Некоторые не уснут
Шрифт:
Привычно улыбнувшись и помахав, я возвращался к чтению книги, после чего периферийным зрением улавливал значительное ускорение движения. Казалось, они падали на четвереньки и поспешно удирали.
Это было невероятно. Несомненно, очередная игра разума из-за недосыпания. Поскольку эти две фигуры, закутанные в халаты, одна в белый, другая - в черный, были настолько сморщенными и сгорбленными, что двигаться с какой-либо скоростью, не говоря уже о легкости, представлялось для них невозможным.
Они никогда не обращались ко мне на каком-либо языке, но, пока они шли к дверям лифта, их взгляды всегда были прикованы ко мне. Одна поворачивала ко мне свое
Но были в этом здании и другие непривлекательные курьезы, гораздо более серьезные, чем сестры.
Первое, что привлекло мое внимание в миссис Гольдштейн, это ее необычная прическа. Идеальный шар из серебристых прядей. Но полностью просвечивающий под любым углом. И сквозь иллюзорный блеск этого сферического творения просматривался жуткий птичий череп, белесый и покрытый пигментными пятнами. Ее нос напоминал нож для резки бумаги, а кожа лица, в тех местах, где стерся грим, была полупрозрачной, как у вареной курицы. В возрасте 98-ми лет ее тело было высохшим до такой степени, что макушкой она едва достала бы до низа моей грудной клетки. Но двигалась она от парадного входа до дверей лифта в приемной довольно быстро, по паучьи, с помощью двух черных тростей, напоминавших палочки для еды. Я никогда не видел, чтобы она носила что-то, кроме туфель на высоком каблуке и старых черных костюмов, в которые ее горничная, Олив, облачала ее скелетообразное тело. Она напоминала мне марионетку с дьявольским лицом из папье-маше. Зрелище не для слабонервных, особенно ночью.
Миссис Гольштейн и Олив проживали в роскошном пентхаусе с тремя спальнями. И миссис Гольштейн не было до меня совершенно никакого дела. Так сказала Олив. Сообщила мне шепотом, когда ее круглая филиппинская физиономия проплыла однажды вечером мимо моего стола.
– Она думает, что вы слишком молоды для вахтера. Ни жены. Ни детей. Говорит, что вы сомнительная личность.
Вскоре Олив полюбила сообщать мне все пренебрежительные замечания своей хозяйки касаемо меня.
Я начал видеть эту пару каждый вечер, в восемь часов. Олив выводила свою хозяйку на короткую прогулку по прилегающей к зданию площади. Так они говорили. Опять же, как и в случае с сестрами Хуссейн, меня посетила неприятная мысль, что они приходили в приемную лишь для того, чтобы поглазеть на меня.
Согласно регистрационной книге, остальные постоянные жители тоже были женщинами. Однако все они были прикованы к постелям, поэтому я никогда их не видел. Хотя иногда слышал, как их сиделки разговаривают на лестничных клетках.
Но в 18-ой квартире на восьмом этаже проживала не только старейшая жительница этого дома, но и самые зловещие его обитатели. Миссис Ван ден Берг и ее круглосуточная сиделка, Хельма.
Мое первое соприкосновение с Хельмой и миссис Ван ден Берг произвело на меня настолько мощное впечатление, что весь последующий день, пока я отсыпался дома, меня мучили кошмары. В длинном и хаотичном сне я сочетался узами брака с древней миссис Ван ден Берг посреди какого-то луга, в то время как моих родителей и двух сестер забивали халяльными ножами в загоне неподалеку, под аплодисменты детей и возбужденные возгласы молодых женщин. Толпу я видел лишь
смутно, но она кружила вокруг загона в странном медленном танце.После всего, что произошло потом, этому странному сну, возможно, нашлось бы свое объяснение.
Миссис Ван ден Берг была длинным, тощим существом, имевшим мало сходства с живым человеком. И перемещалась на кресле-каталке, таком же древнем, как и его хозяйка. В первый раз, когда мы представились друг другу, она напомнила мне мумию представительницы египетской династии, разбинтованную и выставленную в ящике Британского музея, где я однажды побывал во время школьной экскурсии по Лондону. Кожа миссис Ван ден Берг была настолько усеяна пигментными пятнами, что казалась коричневой при любом освещении. Пол у нее тоже был неразличимым. Под полупрозрачной кожей лысой головы виднелись черные капилляры, а ее руки напоминали мне птенцов, выпавших из гнезда, которых я иногда находил, будучи ребенком.
Всегда одетая в домашний костюм, выцветший как постельное покрывало в ночлежке, и покрытый спереди пятнами, богатая наследница была привязана к креслу за руки и за ноги холщовыми ремнями, словно представляла опасность для общества. И все же глаза у нее были ясными и голубыми, как арктические воды, плещущиеся вокруг айсберга.
Несмотря на шокирующий внешний вид, миссис Ван ден Берг была когда-то потрясающей красавицей, обладающей блестящим умом. Она разорила трех мужей, и ее собственность оценивалась более чем в сто миллионов евро. А еще она была печально известной в высшем обществе нимфоманкой.
– Ужасная блудница!
– заговорщицки шепнула мне Хельма во время нашей самой первой встречи. Затем, миссис Ван ден Берг, вступила в фазу клептомании, после чего, наконец, стала пироманкой. Короче говоря, она страдала маниями.
– Она приводила сюда темного мужчину.
Комментарий Хельмы насчет "темного мужчины" смутил меня. Что за расизм? И когда я попытался расспросить ее об этом, Хельма лишь загадочно улыбнулась. Хельма никогда не отвечала на прямые вопросы. Ей нравилось говорить самой. А мне приходилось только слушать. Такую роль она мне отвела. Но она видела, что я интересуюсь ее подопечной, и иногда вдавалась в подробности, когда я хмурился на какое-то провокационное замечание или наводящую деталь.
Со слов Хельмы, травма, полученная в 30-ые годы превратила миссис Ван ден Берг в крайне неуравновешенную молодую женщину. Расстройство было вызвало рождением у нее "ребенка-ненормаши". И она так и не оправилась от того несчастья. Я никогда раньше не слышал такого инфантильного выражения, как "ребенок-ненормаша". Но Хельма называла так детей, родившихся с психическими и физическими недостатками, чье появление в высшем обществе, или в качестве наследников, было неприемлемо. Таких детей отправляли за границу, и они содержались в частном санатории в Карловых Варах, вместе с несколькими габсбургскими принцами, о которых, со слов Хельмы, мир по-прежнему ничего не знает.
Мне показалось странным, что такое откровение доверяется охраннику в форме, и как следствие, я не поверил в эту историю.
По-видимому, следующие семьдесят лет две одинаково блистательных и талантливых сестры миссис Ван ден Берг содержали свою дефективную и заблудшую старшую сестру в Дулле-Грит-Хёйс. Потратив кучу денег на то, чтобы замять скандал и на лечение в лучших швейцарских клиниках, они, наконец, остановились на дорогостоящей методике ухода в сочетании с успокаивающими лекарствами. И Хельма, видимо, преуспела в этой методике, хотя никак этого не проявляла.