Некромантка 2

Имельда покусала губы, размышляя. Предложение было действительно заманчивое. В столице она была всего один раз проездом и то давно, и познакомиться с другими влиятельными и талантливыми некромантами была бы не против. Но пока не решится ее очевидная проблема, она не сдвинется за ворота школы и на метр.

Кстати, о проблеме… Удивительно, но от господина Эстрича не тянуло ничем, кроме парфюма. Это было странно. Обычно она всегда улавливала хоть что-то от любого из людей неважно, будь то маг или обычный человек. И вот она встречает второго мужчину, от которого не веет ничем, словно он крепко запертая дверь. Это было очень любопытно. Девушка попыталась вспомнить бал. А там она ощутила что-нибудь, когда он трогал ее за руку? Вроде нет… Тогда еще действовало зелье.

— Ваше предложение очень заманчивое. Если сумею закончить свои дела, непременно постараюсь приехать. Спасибо, что зашли.

— Не за что. Быть может, вы оставите свои вещи в кабинете, и мы прогуляемся? У вашей школы чудесный сад.

— Он же еще даже не распустился.

— И что? Неужели природа прекрасна только когда на дворе лето? Зимние пейзажи тоже очень живописны. Главное уметь замечать эту красоту, — мужчина с видом знатока продолжал разглагольствовать на тему красоты зимы и зимнего леса. У Имельды же неприятно сводило зубы, когда у нее перед глазами вставал вид заснеженных холмов и деревьев.

За светской беседой они добрались до аудитории, девушка сгрузила документы и свои подарки на стол, и они отправились на улицу. Был чудесный солнечный день. Снег мокрым покровом блестел от полуденного света, заставляя щуриться. Было прохладно и свежо. Снег на лужайках еще не сошел до конца, зеленая трава еще не начала расти, виднелась лишь мокрая прошлогодняя серо-коричневая щетина некогда изумрудного газона. Зима передавала бразды правления своей сестре, отправляясь на покой.

Эстрич пестрым цветным пятном выделялся на фоне довольно скудной на краски обстановки. Вообще его гардероб и на балу отличался по цветовому тону. Видимо в столице сейчас был в моде именно зеленый и его оттенки, которые разбавлялись отлично оттеняющими его цветами. Вот в Геновере нынче в моде был коричневый и оранжевый с переливами от светлого до темного. А в прошлом году был синий… Каждый год модники ставили свои только им понятные цветовые табу и законы. Сливки общества с удовольствием принимались менять свой гардероб, а зажиточный народ подхватывал, стараясь не отставать. Совсем простому люду — беднякам и работягам — в принципе, было все равно. Носили, что имели, или донашивали из того, что удавалось раздобыть в комиссионных лавочках и на свалках.

Имельда теребила свои рукава, размышляя о такой нетривиальной теме, как одежда. Она никогда особо не следила за модой, но обновляя гардероб после рабочих вылазок, невольно получалось подстраиваться под ритм города. Девушка привычно щеголяла в своих свободных брюках, накинутой длиннополой рубахе со свободными рукавами, подпоясанной широким тканевым поясом и в плаще без рукавов. Холодно ей никогда не было.

Собеседники неспешно прогуливались. Эстрич рассказывал истории из своей дворцовой жизни. Имельда лишь удивлялась, довольно искренне смеялась и где надо вставляла свое короткое слово для поддержания беседы. Она в основном слушала, ведь ей рассказать особо было нечего. Пожалуй, история о похищении Веи была в какой-то мере интересной, но рассказывать ее девушка точно не собиралась. В основном, все ее истории были либо рабочими, либо плохо заканчивались. Это она и поведала Эстричу на вопрос о том, что интересного происходило в ее жизни.

— Ни за что не поверю, что у некромантки с вашим опытом нечего рассказать.

Имельда, извиняясь, улыбнулась, пожав плечом.

— Мне кажется, вам будет это не интересно. Что может быть привлекательного в том, что ты верхом на коне добираешься до места вызова, потом пытаешься выклянчить у местных жителей крупицы информации, потом еще столько же времени пытаешь вычленить нужную из той лавины, которая обрушивается на тебя, когда они разговорятся? Все это нудно.

— Но потом-то начинается дело, — с воодушевлением произнес художник, видимо начитавшись романов о приключениях некромантов. Или наслушавшись легенд.

— Увы, Эстрич. Интересная работа попадается редко. В основном это упыри, мелкая нежить, которые появляются из-за того, что кто-то кого-то пришиб по недомыслию или нарочно, но захотел спрятать свое преступление. Никто не знает, как правильно хоронить трупы. Вот и получается, что они прячут тела по околицам, в подвалах, отвозят в леса да в болота. А там уже темная природа берет свое и получается то, что получается. Уверяю, нет ничего романтического в упокоении заложного покойника или в ловле упыря. Особенно на болотах. Когда тебе приходится в потемках прыгать и скакать по кочкам в попытках либо убежать от упыря, либо догнать его. Или того хуже, по пояс в трясине тащить на себе убитого, чтобы достойно предать земле. Бросать тела нам запрещено.

— Почему?

— Спросите инквизицию, — пожала плечами девушка. — С научной стороны, после обезвреживания нежить становится не совсем обычным, но разлагающимся трупом. И оставить его там, где ты его упокоил, можно. Просто закопай и дело с концом. Но церковь стоит на своем, что каждая душа имеет право на то, чтобы плоть ее была достойно передана родственникам и земле, дабы с чистой совестью попасть на небеса. — Эстрич скептично глядел на некромантку. — Вот и я о том же. Духовный бред, но так повелось и кто я такая, чтобы идти против церкви.

— Вы удивительная девушка, Имельда.

— Прошу, называйте меня Пешет. Не люблю, когда зовут меня Имельдой.

— Отчего? Прекрасное имя.

Девушка поморщилась и тоскливо вздохнула. Хоть общество художника и не тяготило, с ним было легко и просто вести разговор, но разум пересиливал, и Имельда держала язык за зубами, не вдаваясь в личные переживания очень глубоко.

Она задумалась, отчего Абрахан так невзлюбил этого мужчину, почему так отзывался? Что он знает о нем такого? И почему «интуиция» Имельды молчит?

— Неприятные воспоминания.

— Ох, прошу простить, — Эстрич даже склонил голову в знак извинений.

— Ничего. Вы ведь не знали.

— Пешет… Пешет… — мужчина вдруг стал очень задумчив, перекатывая ее фамилию на языке. — Знакомая фамилия.

— Знакомая? — Имельда недоверчиво улыбнулась.

— Да, где-то уже встречал. Не ваша ли мать Матильда Пешет? — лицо Имельды вытянулось. Откуда столичный художник может знать некромантку из Генновера? — Помните, я вам говорил, что знаю толковых некромантов? — Девушка кивнула. — Так вот, они не очень часто, но положительно отзывались о ней. Говорили, что она своего рода гений для женщины в такой трудной профессии. — Имельда поджала губы. «Для женщины». Видимо, стереотипы выветрятся еще не скоро из голов особо высшей категории людей. — Да, очень интересное стечение жизненных рек. Не думал, что когда-либо встречу родственницу той, о ком столько рассказов слышал. Хотя, я полагал, что у нее сын, а не дочь.

Девушка нахмурилась. Как он мог такое полагать? С чего вообще он мог такое думать? Она сдержала себя от секундного порыва прижать этого художника.

— Почему? — непринужденно продолжила шагать девушка.

Эстрич пожал плечами.

— Знакомые так рьяно отзывались о ее способном отпрыске, что мне и мысли не пришло в голову, что это девушка. А пол не называли. Да и имен тоже. Простые слухи в сплетнях… Что может дойти до столицы из уст в уста?

Девушка хмыкнула, но все равно прежняя расслабленность улетучилась. Кто-то ищет сына Матильды Пешет. Именно сына. Ведь при живой-то дочери за столько лет слухи могли сформироваться и более правдоподобные. Но настолько ошибиться… Это очень нехарактерно для слухов.

Сославшись на большое количество дел, Имельда постаралась как можно теплее расстаться с художником, чтобы не обидеть и, не дай Бог, чтобы он ничего не заподозрил. Поблагодарив за подарок и угощение, девушка вернулась в школу, а Эстрич покинул территорию школы.

Глава 5

После незапланированного общения с двумя такими разными людьми, в душе Имельды царил раздрай. Концентрироваться на преподавании было весьма трудно. Мысли скакали туда-сюда. Она пыталась сконцентрироваться на теме поглощения энергии смерти, но то и дело задумывалась, останавливалась, мысли съезжали на обдумывание проблем. К концу последнего учебного часа голова напоминала кочан капусты, который с аппетитом пожирали упитанные мысли-гусеницы.