Собинова с дарственными надписями… И много других авторских подарков великому русскому актёру.
В середине апреля 1970 года я был в командировке в Таганроге: меня пригласили в институт читать лекции — восемь раз по два часа. Поселили меня в таганрогском общежитии, причём на женском этаже. Жил я в отдельной комнате, и всё время вечером прошлёпывали туда-сюда, туда-сюда какие-то дамы.
Скучно было одному… И я пошёл в кино на новый, только что вышедший фильм «Старая, старая сказка». Увидев Олега на экране, очень удивился: совершенно не знал, что он там играет, а на афишу даже внимания не обратил!
Пришёл после сеанса в эту общагу и как-то… Такое настроение было… Сел и начал писать стихи Олегу, вспоминая о наших с ним встречах — расставаниях:
Олегу Далю Как позднее признание в любви, Звенит моя нестройная гитара, И стары песни грустные мои, И сам я, вероятно, тоже старый. А в мире ритмы новые звучат, Но «Сказка старая» идёт в вечернем зале. Я вижу твой такой знакомый взгляд, И ты со мной встречаешься глазами. Ты далеко, ты слишком далеко. Ты — там, за белым полотном экрана, Но всё равно сегодня Даль и К° Пришли ко мне негаданно-нежданно. И вспомнилась декабрьская пора (Об этом позабуду я едва ли): Совсем недавно, будто бы вчера Мы пели в современниковском зале. Давай ещё под гиканье и свист Споём. Пусть не гадает ворожея. Упали мы, но снова поднялись — Раскаянья не ждите, бармалеи! Какой мороз стоял тогда в Москве! А утром рестораны все закрыты. И мы в такси за водкою в тоске Погнали по Кольцу в шалман за Крымский. Как хорошо, что мост не разведён… Ах, я забыл, что это ведь зимою! И, впрочем, здесь в Москве — другой закон, Не как у нас, над нашею Невою. Мосты разводят для больших судов: Для кораблей, для барж, для теплоходов. И образы полуночных мостов Тревожат память в злую непогоду. Ещё одно запомнить я хочу: Над Пискарёвским утро раздаётся, И мы с тобой идём плечом к плечу От Вечного Огня — навстречу солнцу. И музыка, как будто чей-то стон, Разносит над могилами убитых Торжественную песню похорон. Всё верно — «Не забыт» и «Не забыто». И сколько здесь прожить отведено, Не скажут нам, да мы и не расслышим. Успеют прокрутить до дыр кино, И пожелтеют старые афиши.Вот такие сложились строки, которые, по возвращении в Ленинград, мне захотелось поскорее передать Олегу. Но он уже закрутил роман с Лизой Апраксиной — как раз в эти апрельские дни и исчез из поля зрения на целых полгода.
В ноябре они поженились, и Олег стал жить в квартире Лизы на улице Ленина, перебравшись туда из Москвы. «Современник» он оставил, а через некоторое время стал работать в нашем Театре имени Ленинского комсомола.
Вот тогда мы наконец-то собрались посидеть у них на кухне. Стихи Олегу я подарил. А по поводу встречи мы раз десять (!) подряд спели с ним «Проходит жизнь…» на два голоса. Вышло довольно красиво, но с каждым разом Олег пел всё громче и громче. Вообще, если он пел, то всегда очень громко.
Потом я у них несколько раз был, но в нём произошла какая-то перемена: то всё время чем-то занят, то куда-то спешит. И разговоров особых не получалось…
Тем не менее, когда я к нему приходил, он спрашивал:
— Выпить хочешь?
— Хочу.
На углу Ленина и Щорса — совсем в двух шагах от этого дома — было какое-то стеклянное кафе. Его там все знали — сразу же выносили, наливали и т. д. Вот на такую «тему» мы общались, а душевного момента тогда уже не было.
Психологически это, по-видимому, объясняется так: когда человек приезжает откуда-то или куда-то, он торопится общаться с теми, по кому соскучился, с кем был надолго разлучён обстоятельствами. А с друзьями и товарищами, которые в двух шагах, — что общаться? Они же всегда рядом — и вчера, и завтра…
Последний раз я видел Даля в довольно странной ситуации. Под самые майские праздники 1980 года мне позвонила Людмила Иванова и сказала:
— Валя, сейчас в Москве выступает Анна Герман. У нас её пластинок не достать, а в Ленинграде, говорят, есть. Ты не можешь купить и с кем-то поездом передать?
— Хорошо, куплю.
Пошёл, купил несколько дисков. А вечером решил пойти к «Стреле». Думаю: кого-нибудь там встречу из знакомых… И вот, иду по перрону и вижу: впереди шагают Олег Даль и Михаил Ульянов. Даль был уже довольно «хорош». Обернулся, увидел меня:
— О! Глазаныч! Привет!
— Слушай, Олег! Ты едешь в Москву?
— Да, конечно!
— Не мог бы ты передать две пластинки?
— Кому?!
— Людмиле Ивановой.
— К-а-а-му-у?!! Ивановой?!! Ни в коем случае!!! Не буду передавать!!! Ни в коем случае!!! Не буду передавать — и всё!!!
— Ну, не хочешь — и не хочешь…
Причём вижу, что он с каждой фразой заводится всё больше и больше. К этому времени он уже окончательно ушёл из «Современника». Не очень просто и не так гладко. В общем-то, каждая встреча «с ними» была для него, наверное, мучительной.
Я к Ульянову обращаюсь:
— Михаил Александрович, может быть, вы передадите? Завтра к поезду подойдут.
— А меня узнают?
— Узнают!
Короче, мы распрощались, и поезд тронулся, навсегда увозя Олега. Это был последний раз в жизни, когда я видел Даля.
3 марта 1981 года мне позвонил зять второй жены Вали Никулина — Инны Ратниковой и сказал, что Даль умер. В этот же день позвонили с «Ленфильма». Я узнал, когда будут похороны, и отправился в Москву.
Был в Малом театре на прощании. Был на Ваганьковском. А потом мы поехали на поминки в ВТО.