Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи

Когда Жуков писал о Главном Командовании, он имел в виду, прежде всего, Сталина. Хотя вплоть до 19 июля 1941 года во главе Ставки Главного Командования (с 10 июля — Ставки Верховного Командования), созданной на второй день войны, формально стоял нарком обороны Тимошенко, никаких принципиальных решений без санкции Сталина он принимать не мог. Так же и начальник Генштаба Жуков не был свободен в своих решениях. На согласование с вождем уходило время, и приказы Ставки не поспевали за быстро меняющейся обстановкой. Только 19 июля Сталин стал наркомом обороны, а 8 августа — Верховным Главнокомандующим (в тот же день была создана Ставка Верховного Главнокомандования), и структура военного руководства несколько упростилась. В мемуарах Георгий Константинович совершенно справедливо отмечал, что термин «Мозг армии» к советскому Генштабу был неприменим:

«Мозгом» Красной Армии с первых дней ее существования являлся ЦК ВКП(б), поскольку ни одно решение крупного военного вопроса не принималось без участия Центрального Комитета». По цензурным условиям маршал не мог уточнить, что в бытность его начальником Генштаба и позднее, в период Великой Отечественной войны, «мозгом армии» был не ЦК, а один только Сталин. Бывший член Ставки Н.Г. Кузнецов свидетельствует, что Сталин «имел обыкновение вызывать на заседания Ставки лишь того, кого находил нужным. По сути дела, и в самой Ставке установилось полное единовластие. Стиль руководства… не был по-военному четким. Я видел, как Сталин по простому телетайпу связывался из своего кабинета с фронтами. Он не считал необходимым отдавать приказания, соблюдая порядок подчиненности. Вызывал непосредственного исполнителя, часто не ставя в известность даже его начальника. Понятно, что в исключительных, случаях можно было так поступать, но делать это правилом недопустимо. Недооценка системы и организации в руководстве со стороны Сталина оставалась до конца его дней».

Фактически Жуков, Тимошенко, Буденный, Шапошников, Василевский и другие члены Ставки могли выступать только в роли сталинских советников. По этой причине несправедливо взваливать вину за поражения на одного Жукова, Тимошенко или других военачальников. Но столь же неверно только им приписывать победы, выводя за скобку Сталина.

26 июня Жукову в Тариополь позвонил Сталин: «На Западном фронте сложилась тяжелая обстановка. Противник подошел к Минску. Непонятно, что происходит с Павловым. Маршал Кулик неизвестно где. Маршал Шапошников заболел. Можете вы немедленно вылететь в Москву?»

Георгий Константинович переговорил с Кирпоносом и Пуркаевым, потребовав собрать все силы для решительного контрудара, и выехал на аэродром. В Кремле Сталин приказал ему и Тимошенко подумать, что можно сделать для спасения положения на западном направлении. Нарком и начальник Генштаба предложили занять пятью армиями второго эшелона рубеж обороны от Западной Двины до Полоцка, Витебска, Орши, Могилева и Мозыря, но одновременно начать оборудовать тыловой рубеж по линии Смоленск— Рославль-Гомель, куда заранее выдвинуть еще две армии второго стратегического эшелона. Утром следующего дня Жуков по аппарату «Бодо» передал приказ начальнику штаба Западного фронта генерал-майору В.Е. Климовских отводить войска к Полоцку, Минску и Бобруйску. При этом Георгий Константинович предлагал «иметь в виду, что первый механизированный эшелон противника очень далеко оторвался от своей пехоты, в этом сейчас слабость противника, как оторвавшегося эшелона, так и самой пехоты, движущейся без танков. Если удастся, организуйте сначала мощный удар по тылу первого мехэшелона противника, движущегося на Минск и Бобруйск, после чего можно с успехом повернуться против пехоты. Такое смелое действие принесло бы славу войскам Западного округа. Особенно большой успех получится, если сумеете организовать ночное нападение на мехчасти… Конницу отвести в Пинские леса (и болота, где кавалерии действовать совсем не сподручно. — Б.С.) и, опираясь на Пинск, Лунинец, развернуть самые смелые и широкие нападения на тылы частей и сами части противника».

Поразительно, что, даже ставя задачи на отход, Жуков одновременно предлагает Западному фронту контрударами разгромить механизированные соединения противника, а в случае успеха обрушиться на пехоту. И этот приказ отдается в условиях, когда командованию фронта еще только предстоит «разыскать все части, связаться с командирами и объяснить им обстановку». Либо Жуков формулировал свой приказ, что называется, «для истории», чтобы продемонстрировать потомкам: я давал такие дельные советы, можно было бы изменить обстановку коренным образом, да вот Павлов и Климовских не сумели мои рекомендации выполнить. Либо начальник Генштаба на шестой день войны еще не отдавал себе полного отчета, с каким грозным противником столкнулась Красная Армия, в какое тяжелое положение попал Западный фронт. И верил, что танки и кавалерия еще могут контрударами если не остановить, то замедлить продвижение неприятеля.

У командования Западным фронтом не получилось ни контрударов по вырвавшимся вперед танковым и механизированным соединениям группы армий «Центр», ни организованного отступления. Основные силы фронта были пленены в двух котлах в районе Белостока и Минска. Сталин с подачи новоназначенного члена Военного Совета Западного фронта Льва Захаровича Мехлиса решил избрать в качестве козлов отпущения за неудачное начало войны генерала армии Павлова и других руководителей Западного фронта. Тимошенко, Буденный и Жуков не возражали, боясь обратить на себя сталинский гнев. Георгий Константинович даже оставил резолюцию на спецсообщении особого отдела Наркомата обороны с предложением об аресте командующего 4-й армией Западного фронта генерал-майора А.А. Коробкова: «Тов. Маленкову — Коробкова нужно арестовать и судить как труса и предателя». 4 июля Павлов был арестован, а 22 июля 1941 года Военной Коллегией Верховного Суда вместе с генералами В.Е. Климовских, А.Т. Григорьевым и А.А. Коробковым приговорен к расстрелу и казнен. Столь суровое наказание постигло их за то, что «проявили трусость, бездействие власти, нераспорядительность, допустили развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций частями Красной Армии». В ходе следствия несчастных заставили признаться еще и в измене родине и участии в антисоветском военном заговоре, но на суде они от этих признаний отказались, и соответствующий пункт в приговор включать не стали Можно не сомневаться, что текст приговора был предварительно согласован со Сталиным. Вероятно, Иосиф Виссарионович решил не создавать нового «дела Тухачевского», чтобы не порождать в войсках в военное время дополнительного недоверия к командирам. Достаточно было показать генералам, что их может ждать за служебную нерадивость, чтобы отбить все мысли воспользоваться военными поражениями для государственного переворота.

Строго говоря, никаких доказательств трусости подсудимых перед лицом врага ни на следствии, ни на суде приведено не было. Что же касается других обвинений, то их в 41-м, да и позднее, можно было с полным основанием предъявить доброй половине советских командиров. Но после Павлова и его товарищей вплоть до конца войны Сталин командующих фронтами и армиями больше не расстреливал, хотя ряд других генералов в 1941-1942 годах для острастки казнил — начальника штаба Северо-Западного фронта П.С. Кленова, командующего ВВС Юго-Западного фронта Е.С. Птухина, начальника Управления военных сообщений Н.И. Трубецкого и ряд других. Вполне возможно, что в качестве жертвы выбрали Павлова в том числе и потому, что, он, в прошлом — пехотный командир, не имел никакого отношения к конармейской группировке в военном руководстве, к которой принадлежали Ворошилов, Буденный, Тимошенко и Жуков.

После краха Западного фронта в дело вступили армии второго стратегического эшелона, в районе Смоленска завязавшие встречное сражение с танковыми группами Гудериана и Гота. Жуков вспоминал: «16 июля 1941 года Смоленск был занят вражескими войсками. 16-я и 20-я армия оказались окруженными в северной части города. Однако они не сложили оружия и сопротивлялись еще почти десять дней, задержав тем самым наступление немцев на московском направлении.

Падение Смоленска было тяжело воспринято Государственным Комитетом Обороны и особенно Сталиным. Он был вне себя. Мы, руководящие военные работники, испытали тогда всю тяжесть сталинского гнева. Приходилось напрягать волю, чтобы смолчать и не возмутиться против несправедливых его упреков. Но обстановка требовала от нас пренебречь своим «я» и сдержать себя, с тем чтобы помочь Западному фронту преодолеть тяжелую ситуацию.

Сталин не разрешил Совинформбюро до особого его распоряжения оповестить страну о сдаче Смоленска и потребовал вернуть город любой ценой. Это требование Верховного в сложившейся обстановке не могло быть выполнено, так как войска, дравшиеся под Смоленском, были окружены и вели бои в неравных условиях.

Вернуть Смоленск нам так и не удалось. О сдаче города было объявлено только тогда, когда нашим войскам удалось выйти из окружения и соединиться с главными силами фронта».

Георгий Константинович не стал уточнять, что из окружения вышло лишь меньшинство окруженных и что в плен, по немецким данным, попало около 350 тысяч человек. Наступление войск Западного фронта, пытавшихся, не считаясь с жертвами, вернуть Смоленск, окончилось неудачей. Это еще больше подорвало доверие Сталина к командующему фронтом маршалу Тимошенко. Жуков вспоминает, как в конце июля Сталин вызвал их с Семеном Константиновичем к себе на дачу, где уже собрались почти все члены Политбюро: «Сталин, в старой куртке, стоял посредине комнаты и держал погасшую трубку в руках — верный признак плохого настроения.

— Вот что, — сказал Сталин, — Политбюро обсудило деятельность Тимошенко на посту командующего Западным фронтом и считает, что он не справился с возложенной на него задачей в районе Смоленска. Мы решили освободить его от обязанностей. Есть предложение на эту должность назначить Жукова. Что думаете вы? — спросил Сталин, обращаясь ко мне и к наркому…

— Товарищ Сталин, — сказал я, — частая смена командующих фронтами тяжело отражается на ходе операций. Командующие, не успев войти в курс дела, вынуждены вести тяжелейшие сражения. Маршал Тимошенко командует фронтом менее четырех недель. В ходе Смоленского сражения хорошо узнал войска, увидел, на что они способны. Он сделал все, что можно было сделать на его месте, и почти на месяц задержал противника в районе Смоленска. Думаю, что никто другой больше не сделал бы. Войска верят в Тимошенко, а это главное. Я считаю, что сейчас освобождать его от командования фронтом несправедливо и нецелесообразно.

М.И. Калинин, внимательно слушавший, сказал:

— А что, пожалуй, Жуков прав.

Сталин не спеша раскурил трубку, посмотрел на других членов Политбюро и сказал:

— Может быть, согласимся с Жуковым?

— Вы правы, товарищ Сталин, — раздались голоса, — Тимошенко может еще выправить положение.

Нас отпустили, приказав Тимошенко немедленно выехать на фронт.

Когда мы возвращались обратно в Генеральный штаб, Тимошенко сказал:

— Ты зря отговаривал Сталина. Я страшно устал от его дерганья.