Неизвестный солдат

— Господин прапорщик, если они повернут, снаряды будут падать у нас?

Коскела, казалось, на секунду задумался: что ответить этому парню из Средней Финляндии. Он не вполне понял, что имел в виду Риитаоя, и поэтому спросил:

— Что повернут?

— Орудие повернут. Сейчас они стреляют по шоссе, а если немного повернут, снаряды будут падать у нас?

— А-а, вот оно что. Нет. Они ведут огонь по шоссе. Они не станут стрелять наугад сюда, в лес.

Лицо Риитаои расплылось в простодушной улыбке. Страх был так велик, что, когда он рассеялся, Риитаоя едва мог удержаться от смеха и даже пытался пошутить:

— Я тоже так думал, господин прапорщик. Зачем им стрелять по лесу? Они ведь ничего про нас не знают. Принимают нас за зайцев.

Появление Коскелы сняло напряжение и с других.

— Ну, затянули пушки свою песню, — сказал Хиетанен Коскеле, а Ванхала хихикнул про себя: «Песню… хи-хи. Пушки запели. А пули что делают? Свистят? Хи-хи».

— Эти у шоссе слишком много шумели, — сказал Коскела. — Слишком близко подъехали на автомобилях. Сами виноваты, что им расквасили нос. Итак, через полчаса выступаем. Мы идем с третьей ротой. И еще одно: свяжите ремнем два ящика с патронами. Так будет удобно нести их через плечо, и руки не будут затекать.

Коскела замолчал, но солдаты чувствовали, что он еще не все сказал. Он откашлялся, два раза сглотнул и продолжал:

— Да, наверное, надо сказать вам еще кое-что. Ведь я уже стреляный воробей. Хотя чего тут еще скажешь, только одно: не теряйте самообладания. Когда надо — умейте действовать быстро, но помните: поспешишь, как говорится, людей насмешишь. Зря трястись бессмысленно, но и легко расставаться с жизнью тоже не стоит, она ведь у нас одна. Враг охотно ее заберет, если только сможет. Целиться надо в пояс, это вернее всего выводит человека из строя. И все время думать о том, что перед тобой тоже просто люди. Свинец сражает их точно так же, как и нас.

Рядовой Сихвонен, родом из того же прихода, что и Рахикайнен, но полная противоположность ему, чересчур усердный и нервный, сказал:

— Спокойствие и еще раз спокойствие. Поспешишь — людей насмешишь. Ясно. Самообладание в первую очередь.

— Ага. Итак, снимайте палатки и укладывайте их на машины.

Палатки были сняты, уложены в мешки и погружены на машину. Обоз находился на некотором расстоянии от них, и там в свете белой ночи похаживал Мякиля, проводя последний смотр своему имуществу. Солдаты, относившие палатки, спросили, не даст ли он им чего-нибудь поесть, и Мякиля ответил:

— Все в свое время. Рацион пока не увеличен, так что все остается по-прежнему.

Фельдфебель Корсумяки тоже не спал, и солдаты удивились, когда этот обычно такой угрюмый старый человек дружеским тоном сказал:

— Ну, ну, дай по куску хлеба ребятам в карман — не обедняешь.

Мякиля дал каждому по куску сухого ржаного хлеба, но просил их не рассказывать об этом другим:

— По мне, так пожалуйста. Только ведь из еловых шишек хлеба не напечешь.

Солдаты спрятали в карманы свои сокровища — куски хлеба величиною в половину ладони. Они были голодны, но надо было думать и о будущем.

Все было готово к выступлению скорее обычного. Первые и вторые номера расчетов время от времени вскидывали на плечи стволы и станины пулеметов словно для того, чтобы привыкнуть к их тяжести. Подносчики патронов связывали ящики с патронами ремнями, как советовал Коскела. Командиры отделений взяли по одному запасному стволу, кожуху и ящику с патронами. Таким образом, караван собрался в дорогу, которая протянется на сотни километров. Для некоторых она, правда, окажется короче, но сейчас никто об этом не думал.

Стрелковые роты тронулись в путь, каждая в сопровождении пулеметного взвода. Первый и второй взводы исчезли в темноте между елями под звяканье оружия, сопровождаемое приглушенными словами команды.

Когда третья рота проходила мимо, Коскела шепотом сказал:

— Колонной по два в направлении дороги…

Отделения построились, затем по цепочке был передан приказ: «Марш!»

Когда они пристроились в хвост стрелковой роте, оттуда вполголоса послышались приветствия:

— Добро пожаловать в наше молодежное общество! Слабые падают на дороге жизни, сильные идут вперед.

Они прошли мимо батареи, которая вчера вечером стала тут на позиции. Все расчеты были при орудиях. Артиллеристы переговаривались, понизив голос, и прятали в кулак зажженные сигареты. Пройдя некоторое расстояние, рота свернула с дороги и продолжала идти по мрачному еловому лесу. Гул артиллерийской стрельбы на юге затих, но тем более гнетущей была тишина.

Теперь они продвигались вперед медленно. Время от времени останавливались, и люди, тяжело дыша, напряженно прислушивались к тишине ночи и учащенному биению собственных сердец.

— Сто-ой!

Рота вытянулась в цепь. Автоматчики выдвинулись боевым охранением на двадцать метров вперед, пулеметы, распределенные на два полувзвода, находились на таком же расстоянии позади цепи. От командира роты пришел посыльный с приказом:

— Граница прямо перед нами. Соблюдать тишину. Первому взводу выслать вперед дозор. Не открывать огня, не спросив пароль.

— А какой он?

— Гром и молния.

— Тихо. Не слышите, что ли, черти.

Разговор смолк. Солдаты — те, у кого были сигареты, — закурили. Они уже много дней сидели без табака: табачного довольствия еще не выдавали, а купить было негде.

У Рахикайнена курево было благодаря его оптовым закупкам в солдатской столовой. Он уже продал за хорошую цену сушки и теперь торговал сигаретами поштучно по бешеной цене. Большинство пробавлялось лишь скудным солдатским жалованьем, и купить у него сигарету могли только самые состоятельные. Когда такой счастливец бросал бычок, его тотчас подбирал другой, засовывал в мундштук и дул на обожженные пальцы. Кто докуривал бычки в своем мундштуке, того считали скрягой. Некоторые просили у Рахикайнена сигареты в долг до следующей солдатской получки, но он на это не шел:

— Кто знает, когда она опять будет, получка. И кто поручится мне…

— Я. — Коскела откашлялся, его голос звучал напряженно. — У меня тоже нет денег, но если со мной что случится, можешь взять мой бинокль. Он мой, а не казенный, и ты с лихвой выручишь свои деньги. В покупателях недостатка не будет.

— Ну ладно, верю… Верю… Я совсем не имел в виду… Знаю, что деньги будут давать.

В голосе Рахикайнена слышался стыд пополам с обидой, но сигареты он разделил. Все заметили, что Коскела обращался к нему на «ты». Отныне они стали говорить «ты» всем во взводе. Поначалу это звучало странно, и многим было трудно привыкнуть обращаться к Коскеле на «ты», а некоторые так никогда и не научились делать это легко и непринужденно. Такое обращение было редкостью в их полку, где офицеры стремились поддерживать свой так называемый авторитет даже и в военное время. Конечно, и в других воинских частях были офицеры, чей авторитет незыблем, независимо от формы обращения, и которые не отделяли себя от солдат невидимой гранью. Этот жест Коскелы не замедлил дать свои результаты. Напряжение, владевшее людьми, ослабло, командир стал им как будто ближе, и от него они ожидали разрешения всех возникавших у них проблем.