Некроманты, алхимики и все остальные (Сборник)

Парнишка понятливо кивнул.

— И еще. Спасибо вам.

— За что?

Женщина сунула под нос ребенку руку. Тот склонил голову:

— Это наш долг.

— Иди уже, спи! — Дернув его за пыльную прядь, Нирина пихнула ребенка за полог.

И мрачно уставилась вперед, пытаясь разглядеть среди черного великолепия хотя бы каплю зелени или золота.

До самого оазиса им навстречу не попался ни один путешественник.

И отчего бы им попадаться, если все, кто только можно, застряли в оазисе Насул? Скорее, это уже был не оазис, а полноценный поселок, раскинувшийся на две сотни шагов во все стороны от системы колодезных воротов, поднимающих воду с неимоверной глубины. Да еще многочисленные плодоносные рощи. На валу, перед которым, как отрезало, обрывались проплешины выгоревшей травы, караван встречал целый отряд местных, обряженных в темно-зеленые туники жителей.

Расступившись, они пропустили подпаленные фургоны под сень Дарующих жизнь. Один из пустынников, прикрывающий лицо капюшоном белой палетты, проводил каждый фургон внимательным взглядом. Маг, скорее всего. Иначе, отчего огонь так и не зашел за границу оазиса?

По широкой тенистой дороге они проехали на стоянку, полную шумного, суетящегося народа. Чуть ли не под самые копыта степенно шагавших животных кинулся верткий человечек в цветастой палетте. Распорядитель, надобность в котором возникла сейчас, когда вся свободная земля вокруг кострища была уставлена фургонами. Более двух дюжин повозок, почти полсотни животных у водопоя — длинной, выложенной плоскими камнями канавы — и множество людей. Часть их — явно караван из Индолы или Инсолы. Роскошные туники и кафтаны еще не выгорели на солнце, и по подолу женских одеяний легко рассмотреть вышитые алой нитью узоры дорожных оберегов. Мужчины щеголяли яркой зеленью тюрбанов и накидок, подпоясанных пластинчатыми поясами. Их лошадей, да и каркаралов охраны обихаживали местные жители, а сами гости оазиса посиживали в тени, что-то обсуждая. Смуглая стройная девушка в желтой палетте с откинутым капюшоном, покачивая длинной, до колен, косой, ходила между ними, предлагая воду. Кувшин, прижатый к бедру, своей формой повторяет очертания изящной фигуры, ничуть не напоминающей изможденные тела коренных пустынников.

А старик-распорядитель, подхватив под узду головного коня, повел фургоны в сторону. Нирина привычно встроилась в полукруг на краю вытоптанной площадки, зацепила поводья за крюк и устало сгорбилась на скамье.

— Все, приехали.

Вокруг закружились торговцы, цепко оглядывая потрепанных караванщиков. Спрыгнув, женщина взмахом руки отогнала хищно щурящихся тряпичников и принялась за рутину.

Расседлать, отпоить, накормить лошадей, первой поймать местного кузнеца, который оказался совсем не местный, а степенный северянин, высокий и светловолосый, за десять лет так и не потерявший румянца на чуть тронутых загаром щеках. Правильно — ведь больше времени он проводит в кузне, среди железных заготовок и огненных домен.

— А железо здесь неплохое, — солидным басом вещал тот, присев и зажав между коленями копыто ошарашенной лошади.

Нирина, придерживая животное за узду, внимала.

— Только добывать его трудновато, зато уж каление на славу, да из песка можно выплавить кое-что, чтоб крепче было. — Мужчина аккуратно потрогал подкову, приложил ладонь, подковырнул. — Ну ничего, приводи на закате: на лучину работы.

И отпустил копыто. Мимоходом простучал втулку переднего колеса, вдумчиво прислушался к звону и хмыкнул:

— Хорошая работа.

— Шипа Озерного работа, — подала голос Нирина.

Кузнец покивал одобрительно.

— Ну, прощевай. — И отошедшего мужчину тут же перехватил топчущийся рядом купец с подпаленной бородой из ехавших первым, доковылявший до стоянки с едва не отваливающимся ободом, перевязанным веревками.

А в руки шаери Вирин уже втиснули пиалу с горячим напитком, который замечательно смывал стоящую в горле горечь.

— Не отравлено, надеюсь, — буркнула она, вдыхая прочищающий сознание аромат.

— Нет, — Рилисэ усмехнулся, выбираясь из-за полога, — проследили.

Жильвэ, присев на корточки, аккуратно процеживал питье через плотную ткань, собирая взвар. Он потом пойдет в корм лошадям.

Умелый и спорый ребенок. После соответствующего внушения. Женщина хмыкнула: какое-то противоречивое мнение у нее складывается о бывшем принце. Но почему нет, люди — сложные существа…

Счеты в голове закончили работу, производимую вне зависимости от сознания, и выдали результат:

— Полога менять не будем.

— Отдыхайте, шаери. До вечернего костра еще есть время, — заметил Рилисэ Хедани, наблюдая за целенаправленными перемещениями местных жителей.

И за пустынником, судя по рассеянному виду, пытающемуся думать одновременно о починке повозки, лечении ожогов и уничтожении заказанного смертника. Устроившись поудобнее, мужчина завернулся в палетту и принялся перебирать круглые бусины, нанизанные на суровую нить. Синие и зеленые с белыми вкраплениями, они не очень походили на его лучшие, нефритовые, потерянные на Плоскогорье, но позволяли сознанию расслабиться и течь мыслям свободно, не теряя связи с миром. Такое легкое, воздушное состояние, будто паришь над землей, раскрыв крылья. И все, что там, внизу, становится ясным и понятным, ни одна деталь не ускользает от внимательного взгляда, а лишнее знание просеивается, будто мука сквозь сито, оставляя белый легкий флер понимания.

И потому тощая, закутанная в серые лохмотья фигурка женщины, изображающей жену пустынника, крадущаяся в тени деревьев, не ускользнула от его взора. Прокралась, скрываясь за суетой, сливаясь со стволами деревьев и низким кустарником. Худые руки зашарили в складках, и спустя миг на свет была извлечена не очень длинная тростниковая трубочка. И тонкая игла.

Оглянувшись, женщина углубилась в заросли, приложила трубочку к губам и, выбрав момент, дунула.

Мужчина пригнулся, поправляя штанину. Заостренная палочка запуталась в пологе, потом упала прямо на ладонь. Кончик был измазан чем-то синеватым. Принюхавшись, Хедани узнал горько-сладкий аромат масла орехового дерева. Сильный яд, смертельный. Сложный в приготовлении, не хранящийся долго. Дворцовая жизнь способствует развитию множества особых талантов, отчего он всегда берег своего ученика.

Он перевел взгляд на убийцу. Та еще пятилась, судорожно роясь в складках одежды. Улыбнулся и вежливо ей кивнул. Женщина сглотнула и скрылась среди зарослей. Она промахнулась с полутора десятков шагов, а сделать второго выстрела не смогла, потому что место загородила группа инсолийцев, неспешно шествовавших по тропе, ведущей к местному озеру. Один, чуть пошатывающийся и раздраженно жестикулирующий, оступился и свалился в ручей на обочине. Спутники его окружили, попытались поднять, расшумелись, голоса раскатились под кронами, перекрывая неспешные разговоры. Кто-то недовольно покосился на нарушающих общее смиренное спокойствие попытками забыться во хмелю.

А мгновение спустя пронзительно-голубое небо прорезал десяток белых молний. Стремительные вестники камнем падали вниз, в руки адресатов. Один осторожно покружил над головами напряженно следящих за ним людей и присел, сложив крылья, на край повозки, на украшенную рунами, опаленную огнем верхнюю дугу полога. Вопросительно курлыкнул, поджал лапку, на которой болталась солидная, чуть не в два пальца толщиной, туба, кося темным взглядом на мужчину. Тот вздохнул и отправился будить шаери Вирин. Возможно, это что-то важное.

За спиной Рилисэ нарастал шум. Облегчение и радость в поднявшемся над стоянкой гомоне заставили его прислушаться.

Сквозь вопли и смех пробилось:

— Остановили, остановили пал… в трех переходах на север…

Ну, вот и хорошо.

До самого вечера Нирина просидела в тени фургона, перебирая тонкие листы бумаги, принесенные вестником. Не сказать, чтобы это было приятно. Ветер, поднявшись к закату, нес с собой горечь выгоревших полей, разъедающую горло и выдавливающую слезы из глаз. Но она стремительно заполняла строчки, выводила цифры. Краткие указания морийскому приказчику растянулись листов на пять. Вдобавок еще пришлось объяснять маленькому принцу, почему стоимость жемчуга считают в долях ржи, а акульи шкуры идут в расчет совсем другого договора.