Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение

В кабинет входит старушка, Э К О Н О М К А Писателя.

ПИСАТЕЛЬ. Я спрашиваю, где «Мир гениальных мыслей»?! Она стояла вот тут!

ЭКОНОМКА. Она знала, но ведь ушла.

ПИСАТЕЛЬ. Куда?

СКОНОМКА. Не сказала. Во гневе. Не оглянулась.

ПИСАТЕЛЬ. Со слезами?

ЭКОНОМКА. С ними. Есть будете в каминной или накрывать в парке?

ПИСАТЕЛЬ. Ну что за характер, а?!

ЭКОНОМКА. Сами распустили.

ПИСАТЕЛЬ. Ах вы, умница моя добрая...

ЭКОНОМКА. Если б сами-то были мужчиной, а то ведь, как студень: откуда крикнут, туда и пригибаетесь.

ЭКОНОМКА уходит. Писатель пролистывает книги. Находит наконец ту, которую искал. Включает диктофон. Диктует.

ПИСАТЕЛЬ (голосом Бомарше). Я всегда повторяю строчку мудрого Зенона — «Спрошенный о том, что такое друг, Зенон ответил: "Другой я"».

ПИСАТЕЛЬ (быстро листает книгу «Мудрых мыслей», голосом Жозефины) . А помнишь: «Кто мне скажет правду обо мне, если не друг»? (Своим голосом.) Нет, не печатать! Это девятнадцатый век. (Отматывает пленку в диктофоне.) А помнишь: «Объединение дурных людей — это не товарищество, а заговор. Они не любят друг друга, а скорее друг друга боятся; они не друзья, а сообщники».

ПИСАТЕЛЬ(голосом Бомарше). Кто это?

ПИСАТЕЛЬ (голосом Жозефины, заглядывает в книгу). Разве ты не помнишь? Это наш добрый Этьен де ля Боэсси...

Писатель снимает трубку телефона и набирает номер.

ПИСАТЕЛЬ. Это «Фигаро»? Соедините меня с театральной редакцией. Алло, здравствуй, дорогой. Ты не помнишь, когда умер Этьен де ля Боэсси? В шестнадцатом? Я со студенчества помню его фразу: «Объединение дурных людей — это не товарищество, а заговор...»

Откуда это? «Рассуждение о добровольном рабстве»? Верно, верно, помню. Ну, обнимаю тебя, дорогой, спасибо!

ПИСАТЕЛЬ (голосом Бомарше). Да, да, «Рассуждение о добровольном рабстве». Мы все — добровольные рабы: обстоятельств, любви, вражды, правителей, слуг, самих себя... Что может быть страшней добровольного рабства? Я оправдаю шаг вынужденный, готов оправдать предательства и ложь, исторгнутую под пыткой, но когда я сам надеваю на себя ярмо, когда я сам отказываюсь от того самого великого, что есть в этом мире — от свободы, когда я становлюсь жалким невольником привычек, мнений, выгоды, тишины, удобства, теплого клозета... (Набирает номер телефона.) Алло, это «Тайм»? Соедините меня с европейским отделом. Алло, родная, это я, ты не помнишь, во Франции середины семнадцатого века... Погоди, тысяча семьсот девяностый год, это какой век — шестнадцатый? Я всегда путаю — то ли столетие назад, то ли столетие вперед. Ага, верно. Так вот, во Франции середины восемнадцатого века в домах уже были теплые сортиры? Да? Ясно. Изобрел Бомарше?! Ты правду говоришь? Ну, спасибо, ма птит, спасибо!

ПИСАТЕЛЬ (голосом Бомарше). Знай я, что французы станут ценить комфорт выше идеи, я бы ни за что не стал делать проекта этого чертового места...

ПИСАТЕЛЬ (голосом Жозефины). Я бы тебя попросила об этом, любимый. Только об этом и ни о чем больше.

ПИСАТЕЛЬ (звонит по телефону) . Слушай, родная, если в левом боку открылось колотье, что надо принимать? Препарат из ласточкиных гнезд? Сама-то пила? Поменяй фамилию на Сальери! Что? Не может быть! Боже, интриги, интриги, кругом одни интриги! Она же обещала дать мой портрет с интервью на первой полосе!

Закуривает, нервничая. Снова включает диктофон.

ПИСАТЕЛЬ (голосом Жозефины). С умом и вдруг продвинуться? Теперь я поняла, что только раболепная посредственность может хоть чего-то добиться.

ПИСАТЕЛЬ (голосом Бомарше, заглядывает в томик Бомарше, читает цитату целиком). Ты права, политика — это когда человек прикидывается, что он знает все, хотя не знает ничего; когда он делает тайну из того, что тайны не составляет; когда он плодит наушников, прикармливает изменщиков и старается важностью цели оправдать убожество средств! ПИСАТЕЛЬ (принимает лекарство, выключает диктофон, снимает трубку домашнего телефона, набирает номер). Это кухня? Мне сейчас не нужен гараж! Я звоню на кухню! На чем уехала мадам? Одна?.. Хм! (Набирая еще один номер.) Кухня? Слава Богу! Лангусты готовы?!

Входит Э К О Н О М К А.

ЭКОНОМКА. Так она их съела.

ПИСАТЕЛЬ. Хороша себе очковая диета.

ЭКОНОМКА. Одно слово — гадюка.

ПИСАТЕЛЬ. Кто?

ЭКОНОМКА. А кто очковая-то?

ПИСАТЕЛЬ. Вас иногда заносит.

ЭКОНОМКА. Она вам вегетарианский суп оставила.

ПИСАТЕЛЬ. Сделайте мне кофе и сэндвич. (Голосом Бомарше.) Но так или иначе, мы победим их всех, Жозефина, мы победим. Надо только отринуть все мелкое, что мешает нам видеть небо и слышать смех младенца...

Входит Ш О Ф Е Р.

ШОФЕР. Фирма «Крайслер» предлагает вам купить новую модель — с телевизором и кондиционером вместо «Ягуара» мадам.

ПИСАТЕЛЬ. Позже можно, а? Я ведь работаю!

ШОФЕР. Позже — будет дороже.

ПИСАТЕЛЬ. Сколько?

ШОФЕР. Десять тысяч долларов.

ПИСАТЕЛЬ. Предложите восемь.

ШОФЕР. «Крайслер» лучше, чем у Бельмондо и Лелюша.

ПИСАТЕЛЬ. Лелюш и Бельмондо вне партий! Я за революцию юности! Дайте им восемь тысяч и скажите, что я восславлю их в новой пьесе.

ШОФЕР. Деньги?

ПИСАТЕЛЬ. Получите у моего адвоката, а сейчас позвольте мне работать!

ШОФЕР. Чек.

ПИСАТЕЛЬ (дает ему чек и возвращается к диктофону, говорит голосом Бомарше). Жозефина, родная, что у нас с экипажем?! Сделай что-нибудь, мы ездим на рыдване, и меня задерживает на улицах гражданская стража...

Входит Э К О Н О М К А.

ЭКОНОМКА. Привезли секретер времен Людовика Первого!

ПИСАТЕЛЬ. Ну и что? (В микрофон.) Это не печатать! ЭКОНОМКА.

Она денег не оставила.

Писатель дает экономке деньги и бессильно опускается у диктофона. За стеной слышен хохот. Входит молодой парень, С Ы Н писателя.

СЫН. Здравствуй, шеф!

ПИСАТЕЛЬ. Здравствуй, сынок.

СЫН. Графоманствуешь?

ПИСАТЕЛЬ. Что у тебя?

СЫН. Разгрохал теорию доказательств Рейсера-Гроссе и по этому поводу иду пить вино с однокурсниками.

ПИСАТЕЛЬ. Завтра закончу пьесу — ты послушаешь?

СЫН. Шефчик, я же физик, мне твои эссе непонятны. Вы пишете языком приблизительным, вокруг да около. Намекаете все, курите фимиам скандалистам и волосатым пророкам Троцкого. А мы люди грубые: дважды два — четыре. Я тут рассчитал на ЭВМ хитрости современного кинематографа. У нас раньше не принято было орать на экране — только плакать. Теперь если орешь — значит, смелый, значит — новатор. Раньше снимали фигуру, а теперь — глаза во весь кадр: значит, пристальное вглядывание во внутренний мир. Искусство, шеф, живет по непознанным формулам математики чувств. А вы у нас люди косные, книг читаете мало — все больше себя. Поэтому мое поколение и ударилось в технику: если там соединишь не те провода, мир взорвется. А вы соединяете злодея с гением и говорите, что это — новаторство. А сие — от слабого заряда информации в каждом из вас. Ты не сердишься? Я тут посчитал на ЭВМ: сто процентов информации было заложено лишь в строке русского журналиста Пушкина — «Ах, наконец достигли мы ворот Мадрида». «Ах» — усталость, «наконец» — протяженность пути, «достигли» — преодоление препятствий, «ворот» — символ Средневековья, «Мадрид» — столица Испании.

ПИСАТЕЛЬ. Вот тебе. (Дает ему деньги.) Хватит?

СЫН. Спасибо, шеф.

ПИСАТЕЛЬ. Иди, ликуй, и не мешай мне.

Сын уходит.

(Диктует.) В комнату входит Жан Жак Руссо.

ПИСАТЕЛЬ (голосом Бомарше). Дорогой Жан Жак, как это славно, что вы пришли к нам.

ПИСАТЕЛЬ (голосом Жозефины) . Я сделаю кофе.

ПИСАТЕЛЬ (голосом Бомарше). Что вы грустите?

ПИСАТЕЛЬ (голосом Руссо). Искусство развивается по непознанным формулам математики чувств. Будущее поколение уйдет в мир техники: если там соединить не те химические элементы в пробирке, взорвется дом, в котором мы живем. А нам приходится соединять злодея и гения в одном образе и убеждать самих себя в том, что это — новаторство.