Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!

Стефенсон рассказывал, как ФДР знакомился с досье: «Я сидел и смотрел на ФДР через его стол, заваленный бумагами. У него была манера, читая документ, покачивать лист из стороны в сторону. По мелким признакам вы могли заключить, что он сердится. Он все резче раскачивал бумагу, затем спокойно сложил ее, очень медленно порвал на мелкие клочки и бросил в корзину. Он продиктовал телеграмму Кеннеди: «Торговля спиртным в Бостоне отлична, девочки в Голливуде как нельзя привлекательны. Прибыть к субботе»«. Кеннеди, как известно, нажил состояние на торговле алкоголем и в Голливуде.

27 октября Кеннеди прилетел в США и позвонил Рузвельту из Нью-Йорка. Присутствовавший при разговоре в кабинете ФДР Л. Джонсон рассказывал, что президент необычайно любезно поговорил с послом, повесил трубку и провел пальцем по шее, как бы перерезав глотку. Кеннеди встретился с президентом, а через два дня знавшие его с величайшим удивлением прочитали заявление посла в газетах. Оказывается, он всегда стоял горой за Рузвельта и никогда не поносил Англию! Чудо из чудес! К нему – сухой комментарий Стефенсона: «Если бы Кеннеди был отозван раньше, он бы вел кампанию против ФДР со значительными шансами на успех. Мы задержали его в Лондоне, с тем чтобы он не смог нанести вреда в США»29. На этом не только дипломатическая, но и политическая карьера Кеннеди закончилась.

В заключение кампании Рузвельт еще раз вернулся к достижениям «нового курса», который является «вашим творением, американский народ». Он твердо заверил: никогда американцы не будут воевать в европейской войне. «Я даю вам, отцы и матери, еще одно заверение, – сказал он в Бостоне 30 октября, – я уже говорил это раньше и буду повторять вновь и вновь: ваши сыновья никогда не будут посланы для участия в иностранных войнах». Аналогичные посулы расточал и Уилки.

Вечером накануне выборов ФДР выступил с кратким обращением к народу. Он завершил его простой молитвой, которую запомнил с Гротона: «Осчастливь нашу страну достойным рвением, здравыми понятиями и хорошим поведением. Спаси нас от насилия разногласий и смуты, от гордости и высокомерия и от всего дурного». Республиканская партия передала по радио зловещее обращение к матерям Америки: «Если ваш сын будет умирать где-то на поле боя в Европе… и взывать в свой последний час: «Мама! Мама!» – не осуждайте Франклина Рузвельта за то, что он послал вашего сына на войну. Осуждайте себя, потому что вы возвратили Франклина Рузвельта в Белый дом!»

5 ноября 50 млн. американцев пошли на избирательные участки. С раннего утра Рузвельт уселся за обеденным столом в Гайд-парке. Перед ним лежали большие листы бумаги и остро отточенные карандаши – он сам подсчитывал результаты голосования, передававшиеся по радио. Сначала итоги были благоприятными, к полудню картина изменилась – кое-где лидировал Уилки. Охранник Рузвельта Майкл Рейли увидел, как крупный пот выступил на лбу президента. Внезапно Рузвельт резко бросил:

– Майкл, я не хочу никого здесь видеть.

– Включая вашу семью, господин президент?

– Я сказал – никого!

Рейли вышел из столовой, плотно притворив за собой двери. Он шепнул толпившимся в соседней комнате: президент утратил спокойствие. Дом притих. Но вскоре стал нарастать шум – приходили сообщения, что штат за штатом были за Рузвельта. Двери столовой распахнулись. Президент, без пиджака, в расстегнутой рубашке, солнечно улыбался: «Я всегда буду тем же Франклином Рузвельтом, которого вы всегда знали!».

Он получил 27 243 466 голосов, Уилки – 22 304 755.

VII

В 1940 году Франклину Д. Рузвельту минуло 58 лет. Он вступил в третье президентство, накопив громадный политический опыт. Война оттеснила на задний план внутренние проблемы, требовала быстрых решений и не терпела словопрений. Политические разногласия могли явиться лишь досадной помехой. Чрезвычайные обстоятельства, а быть может, и уверенность в будущем – еще срок в Белом доме – заметно изменили методы работы ФДР. Он не стал «диктатором», но много реже объяснял мотивы своих действий.

Некоторые сентенции президента, которые раньше отдавали мелким тщеславием, теперь стали выражать сущность человека. Вероятно, он сжился с мыслью, что является избранником судьбы. Корреспонденту лондонской «Таймс» Рузвельт спокойно признался: «В течение двадцати лет у меня было совершенно естественное и похвальное намерение стать президентом, и я был вынужден вести себя так, чтобы быть избранным». В разговоре с другом: «Разве бы ты не стал президентом, если бы мог?» Подумав, добавил: «Разве любому этого не хочется?» Он вплотную подошел к тому, чтобы уверовать в собственную непогрешимость: «Когда я сосредоточиваюсь на каком-либо вопросе в течение трех часов и прихожу к выводу, что я прав, я не изменю своего мнения, даже если мне придется заниматься им три года. Я знаю, что прав».

ФДР, победив в третий раз на выборах, по-видимому, верил, что отныне он знает больше и лучше других. Поэтому он не взял с собой в третье президентство тех, кто жил воспоминаниями о старых днях, о колебаниях президента. Советники, хотя и редко позволявшие себе оспаривать его суждения, становились излишними. Война призывала людей дела – промышленников, военных, практических экономистов, а не теоретиков, все еще оттачивавших философию «нового курса».

На рубеже второго и третьего президентства Рузвельта происходит значительная и последняя смена лиц в непосредственном окружении Ф.Рузвельта. Вначале 1941 года ФДР предложил уйти двум оставшимся «ньюдилерам» – Т. Коркорану и Б. Когену Они олицетворяли собой минувшее – словесные битвы с чудовищами монополистического капитала, осуждения «привилегий богатства» и т. д. «Первые «ньюдилеры» были с самого начала успешно изображены враждебной прессой как «красные», – замечает Тагвелл, – и эта клевета оказалась настолько убедительной, что Рузвельт был вынужден считаться с ней, уволив большинство из них»30. Коркоран и Коген одним своим присутствием раздражали представителей крупного бизнеса, наводнявших Вашингтон по мере развертывания военной экономики.

Деловая печать без меры одобряла мудрого президента, приблизившего к себе вместо «теоретиков» «практиков». Заговорили о «мозговом тресте бизнеса» в Белом доме. В кабинет президента зачастил У. Кнудсен, назначенный генеральным директором управления промышленного производства. Имена всех пятерых его непосредственных подчиненных вселяли уверенность в круги лидеров американского монополистического капитала: Биггерс («Либи-Оуэнс – Форд глас компани»), Бант (концерн СКФ), Гарриман («Юнион пасифик рейлроуд»), Гаррисон («Америкен телефон энд телеграф компани»), Джонсон («Дженерал моторз»). Та самая капиталистическая печать, которая еще недавно поносила ФДР, теперь единодушно благословляла его выбор.

Рядом с президентом стали более заметными профессиональные политики, а не личные советники. Партийные машины Нью-Йорка и Чикаго в конечном счете обеспечили успех ФДР на выборах. Он помнил об этом, отблагодарил верных.

Единственным влиятельным советником Рузвельта остался Г. Гопкинс. В 1940 году он внешне занял вакантное место Л. Хоу. Гопкинс зарекомендовал себя как человек, беспредельно преданный президенту, обладавший редким качеством – он угадывал, и обычно правильно, намерения Рузвельта.

10 мая 1940 г. Гопкинс вечером пришел по делам в Белый дом. Он чувствовал себя очень плохо. Рузвельт предложил ему переночевать. Гопкинс остался и прожил в отведенном ему помещении – бывшем кабинете Линкольна в юго-восточном крыле здания – три с половиной года.

Отныне Гопкинса можно было всегда видеть в Белом доме. В августе 1940 года он ушел в отставку с поста министра торговли и состоял постоянно при президенте. Он стоял на страже ФДР, не допуская к нему чиновников с маловажными делами. Обычно Гопкинс говорил: «Президент не станет заниматься всей этой чепухой и пустяками, если я могу решить этот вопрос». Он не добавлял, однако, что всегда действовал на основании указаний президента. Когда Гопкинс в старом халате шел к президенту, казалось, что он идет к старому приятелю. На деле Гопкинс никогда не забывал, что ФДР – «босс». Люди, пытавшиеся сравнить Гопкинса с Хоу, забывали: Хоу возражал, а Гопкинс беспрекословно выполнял.