Некондиционный
Шрифт:
– Он бежит! – вскрикивает вдруг Стравински, и я оборачиваюсь, слыша, как визжит двигатель одной из машин.
О’Доэрти.
Этот мудила сбежал первым.
– …Невозможно! – пищит он тоненьким голоском, забыв отключить микрофон, и я отчётливо слышу хорошо знакомые нотки подступающего безумия.
– Это… Их слишком… Хе-хе… - после истерического смешка трансляция обрывается, но нам и так уже становится не до неё. Копы, увидевшие это представление, заголосили на все лады.
– Он бросил нас!..
– Надо отступать! Они сами бегут!
– Сэр, разрешите…
Однако
– ТИШИНА В КАНАЛЕ!!! – рявкнул он так, что у меня едва не заложило уши.
– Если в ОВР работают истеричные девочки, это не повод нам быть такими же! Примкнуть магазины!!!
Я вижу, как сухая фигура поднимается из-за машины и отвешивает сочный пинок сидящему рядом патрульному. Капитан мечется между своими подчиненными, размахивает пистолетом и бьёт по головам всех, кто не выполняет приказ.
– Примкнуть магазины, я сказал! – его голос даёт петуха и срывается, но дело уже сделано – люди очнулись.
Как в замедленной съёмке, дрожащими руками достаю из подсумка на поясе огромный стальной барабан с патронами, вставляю его в «Осаду» и передергиваю затвор. Я готов стрелять, но от одной мысли о том, что проделает дробовой заряд, попавший в столь густую толпу, становится страшно.
Мы слышим, как люди начинают что-то нам кричать.
– Не стреляйте, прошу вас! – тонким голосом пытается до нас дозваться женщина с маленькой девочкой на руках.
– Прошу вас! Мы просто хотим есть!
– Ребята, пожалуйста, не надо! – мужик с поднятыми руками, одетый в синий рабочий комбинезон.
– У нас всю зарплату инфляция съела! Ничего не осталось! Не стреляйте, прошу!
Позже я понял – если бы люди были озлоблены, оскорбляли нас и кидались камнями и коктейлями Молотова, как в старые добрые времена, всё было бы по-другому. Я первым нажал бы на спуск и до конца жизни спал спокойно, без кошмаров и «мальчиков кровавых в глазах». Если бы, разумеется, выжил. Как много, оказывается, может сделать миролюбие…
– Готовьсь!.. – прорычал капитан, и сотня стволов взметнулась вверх.
Боже, неужели он не видит, что нас сейчас порвут на куски? Для того, чтобы остановить такую толпу, понадобится что-то помощнее сотни стволов. И на психологический эффект надеяться не стоит – люди голодают и прекрасно знают, что уже мертвы. Тут нужна армия. Меня затошнило, страх свернулся клубком где-то в желудке. О’Доэрти был прав, это невозможно. И, к моему стыду, жалость тут ни при чём – нам всем здесь очень хотелось жить.
Толпа не останавливалась, люди подходили всё ближе и пытались достучаться до нас, рассказать о своих проблемах, поднимали повыше детей и плакаты «Нечего есть!».
– Цельсь! – казалось, между этими двумя секундами прошла целая вечность, за которую я успел досконально рассмотреть лица всех, шедших в первом ряду, проанализировать их мимику и интонации, с которыми они говорили, и понять...
Понять…
Понять…
– СТОП!!! Отставить! – рявкнул я как можно увереннее.
Копы застыли, озадаченно оглядываясь.
– Кто приказал?! – просипел капитан в рацию.
–
– Офицер Эйдер Морт, ОВР. В отсутствие начальства беру командование на себя! – я сам не знал, откуда во мне взялось столько смелости, и понимал, что придётся позже за всё ответить, но Рубикон был перейдён и мосты через него сожжены.
Ответом мне было невнятное сипение и чей-то крик:
– Врача! Врача! У кэпа сердечный приступ!..
Я прислонил дробовик к бетонной плите и сам сполз по ней на землю, закрыв лицо руками. Только теперь до меня дошло, что я весь мокрый, и пот стекает чуть ли не десятью ручьями. Руки и колени дрожали, меня колотило, как будто в приступе лихорадки, а толпа шла всё дальше и дальше, обтекая машины и перелезая через бетонные плиты.
В центр города, который я только что обрёк на разграбление.
10.
От размышлений меня оторвал короткий вскрик Глазастика, прищемившего себе палец затвором архаичной штурмовой винтовки.
– А я говорил, что доиграешься, – флегматично пробубнил Балу, державший свое оружие не в пример аккуратнее. Ещё бы – такая мощь нуждалась в крепких руках и нервах. Забытый предохранитель, случайное срабатывание, бум!
– и люди в машине превращаются либо в фарш, либо в кучки пепла. Зависело от того, какие боеприпасы в барабане - осколочные или зажигательные, с белым фосфором.
Нас, переодетых в серые рабочие комбинезоны, уже час везли по оживлённой магистрали в белом фургоне без окон с надписью «Грузоперевозки Чарли». Периодически машина застревала в пробках, и тогда от бесконечного дерганья туда-сюда становилось очень туго. Малой едва держался, казалось, ещё чуть-чуть - и он упадёт на пол и умрёт в муках без чужой помощи. Даже я в конце концов почувствовал, что меня укачивает, и очень старался удержать ужин внутри себя.
Почти два часа ночи. Нейро-Сити светится и переливается огнями, как рождественская ёлка, засыпаемая холодным колким снегом. Мы катим на задание.
– Чертова хреновина… – Глазастик слизывал кровь с разбитого ногтя и морщился от боли.
– Ну вот. Бой ещё не начался, а кровь уже пролилась, – улыбнулся Малой, сегодня всклокоченный даже больше обычного.
– У него всё всегда так, – Балу даже не поворачивался. Сидел с закрытыми глазами и, наверное, дремал. Либо просто делал вид.
– Проштите, шэр, – не вынимая палец изо рта, сказал ему Глазастик.
– Больше не повторитша, шэр. Разрешите чиштить шортиры всю шледующую неделю, шэр!
Малой засмеялся:
– Ну ты и клоун.
– Цыц, мелочь. В угол поставлю, – равнодушно ответил Глазастик, рассматривая палец, судьба которого волновала его намного больше, чем выпад Малого.
– Ой-ой. Ты сам-то намного меня старше?
– А сколько тебе? – Глазастик повернул голову.
– Шестнадцать. Скоро семнадцать будет.
– Тогда... – если бы у Глазастика были зрачки, то он закатил бы глаза, считая, - я старше тебя на шестьдесят пять лет. Так что давай-ка в угол.