Некромант . Трилогия
Шрифт:
Словно отзываясь этим глупым ее мыслям, фигура на миг замерла, пристально на нее посмотрела и усмехнулась.
А потом сделала следующий шаг.
И поплыла…
В смысле, — лицо поплыло. Как свеча.
Оно менялось прямо на глазах. Глаза проваливались все глубже и глубже, утопая в темных впадинах, щеки обвисали, а морщины мелкой сеткой затягивали только что гладкую бархатистую кожу, продолжая стремительно углубляться, и превращая лицо в пересохшую маску.
Она старела.
За несколько шагов она превратилась в дряхлую немощную старуху. Губы ее побледнели и потрескались, кожа сморщилась, приобрела нездоровый
Трясущиеся ноги сделали последний шаг, и продолжавшее ухмыляться лицо древней старухи приблизилось к Осси почти вплотную.
Беззубый рот ее был полуоткрыт, а глаза текли, как грязный тающий лед, заливая глазные впадины, и сползая густой мутной слизью вниз по глубоким бороздам морщин.
Мерзкая старуха вцепилась в Осси своими скрюченными, сведенными судорогой пальцами и притянула к себе. Ее зловонное, ледяное дыхание ударило по ноздрям, и Осси едва не вывернуло от нестерпимого отвращения. И в этот же самый момент эта неведомая сущность, добравшаяся наконец до нее, взорвалась миллионом мелких дымных струй. Извиваясь подобно только что народившимся тик-палонгам [75] , они зависли на мгновение в воздухе, а потом голодным роем накинулись на Осси, вкручиваясь прямо сквозь одежду и кожу, и легко проникая в тело.
75
Ядовитая змея.
Осси чувствовала, как вливается в нее лютая зимняя стужа, разбавленная жаром раскаленной пустыни и чем-то еще, чему нет в ее языке ни названия, ни определения…
Она умирала и возрождалась.
Снова и снова пересекала она ту черту, за которой обычно нет ни памяти, ни возврата. Вот только граница эта стала теперь проницаема для нее в обе стороны, и она, не задерживаясь нигде подолгу, вновь и вновь возвращалась назад…
Она наполнялась неведомой мистической силой. Незримой, но подлинной своей сущностью, с которой была разделена все эти долгие годы. А сила эта продолжала заполнять ее, захватывая власть над телом, подчиняя и перерождая сознание. Что-то темное и древнее сражалось с ней самой за обладание ее плотью, душой и сознанием. И не было у леди Кай больше ни сил, ни желания противостоять этому доводящему до безумия натиску. Она уступала…
Она ощущала себя вместилищем двух немного схожих, но все ж таки совершенно чуждых друг другу сущностей, которые сливались воедино, перерождаясь в нечто новое и целостное, приходя к равновесию, поначалу весьма неустойчивому, но с каждым новым ударом сердца все более обретающему состояние предвечного положения вещей…
Она испытывала мучительную и, в то же время, сладостную внутреннюю трансформацию, будучи не в силах противиться неодолимой притягательности своей темной половины. И пытаясь избежать окончательного уничтожения она уступила…
Мир померк. Схлопнулся до размеров маленькой черной точки. А потом и вовсе пропал…
От плит вполне ощутимо тянуло холодом, а въевшийся в них за долгие
годы запах плесени щекотал ноздри. Приятного в этом было мало, и Осси чихнула.«Будь здорова, — хохотнул в голове до боли знакомый голос. — Я, кажется, что-то интересное пропустила?»
– Хода? — Это было хорошее известие, и Осси открыла глаза.
Мир был странен и непривычен.
Во-первых, он зачем-то лежал на боку. А, во-вторых… Осси чихнула еще раз.
Во-вторых, он был как-то очень странно раскрашен. Не в том, смысле, что красное стало желтым, белое черным. Нет. Как все было, так и осталось: пол на котором лежала леди Кай был грязно серым, а стены выложены бурыми в подтеках кирпичами… То есть, все, как оно и должно быть. И в то же время… Все стало ярче. Цвета стали насыщенными, а тени густыми. Пламя все еще чадящего факела плясало восхитительным цветком, а лужа прямо перед глазами соперничала красотой с океаном. И, похоже, что такой же глубокой была…
И еще запахи… Осси различала сотни… Нет. Скорее даже тысячи запахов. Каждый по отдельности и все их возможные комбинации…
Запах мокрого камня смешивался с ароматом чесночной колбасы, исходившим от хилависты… Смола факела, тающая в огне, резкий запах извести от стенной кладки, мокрая кожа, холодный металл, кровь, пот и ни с чем не сравнимый запах смерти… — все это смешивалось, накатывало, захлестывало, укачивая до одури и новой потери сознания. Аж голова закружилась…
«Ты как?» — Хода не была бы Ходой если бы сразу не почуяла неладное.
– Эй, ты в порядке? — Хилависта тоже уже был тут как тут. Подкатил прямо по луже и замер перед носом.
Смотреть на него так — лежа на боку было неудобно, и Осси попыталась подняться.
Получилось.
Не сразу, но получилось. Качнулась пару раз, оперлась о стену дрожащей рукой, но села.
Стало лучше.
По крайней мере мир вернулся в свое привычное состояние и на боку подобно пьянице больше не валялся. Так что теперь из всех странностей остались только сумасшедшие краски да резкие настырные запахи, но с этим, по крайней мере, можно было жить. А там — стерпится, слюбится, да, глядишь, — и привыкнется…
– Ну, что? — Хилависта только что не подпрыгивал от нетерпения. — Как ты? А то я уж перепугался…
«Да, — подхватила Хода. — Тебя, я смотрю, и на полдня оставить нельзя, чтобы ты что-нибудь не учудила. Слезу ты зачем достала? И что с девшаларом, кстати?»
Слеза…
Осси подняла глаза на яркую зависшую рядом искру.
Вроде не изменилась она. А вроде…
Осси показалось, что чувствует она и видит те незримые токи, что бурлили внутри психопомпы, связывая ее, этот мир и мир мертвых. И не только чувствовала, но и понимала. И даже воспользоваться могла, если только…
Осси начала поднимать руку, чтобы проверить как оно — новое ее состояние — не обманывает ли?..
Начала и тут же замерла…
А из груди уже рвался истошный звериный крик. Рвался, но застревал где-то в горле холодным липким комом, а из перекошенного в ужасе рта истекал какой-то жалкий хриплый сип.
Рука…
Палец…
Кольцо…
Кольцо еще совсем недавно отлитое из непонятного металла похожего на почерневшее от времени серебро стало почему-то костяным, и череп, венчавший перстень, и зыркающий по сторонам своими ярко-желтыми глазищами, был теперь совсем как настоящий.